Шрифт:
«Не знаю, — ответил я. — Никогда не был ничьей сестрой».
Пожилая женщина вышла на заднее крыльцо, чтобы выбросить мусор. Она не была похожа на обычную уборщицу — в ней было нечто «духовное».
«Смотрите не простудитесь, — сказала женщина. — Такие вечера очень коварные. Обед скоро будет готов». Она улыбнулась нам материнской улыбкой, еще минутку постояла, скрестив руки на увядшем лоне, а потом скрылась внутри дома.
«Кто это?» — спросил я.
«Моя мать, — сказала Лео. — Правда, милая?»
«Да, конечно», — ответил я, несколько удивленный тем, что ее мать делает черную работу для Джеральда.
«Она принадлежит к секте квакеров, — пояснила девушка. — Кстати, можете звать меня Кэрол, если хотите. Это мое имя. Мама не верит в астрологию, но она любит Джеральда. И считает его беспомощным».
«А ты тоже из квакеров?»
«О нет. Я вообще не религиозна. Просто обыкновенная деревенская девушка. Мне кажется, что я довольно туповата».
«А мне так не кажется», — возразил я.
«Ну, может, не очень туповата... но все-таки туповата», — настаивала она.
«Почему ты так думаешь? С чего ты взяла?»
«Ну, я же слышу других людей. И себя тоже слышу. Понимаете, мои мысли самые обыкновенные. Большинство людей слишком сложны для меня. Я их слушаю, но не понимаю».
«То, что ты говоришь, кажется мне весьма умным, — признался я. — Скажи, а ты много видишь снов?» Казалось, ее поразил мой вопрос.
«Почему вы спросили? Откуда вы знаете, что я вижу сны?» «Ну, все видят сны, разве не так?»
«Да, так говорят... но вы ведь не о том. Люди обычно забывают сны, правда?» Я кивнул.
«А я не забываю, — сказала Кэрол и вся так и засияла. — Я помню все, каждую деталь. У меня удивительные сны. Наверное, поэтому я и думаю так мало. Я вижу сны не только ночью, но и днем — в дремоте. Дремать легче, чем думать. Я лично предпочитаю спать, а не ломать голову... вы меня понимаете?»
Я притворился недоумевающим.
«Да знаете вы, о чем я говорю, — продолжала она. — Можно думать и думать и ни до чего не додуматься. А во сне получаешь то, что хочешь и как хочешь. Это кратчайший путь к цели. Может, от этого глупеешь, но мне все равно. Даже если бы я могла, то не стала бы ничего менять...»
«Послушай, Кэрол, — перебил я ее, — ты хоть намекни, на что похожи твои сны. Помнишь ли ты тот, что видела прошлой ночью или позапрошлой?»
Кэрол ласково улыбнулась.
«Я могу рассказать вам, — сказала она. — Я расскажу вам тот сон, который часто вижу... Правда, в словах он много потеряет. Ведь я не смогу описать те необыкновенные цвета или музыку. Даже будь я писателем, мне бы это не удалось. Во всяком случае, ничего подобного я не встречала ни в одной книге. Конечно, писатели редко имеют дело со снами, правда? Они всегда описывают жизнь или то, что происходит в головах у людей. Может быть, им снятся другие сны. Мне же снятся вещи, которые никогда не происходят на самом деле... вещи, которые не могут произойти, хотя я и не понимаю почему. Вам не кажется, что все происходит так, как мы в глубине души хотим? Я целиком живу в своем воображении, поэтому со мною на самом деле ничего не случается. Я ничего особенно не хочу — только жить... жить вечно. Наверное, это звучит глупо, но так оно и есть. Я не вижу причины, почему мы должны умирать. Люди умирают, потому что хотят умереть, — вот что я думаю. Где-то я прочла, что жизнь — всего лишь сон. Это засело в моей голове: ведь я и сама того же мнения. И чем больше живу, тем больше склоняюсь к тому, что это правда. Мы ведем ту жизнь, какая нам снится... — Она замолчала на мгновение, подняв на меня серьезные глаза. — Вы ведь не считаете, что я болтаю чепуху, правда? Не чувствуй я, что вы меня понимаете, я бы молчала».
Я заверил девушку, что слушаю ее откровения внимательно и с сочувствием. Она удивительным образом похорошела. Радужные оболочки глаз были похожи на вуалетки, унизанные золотыми мушками. Ожидая продолжения рассказа, я подумал, что уж тупой ее никак ее назовешь.
«В моих снах есть еще одна вещь, о которой я вам не говорила, но, может, вы и сами догадались... Я часто знаю, что случится с теми, кто окружает меня. Например, вчера ночью мне снилось, что я пойду на вечеринку, где познакомлюсь с мужчиной, который расскажет странные вещи о моей жизни и обо мне. Около его головы будет свет. Он только что приехал из-за границы, хотя и не иностранец. У него мягкий, успокаивающий голос с легким акцентом, как у вас».
«А что ты надеешься услышать о себе, Кэрол? — снова перебил я ее. — Какие странные вещи?»
Она с минуту помолчала, как бы обдумывая ответ. Затем заговорила — искренне и наивно:
«Я объясню вам, что имею в виду. Это никак не связано с моей любовью к брату — думаю, сестринское чувство вполне естественно. Только люди с грязным воображением могут считать, что в любви к родным присутствует извращение... Но я не об этом. А о той музыке, что слышу во сне, и о тех цветах, что вижу. Эта музыка неземная, и цветов таких нет в красках неба, полей и лугов. В моих снах звучит та музыка, из которой родились все звуки, и я вижу цвета, пришедшие из того же источника. Давным-давно все было единым — так сказал мне мужчина из моего сна. По его словам, так было миллионы лет назад. Когда он это сказал, мне стало ясно, что он все обо мне знает. Я чувствовала, что мы встречались в каком-то другом мире. Но я поняла по его тону, что публично признавать такие вещи опасно. Мне вдруг стало страшно, что люди могут счесть меня сумасшедшей, не прояви я должной осторожности: тогда меня упрячут в клинику и мне перестанут сниться сны. Безумия я не боялась, а вот того, что меня упекут в психушку, убив тем самым мои сны, боялась отчаянно. И тут мужчина сказал мне нечто, ужасно меня испугавшее. Он сказал: „Но ты ведь и так уже сумасшедшая, дорогая. Так что тревожиться не о чем“. Сказал и исчез. И тут я сразу увидела все в привычных красках, только они были перепутаны. Трава была фиолетовой, а не зеленой; лошади — синими; мужчины и женщины — серыми, пепельно-серыми, как злые духи; солнце — черным; луна — зеленой. Я поняла, что сошла с ума. Я стала искать брата, а когда нашла его, он смотрелся в зеркало. Я заглянула через его плечо в то же зеркало, но не узнала его. Из зеркала на меня смотрел незнакомец. Я окликнула брата, потрясла за плечо, но он не отрывался от своего отражения. Наконец я поняла, что он и сам себя не узнает. Боже мой, подумала я, мы ведь оба свихнулись. Хуже всего было то, что я его больше не любила. Я хотела бежать, но не могла. Страх парализовал меня... И тут я проснулась».