Блондинка получила «два орла и три решки». Согласно толкователю, этот знак был также резко положительным и благоприятным для всех начинаний. Он сулил долголетие и много удачи в жизни, а в короткой перспективе означал полное примирение с тем человеком, с которым объект гадания находится в ссоре.

Теперь уже Эвелин подняла на Костю широко раскрытые от удивления глаза.

— Ну, и что ты об этом думаешь? — поинтересовался Костя, когда они вышли из юрты.

— Пока ещё не знаю… — ответила девушка.

— Про конец света, вообще, байка известная. О нём сейчас многие поют… Ну, как, в «армию спасения» будем рекрутироваться?

Эвелин впала на несколько секунд в глубокую задумчивость.

— А у тебя есть короткое имя? — тихим голосом спросила она наконец.

Костя едва совладал с нахлынувшими эмоциями.

— Есть. И не одно… Но тебе их не выговорить. Во фламандском и голландском языках нет смягчения некоторых согласных.

— Я хочу попробовать… Пожалуйста!

Только крепкие нервы и железная воля уберегли Костю от того, чтобы прямо тут же не заграбастать эту сказочную принцессу в охапку и не впиться горячим, дикарским поцелуем в её пухлые, нежные губы. На рефлекторном уровне помогла, видимо, также память о латиноамериканце, болтавшемся где-то неподалёку.

— Кось-тя, — тщательно выговаривая каждую букву, по слогам произнёс он.

— Костья, — повторила девушка и, разумеется, ошиблась.

— Нет! Смягчается «с», а за ней «т», после чего последняя гласная произносится без «й» впереди: Кось-тя.

— Костиа, — на пределе фонетических возможностей выдала бельгийка и кокетливо засмеялась.

— Ах, вот они где! — послышался громкий возглас откуда-то из темноты.

«Блин, ну, какого чёрта?!». К ним навстречу весело топали Жаклина и Флорис.

— Вы не поверите! Мы сейчас только от Николая. Он там такие чудеса творит! — бурля энтузиазмом, точно депутат перед выборами, сообщила пловчиха.

— У Жаклины тик прошёл!

— Как прошёл? — изумилась Эвелин. Было видно, как она тщательно старается погасить приступ досады, вызванный появлением этой парочки.

— А вот так! — засверкала счастьем пловчиха. — Миша сказал: «бохирсон!», поколдовал, обкурил меня сибирскими благовониями, дал сто грамм заряженной водки, и всё, больше эта гадость меня не мучает.

«Ну, по крайней мере, почему ты такая весёлая, нам теперь понятно», — подобрел от этого сообщения Костя.

— Поздравляю! — сказал он вслух.

В этот вечер, до отхода ко сну ему и Эвелин так и не представилось больше случая поговорить наедине. Полчаса ушло на хозяйственные дела, час — на общий ужин. Потом были коллективные посиделки у огня, на которых отдельные герои пытались тешить своей вокальной посредственностью терпеливую публику. И, в конце концов, глубоко за полночь, когда все начали разбредаться по палаткам и трейлерам, Эвелин вдруг бессовестно ангажировал для интимного диалога Флорис.

Этот диалог протекал в небольшом отдалении от их скромного лежбища и имел, по внешним признакам, довольно напряжённый характер.

Костя так и не смог понять, была ли его ночёвка под одной крышей с Флорисом игрой случая или же прямым следствием нехватки взаимного уважения и конструктивности между латиноамериканцем и Эвелин в их жёстких переговорах. Но, поскольку иметь Флориса у себя под боком было гораздо приятнее, чем под боком у Эвелин, а заполучить блондинку к себе в постель он в эту ночь никак не рассчитывал, такой компромиссный вариант Костя принял с глубоким пониманием и благодарностью.

Две бутылки Rochefort, заготовленные на вечер, так и остались, в итоге, нетронутыми.

— Завтра могу подсобить с Анжелой… если ты, конечно, ещё не раздумал, — лёжа спиной к туземцу, выплеснул Костя почти неподдельную волну накатившего милосердия.

— Иди ты, знаешь куда! — почти беззлобно откликнулся латиноамериканец.

— Sweet dreams!

— You too…

Несмотря на приветливость залитого утренним солнцем роскошного пейзажа, начало воскресенья обрушило на Костю ливень трусливого отступничества и малодушных угрызений совести.

Эвелин боялась разговаривать с ним при посторонних, но, когда их взгляды пересекались, его душа была готова разлететься на куски. К Флорису она проявляла холодность и, видимо, собиралась держать туземца в чёрном теле ещё очень долго.

Латиноамериканец заметно скис и утратил недавнюю безмятежность, превратившись в разорённого лихими набегами «монарха в изгнании».

«А есть ли у меня право на грубое вмешательство в чужие судьбы?» — нещадно терзал себя Костя, но потом, противореча себе, вопрошал: «А может ли человек вообще куда-то вмешаться? Ведь есть же, в конце концов, такое понятие как судьба, а значит и любое вмешательство должно быть вписано туда изначально. Но, с другой стороны, когда жизнь предоставляет нам выбор, никакая видимая сила его не ограничивает, и вселенной ровным счётом наплевать, как именно мы решим поступить. В ней всё всегда идеально. А раз так, то выбор есть не больше, чем манипуляция нашим видением окружающего мира — сам мир он никак не затрагивает… хотя, с другой стороны, он очень даже затрагивает наше нематериальное естество! Допустим я вывешу пиратский флаг и пойду на абордаж. Туземец слегка порыпается и отвалит искать подходящую dominatrix. С его характером и повадками никакой большой трагедии из случившегося он делать не станет. А у Эвелин и у меня появится определённый шанс. Но вдруг я всё-таки недооцениваю латиноса? Чужое разбитое сердце и исковерканная жизнь — отнюдь не самый лучший подарок для моей души. Упаси Бог, как говорится!..».