Особенно его развеселила зашторенная стеклянная тумба от пола до потолка, в которой стояла восковая фигура мужчины с расстегнутой ширинкой и торчащим оттуда солидным достоинством. Когда шторка отодвигалась, срабатывал невидимый спусковой механизм, и в лицо зрителю выстреливала мощная жёлтая струя, от которой всякий, не знакомый с этим фокусом, человек инстинктивно уворачивался, забывая о плексигласовой перегородке.

Луиджи первым попался на этот трюк, насмеялся вдоволь, а потом ещё долго хохотал над бельгийцами (Костя на удочку не попался, потому что о секрете уже знал).

Хелен сначала немного смущалась, однако вскоре привыкла. Уже в третьем зале она стала чувствовать себя раскованно и, подобно окружающим, комментировала то, что видела. Костя подбадривал её и понимающе улыбался.

— Зачем они расставили здесь такое количество лесбиянок? — спросила Хелен в одном из тихих закутков, где никто посторонний услышать её не мог.

— Большинство мужчин это возбуждает, ты разве не знаешь? — ответил Костя. — Женщины ведь тоже не прочь поглазеть на содомию. Тут, кстати, кое-что есть на данную тему, если тебя интересует — как раз в следующей комнате. Можем сходить.

— А тебе разве не будет противно?

— Всякий мужчина-натурал — по определению гомофоб, с этим ничего не поделаешь. Но ради тебя я готов потерпеть.

То, о чём говорил Костя, оказалось, по большей части, фотографиями, хотя и весьма эксплицитными, и Хелен они действительно заинтересовали. Как выяснилось, она ещё ни разу не видела, как двое мужчин пытаются удовлетворить друг друга всеми возможными способами.

— Познавательно, — шепнула Хелен Косте на ухо.

— Да уж… — брезгливо ответил тот. — Ну что, если ты на мужеложские перверсии уже насмотрелась, заглянем, может быть, ещё в один зальчик? Он тоже для геев и женщин, но экспонаты там несколько иного рода…

— С удовольствием, — сказала девушка и улыбнулась.

На сей раз Костя привёл её в маленькое проходное помещение, главной достопримечательностью которого служили два огромных полированных члена, занимавших половину площади и стоявших не в вертикальной позиции, а под наклоном, точно живые пушки, готовые выпустить свои тяжёлые снаряды в направлении Луны.

— Вау! — только и смогла произнести Хелен.

— Это из современной поэзии камня. Но выглядит впечатляюще, не правда ли?

С минуту Хелен заворожено рассматривала это «чудо», а Костя, тем временем, сделал попытку отыскать запропастившихся неизвестно куда Рене и Луиджи, но тех по близости не оказалось.

— Видимо, наших коллег увлекло нечто весьма специфическое в этом капище, — сказал он насмешливо, когда возвратился к бельгийке. — В таком лабиринте мы их вряд ли найдём.

— Ну, ничего, встретимся на выходе. А ещё что-нибудь любопытное ты мне покажешь?

— Пойдём. Надо спуститься на другой этаж.

Они вошли в помещение, которое отдалённо напоминало переговорные пункты советского периода: здесь тоже стояли кабинки, и нужно было заплатить деньги, чтобы войти в одну из дверей.

— Вход автоматический. Бросаешь монетку и попадаешь вовнутрь.

— Как таинственно! — нараспев произнесла девушка, при этом кокетливо улыбаясь и сверкая глазами. — И что же, интересно, меня будет ждать за этой дверью?

— О, ничего шокирующего или пугающего, поверь мне! Это, своего рода, кабинки «отдыха» — для тех, кто утомился и желает посидеть в спокойной, умиротворяющей обстановке. Там есть скамеечка и телевизор — всё необходимое, для того чтобы расслабиться. Снаружи никто не сможет тебя побеспокоить…

Хелен испытующе заглянула в невинные Костины глаза и, как будто бы прочтя в них некое послание, доверчиво спросила:

— А вдвоём нас туда пустят?

Костя хоть и был готов к такому повороту событий, но внутренне напрягся.

Тут же всплыли в памяти обнадёживающая улыбка Эвелин и её последние слова на Площади коммерции в Генте: «Я обязательно позвоню тебе, Константин». И этот игривый воздушный поцелуй на прощание, о котором он не сказал Эдику и от которого млел в тот день как юный школьник в присутствии любимой одноклассницы.

Ведь тогда он был уверен, что эта встреча являлась преддверием чего-то интересного и увлекательного: нового романа, новой любви, нового расцвета чувств, новой жизни. А теперь?

Теперь он был не в состоянии заглядывать в будущее, так как вся его жизнь снова превратилась в крошечную точку, в замкнутую камеру под названием «здесь и сейчас», в камеру, подобную той, куда звала его Хелен.

А раз так, то никакая логика и никакая интуиция уже не могли поменять Костин modus vivendi, сложившийся в последние несколько лет, и заставить его пренебречь своим главным девизом: ничему не сопротивляться и позволять событиям происходить так, как им положено происходить.