Шрифт:
Девушки поглядывали одна на другую. Что-то ни одна из них не проявляла радости по поводу сделанного председательницей предложения. Наконец Луция промолвила:
– На это воскресенье у нас был другой план.
Кристина взглянула на нее с недоумением:
– А именно?
– Поездка по железной дороге и посещение Тенчинка. Билеты на поезд у нас уже есть.
– Я ничего не знала об этом. Само собой разумеется, раз вы предпочитаете поездку на поезде, то представление отпадает.
Всем сделалось как-то не по себе. Клубистки смотрели на Луцию, словно ожидая, чтобы она уладила дело.
– Может быть, присутствующие здесь девушки сами скажут, что они предпочитают? – предложила Луция.
Под шум перешептываний, бросая неуверенные взгляды в сторону председательницы, девушки поочередно проголосовали. Результат голосования поразил меня. Тенчинек прошел большинством голосов! И только четыре голоса – в том числе и Аниели – было подано за «Фабиолу».
Клубистки были возбуждены, будто они выиграли какое-то очень серьезное и трудное дело в суде. Председательница старалась казаться равнодушной. Когда мы выходили с Луцией из зала, она сделала вид, что не заметила наших поклонов.
Едва переступили мы порог клуба, как я схватила Луцию за руку:
– Почему ваша председательница сказала о Людвике: «несчастная история»?…
– Людвика лежит в больнице.
– А что с нею?
– Покушалась на самоубийство…
Я приостановилась, изумленная, и непонимающе смотрела на Луцию. Людвика? Самоубийство? Не может быть! Ведь она была так красива! С какой умной усмешкой преподносила она Луции урок жизни! На кой же пес нужны тогда цинизм и бахвальство, которые она так расхваливала? Ведь они должны, по ее словам, принести успех и счастье. Почему же за такой уверенностью последовал такой отчаянный шаг? И вдруг меня молнией осенила мысль об аптекаре.
– Она… ожидала ребеночка? – краснея, спросила я Луцию.
– Ну вот еще! И что это тебе пришло в голову?
Так я ничего и не разузнала. А тяжело больную Людвику взяли родные, Я навсегда запомнила ее такой, какою видела в тот вечер на Плянтах, [50] запомнила ее светлое лицо с огромными блестящими глазами, выглядывающее из-за поднятого ворота плаща. Запомнились мне и ее небрежные, проникнутые горечью слова, брошенные в темноту ночи: «С тех пор как я, вместо академии, пошла мыть посуду в аптеку, человек стал для меня карликом. Надменным, когда он богат, и пресмыкающимся, когда беден».
50
Бульвар в Кракове.
Однако я не была уверена в том, что Людвика права. А может быть, она и сама делала только вид, что так уверена в своих взглядах?
После этого случая Луция стала еще более замкнутой и скрытной.
Что угодно могла я ожидать, только не это. Через неделю после случая с Людвикой в наше жилище ворвалась Аниеля, чем-то необычайно взбудораженная, и, едва переступив порог, сердито затараторила:
– Слушай, Луция, я тебя по-дружески предостерегаю: ты не воюй с кашей председательницей!
Луция посмотрела на нее с удивлением:
– Я воюю?
– Мы же видим!
– «Мы» – это значит кто?
– Ну, Зуля, Казька, я, Целинка…
– Зуля и Казя всегда повторяют чужие мнения. В данном случае, видимо, твои. А Целинка способна только льстить. В остальном же она безнадежно глупа.
– Пусть будет так. Но зато у нее больше ловкости, чем у тебя. Я тебя по дружбе предостерегаю: ты лучше с Кристиной не конфликтуй.
– Но пойми ты…
– Не перебивай! Всё, что делает она, ты критикуешь. Никогда ни о чем не спрашиваешь ее, ни в чем не советуешься. Будто ты умнее всех. Ты могла, конечно, проводить эти беседы о краковской земле, и о культуре, и пес знает о чем! Могла устраивать дискуссии о книжках, но следовало бы ведь предварительно спрашивать Кристину, нравится ли ей это. А ты сразу – бух! «Предлагаю посвятить сегодняшний вечер чтению фрагментов из книги «Девушки с Новолипок». И – трах! бах! – вытаскиваешь уже книжку. Словно тебя вовсе и не касается, что за письменным столом сидит Кристина и слушает. Как будто ты совсем стыд потеряла. Ведь это же всё ее оскорбляет! Понимаешь? И я совсем не удивляюсь, что она отменила твои беседы. Или с этими народными картинками! И что тебе в голову пришло? Верно, конечно, что те японки были совсем некрасивы и даже испачканы мухами, но зачем всё-таки понадобилось тебе сразу же сдирать их со стен? Ты, видимо, не знала, что их пожертвовала клубу одна из подруг Кристины?
– Знала, и именно потому…
Но Аниеля не дала ей докончить.
– Ну вот, видишь! Знала и всё же содрала, чтобы повесить на их место свою мазню. И стоило тебе надрываться! Всё равно Кристина велела снять твои картинки и повесить на их место что-нибудь другое. Ты напрасно только тратила свои деньги на краски…
– Слушай, Аниелька…
– Подожди, дай кончу! Я пришла к тебе по доброте своей, потому что мне жаль тебя. Коль будешь и дальше так мудрить, то восстановишь против себя председательницу. А к чему тебе это? Ох, Луция, Луция! Если бы я умела и знала столько, сколько ты, я бы уж сообразила, что и как лучше устроить. Что тебе стоит быть хотя бы чуть-чуть более податливой, научиться хоть немного притворяться? Тогда и Кристина станет довольна, и ты на этом деле выгадаешь. А ты во весь голос болтаешь, смеешься над тем, что «Кружок молодых полек» пропагандирует немецкие романы, «Рыцаря непорочной», [51] от всего отворачиваешь нос. Но Кристина ведь тоже не глухая – она всё слышит. И я совсем не удивляюсь, что она велела тебе забрать вязальные спицы домой, а девчатам дала для вышивания церковное покрывало. В конце концов она руководительница кружка…
51
"Рыцарь непорочной" – архиреакционный католический журнал для молодежи в довоенной Польше, издававшийся огромными тиражами.
Аниеля закашлялась, и Луция еще раз потрясла ее за руку:
– Ну, хватит! Я вижу, что магазин «Модная пани» перекроил тебя на свой фасон. И я теперь понимаю, почему ты так настойчиво увиваешься за Кристиной.
– А ты, дуреха, может быть, думаешь, что за тобой будут увиваться девчата?
– Может, и будут.
– Как бы не так! Была у нас уже одна такая – Людвика. Подумай, чтобы и тебе не пришлось кончить так, как ей…
Луция побледнела, а Аниеля, сообразив, что переборщила, испуганно пробормотала: