* До отвращения (лат.).

Что касается долга, я прекрасно помню реакцию французской аудитории, когда в киноновостях показывали немецких солдат, марширующих гусиным шагом перед фюрером или Муссолини, обращавшимся с балкона с пламенной речью к своим сторонникам. Реакция зала напрямую зависела от района, где показывали фильм. На Елисейских Полях зал всегда взрывался негодованием, там долго не стихали язвительные насмешки, шиканье и свист; в бедных кварталах тоже иногда возникали вспышки гнева, но в основном атмосфера оставалась мрачно-настороженной. Временами кто-нибудь говорил: «Да этот парень псих», имея в виду Гитлера или Муссолини. Иногда, выходя на улицу после вечернего сеанса, я испытывал чувство нереальности происходящего; даже если бы я не читал «Майн кампф» и не следил за новостями в газетах, увиденное собственными глазами было настолько очевидным, что только оторванные от жизни люди не сделали бы ясных выводов. В разговорах на эту тему вы обязательно услышали бы, что французы не дремлют, — просто не в их характере затевать такие устрашающие военные парады. «Когда придет время, мы им покажем!» — вот обычная реакция. Не скажу, что поделывали военные, но что касается рядовых людей, то в их поведении я не заметил особых изменений. Каждый, как обычно, занимался своим делом, ворча, что бизнес идет из рук вон плохо. А насчет ситуации за границей, что ж, об этом должно думать правительство. Как тебе известно, правительство менялось так часто, что никто и не помнил, кто и когда в нем работал. Такое положение было почти повсюду за пределами стран Оси вплоть до начала войны. Сейчас оно существует и у нас, несмотря на то, что ведется огромная работа по созданию национальной обороны. Мы готовимся к войне и в то же время пытаемся, как обычно, заниматься бизнесом. Люди, которые смотрят антигитлеровские ролики, яростно демонстрируя свое неодобрение, потом спокойно ложатся спать и на следующее утро приступают к своим обычным делам. Ворчат, когда растут налоги, и впадают в панику при получении призывной повестки в армию. Они хотят, чтобы свергли Гитлера и Муссолини, но предпочтут отдать Англии деньги и оружие, чтобы англичане сделали всю работу сами. Еще несколько недель назад лозунгом дня было: если возникнет необходимость, мы пойдем на войну. Если возникнет необходимость. Будто раньше она не возникала.

Иногда я думаю: а что, если бы люди по-настоящему стремились к войне с Гитлером? Предположим, нашелся бы оратор-златоуст, которому удалось бы так воспламенить народ, что тот взял бы ситуацию в свои руки. Вдруг угроза утраты независимости стала бы такой реальной перспективой, что людям ничего не осталось бы, кроме как сосредоточить всю свою энергию на том, чтобы остановить врага. Можешь вообразить, что тотчас бы произошло? Прежде всего нынешнее правительство тут же бы прогнали, военное руководство тоже, сместили бы адмиралов и генералов, а сенаторов и конгрессменов бросили в тюрьму. Опустошили бы банки, упразднили страховые компании, сняли бы с работы руководителей промышленных предприятий. Все работало бы только на войну — никакого другого бизнеса. Исчезла бы потребность в деньгах — ведь прибыль стала бы невозможна; жалованья бы никому не платили, исчез бы смысл в сбережениях. Излишки продовольствия, одежды и прочих жизненно важных вещей распределили бы между нуждающимися. Каждый работал бы ради свободы и поэтому должен быть сыт и одет. Стал бы важен каждый человек, независимо от выполняемой роли. Школы закрылись бы, а детей тоже привлекли бы к работе. Я так и слышу слова Генералиссимуса: «Нам нужна помощь каждого мужчины, женщины и ребенка; нам нужна помощь стариков, больных, сумасшедших и преступников». На больных будут смотреть с предубеждением, как на зло, а на преступников — как на больных или людей с патологией. Но трудиться заставят всех — даже паралитиков, даже людей, прикованных к постели. Если нужно пятьдесят тысяч самолетов — получим пятьсот тысяч, если нужно пятьсот военных кораблей — делаем пять тысяч. Мы увидим мощный взрыв активности: ведь не только независимость, но и сама жизнь окажется под угрозой. Если эта картина выглядит абсурдной, стоит вспомнить поразительный размах походов крестоносцев, завоевания Магомета, ратные подвиги Тамерлана. Если жизнь и свободу надо отстаивать с мечом в руках, тогда наш долг — выковать самый могучий на свете меч. Если это единственный выход — так станем же карающим бичом земли. И не остановимся до тех пор, пока не будут уничтожены все мужчины, женщины и дети, которые думают не так, как мы.

Такой мне представляется война, если уж ей суждено быть. Никаких полумер, никаких колебаний, никакого джентльменства, никаких компромиссов, никакого снисхождения. Если те, кто противостоит нам, угрожают самим основам нашего существования, тогда да поможет им Бог, потому что мы истребим их до последнего человека. Так я представляю себе тотальную войну. Никаких пленных, никаких миссий Красного Креста, никакой Армии спасения, никаких представителей от Христианского Союза молодежи. Абсолютная лояльность, жертвенность и полная преданность делу — не больше и не меньше. Не отступать и не сдаваться. Не хватит оружия — кусайтесь и царапайтесь. Не хороните мертвых — пусть гниют и разносят заразу. Поставьте на карту все, ибо есть только одна цель, и если ее не достигнуть, пропади тогда все пропадом! Если мистер Рузвельт или другой представитель власти может сказать: «Теперь никакого мира!» — тогда ему ничего не остается, как довести дело до конца. Более того, это его долг, потому что каждое промедление, каждый компромисс, каждое проявление нерешительности и недостаточно энергичные усилия каждого мужчины, женщины или ребенка приближают сумерки окончательного поражения. А по логике войны поражение — единственная вещь, которую нельзя допустить. Если наше поражение означает конец жизни, свободы и счастья для всего мира, если такая мысль прочно засядет в сознании американцев, мысль, которую они сами станут считать жгучей реальностью, тогда от нас можно ждать всего. Если Гитлеру удалось добиться удивительных результатов за семь-восемь лет, то мы сделаем даже больше всего за один-два года. Но, как я говорил, при одном условии: идея должна стать реальностью.

Лично я не верю, что такое произойдет. Думаю, будет еще несколько войн, каждая ужаснее и разрушительнее предыдущей, прежде чем произойдет такая разительная перемена. С окончанием каждой новой войны надежд на лучшее будет все меньше. Когда развеется последняя иллюзия, вот тогда, возможно, и произойдет чудо. Оно может принять совсем другое обличье по сравнению с тем, что описал я. Ведь единственное чудо, на которое может надеяться человек, состоит в том, что изменится он сам, познав наконец мирную жизнь, которой будет дорожить больше всего на свете.

Сейчас у нас нет почти никаких признаков того, что это действительно может произойти. Возможно, самый обнадеживающий симптом, пусть и со знаком минус и сопровождающийся достаточным лицемерием, заключается в том, что (как я говорил выше) ни одно правительство мира не способно заручиться поддержкой своего народа, затевая неприкрытую агрессию против другого народа. Каждая война в наши дни выдается за оборонительную. Трудно сказать, сколько времени потребуется жителям Земли, чтобы понять: война не может ни от чего защитить; однако даже в наши дни часть особенно прозорливых англичан выступает против ведения войны только ради защиты Британской империи. Медленно, но верно люди должны осознать: единственная империя, за которую стоит сражаться, — это Империя Человека, то есть сама Земля и ее обитатели. А для того, чтобы спасти эту империю, бессмысленно убивать друг друга: ведь единственный враг человека — он сам. Серьезные возражения вызывает теперь лицемерная позиция, которую занимают последние две тысячи лет демократические страны, исповедующие в большинстве своем христианство. Только на днях я видел в новостях, как группу лиц, отказывающихся идти на войну по религиозным соображениям (они принадлежат к той заслуживающей особого внимания ветви христианства, которая буквально придерживается заповеди: «Не убий!»), освободили от воинской повинности. Им предложили разные виды нестроевой службы, в том числе оказание помощи раненым на поле боя. Предположим теперь, что в будущем все больше и больше людей захочет присоединиться к этой законно освобожденной от участия в военных действиях группе — пусть даже с целью избежать призыва в солдаты, что тогда? Что произойдет, если санитаров будет больше, чем солдат? В Китае на протяжении многих столетий армия состояла только из наемников — они и отражали натиск врагов. В Индии долгое время был мир, установившийся после того, как один воинственный правитель, победив всех врагов, обуздал в конце концов свою воинственную природу. История не раз доказывала: люди могут жить в мире. Однако существует разница между Pax Romana (который возрождают немцы), или тем миром, что предлагает Британская империя с искусным, лицемерным дележом и методом правления, или русско-американской политикой изоляционизма, или миром народа, у которого нет никакой склонности к войне, какой бы при этом ни возникал повод. Возможно, когда-нибудь на вопрос: «Что вы будете делать, когда на вашу страну нападут?» — последует ответ: «Захотим узнать, почему на нашу страну напали?» (Что касается Америки, то разрешите заметить, что на нее пока еще никто не нападал. Нам приводят убедительный список подвергшихся агрессии стран — Австрии, Финляндии, Чехословакии, Польши, Норвегии, Дании и других, как бы говоря: теперь ваша очередь! Через двадцать лет, когда будут опубликованы все правительственные документы, отношение к этим не спровоцированным нападениям будет совсем иным.) Большинство живущих на земле людей не только верит, но и знает, что единственной причиной войн в наше время является экономическая конкуренция. И, зная это, они тем не менее позволяют увлечь себя дешевыми и порочными лозунгами, которые искажают суть дела. Я сказал: они позволяют увлечь себя, но будет точнее употребить другое выражение: они бессильны поступить иначе! Они невинны и виновны одновременно. Они загоняют себя в угол, каждый день своей жизни молчаливо соглашаясь на то лживое и гибельное существование, которое им навязывают.

Мне только сорок девять лет, но сколько же войн и революций прошло за этот небольшой срок! А еще считается, что мы живем в просвещенный век! Бросая взгляд на короткую историю нашей цивилизации, видишь, как одна война вызывает другую. Ни у кого нет сомнений в том, что настоящая война — порождение предыдущей. И не получим ли мы завтра новую войну, зерно которой посеяно сейчас? Чего мы можем достичь, если (каким бы благородным и героическим ни был порыв) результатом всегда является война, война, война? Когда я вижу ситуацию в этом свете, мне припоминается то место из «Жизни, полной риска» Блеза Сандрара, где он рассказывает о простом французском солдате, чье тело было так страшно изранено и изувечено, что потребовалось несколько часов на обработку его жутких ран. Я вспоминаю эту сцену потому, что та драма, которая развертывается вокруг издающего пронзительные вопли куска человеческой плоти, символизирует вечную драму человека. Возможно, ты помнишь, что, несмотря на все мольбы несчастного о смерти, Мать-настоятельница нечеловеческими усилиями спасает ему жизнь. А затем главный врач французской армии, приехавший проверить работу своих мясников, решает продемонстрировать свое мастерство на все том же жалком, вопящем солдатике, подвешенном в корзине к потолку. Быстро и безжалостно вскрывает он, одну за другой, его многочисленные раны, а тем временем маленький человечек, помешавшийся от боли, лежит, распластавшись, как устрица, в которую втыкают раскаленные докрасна зубцы вилки. Спустя час после успешной демонстрации великим хирургом своего нового метода солдатик умирает. Все многочасовые, сверхчеловеческие усилия Матери-настоятельницы пошли прахом. Молитвы солдата услышаны: его во имя прогресса и развития хирургии распотрошил главный мясник. Именно так поступают и поджигатели войны. Они берут окровавленное, трепещущее, агонизирующее тело человечества и во имя прогресса и дальнейшего процветания вскрывают на нем раны, а когда тело перестает наконец содрогаться от страха и боли, когда его сковывает смертельный холод, они объявляют, что эксперимент прошел успешно. Каждый военный успех отбрасывает человечество на миллион лет назад. Для умирающего человека милосердная работа ангелов — как трепет крыл в темноте. У нас едва ли есть время, чтобы открыть глаза и посмотреть ввысь до того, как нас пронзят тысячи мечей. Сострадательная Мать-настоятельница у Сандрара отдает последние силы, чтобы утешить страдальца, который уже обречен. Она знает, что не сможет спасти этого человека, но все равно не прекращает усилий. А затем является хирург, которому безразлично, жив этот человек или умер: его занимает только одна мысль — продемонстрировать успешность своего метода. Отличный пример. Те, кто затевает войну, хотя и делают это во имя Господа, в глубине души равнодушны к страданиям соотечественников. Их разговоры о будущем безрассудны, потому что они не усвоили уроков прошлого. Чтобы сделать свое дело, они закрывают глаза, затыкают уши, ожесточают сердца. Для меня крики умирающего звучат пронзительнее и призывнее всех увещеваний праведников. Я скорее соглашусь, чтобы меня называли трусом и предателем, чем оставлю без внимания мольбу беспомощного человека. Если задуматься поглубже над этим столкновением интересов, то поймешь: не важно, с какой стороны доносится крик о помощи. Мы одновременно находимся на обеих сторонах: в каждом из нас есть победитель и побежденный. Минута — и крик может раздаться уже с другой стороны. Зачем ждать, пока смертельный ужас не остановит меч? Неужели у нас нет воображения? Неужели мы не можем заглянуть в будущее и увидеть, как братаемся с врагом? Почему не замириться сразу же, прямо сейчас! Или за нас думает меч? Разве один только он может решить наши проблемы? Мы что, только с мертвыми считаемся или и с живыми тоже? Разве понять, кто прав, а кто виноват, важнее самой жизни? Или сама жизнь рождает знание? И если мы правы, но мертвы, или правы, но сломлены духом, какая тогда польза в нашей правоте? Кто может быть до такой степени в ней уверен, что ради этого обречет на смерть соотечественников? Мы, народ, почти истребивший коренных жителей континента, индейцев, у которых отняли их землю. А сегодня мы, потомки людей, грабивших, сжигавших, насиловавших, убивавших, травивших наших врагов, американских индейцев, почитаем их и тщетно пытаемся загладить свою вину перед ними. Сейчас мы хвастливо заявляем, что в наших жилах течет индейская кровь.

Какая насмешка! Какой цинизм! В самой кровопролитной из всех наших войн, в Гражданской, мы, жители Севера, огнем и мечом подчинили себе наших братьев на Юге. Теперь же, когда мы смотрим фильм под названием «Унесенные ветром» у себя на Севере, мы освистываем солдат из армии северян и вместе с южанами с ненавистью и отвращением произносим имя генерала, нанесшего Югу смертельный удар. Все это мы делаем из мучительного сознания вины, признавая ту вопиющую несправедливость, какую совершили против своих братьев. Ошибки мы осознаем пятьдесят, сто, пятьсот лет спустя. Понимая, как надо было поступить в прошлом, мы не знаем, как вести себя в будущем. Надо понимать это сейчас, говорю я. Будущее в наших руках. Сегодняшний день готовит его. Люди, требующие от нас, чтобы мы убивали, принадлежат не будущему, а прошлому.

Я не берусь утверждать, что люди, видящие в войне последнюю надежду, обязательно плохие, хуже всех остальных, но заявляю, что они глупы, страдают недостатком воображения, великодушия и мудрости. Когда они говорят о войне как о последней надежде, можем ли мы быть уверены, что для сохранения мира испробованы все средства? Боюсь, что нет. Боюсь, такой жалкий миротворец, как Чемберлен, сделал крайне мало, чтобы отвратить неизбежное. Какая заслуга в том, чтобы притворяться, будто стремишься к миру, если не хочешь пойти на уступки и сгладить конфликт? Легко говорить, что хочешь мира, когда ты сильнее, когда у тебя есть все необходимое, чего нет у других. Тот, кто доведен до такого отчаянного положения, что решается на открытый конфликт, не станет играть по правилам. Естественно, что именно он возмутитель спокойствия. Но что заставило его нарушить мир? Одна лишь злая воля? Дьявольская алчность, зависть, ненависть? Даже тот, кто считает, что немцы отравлены злобой, должен признать, что и мы, противостоящие им, не пылаем к ним любовью. Ненависть не приходит ниоткуда, она не зародится у народа, окруженного любящими, доброжелательными соседями. В психозе немецкого народа нет никакой тайны. Нет тайны и в нежелании британских империалистов расстаться с незаконно обретенной собственностью. Нет ничего таинственного и в отсутствии у американского народа желания вступить в войну за судьбу империи, которая всегда была враждебна к нашим насущным интересам...