В проведении этой антиалкогольной кампании большую роль сыграли два члена Политбюро: Е.К. Лигачев и М.С. Соломенцев. Первый — как один из ярых сторонников полного исключения употребления алкоголя, второй — как председатель Комитета партийного контроля.

Соломенцев присылал к нам в горком партии комиссии партийного контроля, которые издевательски выискивали, где, что, чего; подсчитывали по магазинам каждый лишний литр проданных спиртных напитков; сравнивали, в каком районе больше, в каком меньше продается спиртного на душу населения, и на этом основании (!) делали выводы о работе секретарей райкомов.

А к чему это привело? Например, секретари райкомов партии — Р. Жукова в Ждановском районе и Ф. Козырев в Краснопресненском — совсем запретили на территории своих районов продажу спиртных напитков. Получалось, что они вроде «передовики». Но население их районов хлынуло в соседние и увеличило там толпы жаждущих.

То же самое произошло, когда в центре города запретили продажу винно-водочных изделий, алкоголь стали продавать только на окраинах, и там началось столпотворение. Туда же, кстати, бежал народ и из Московской области. В Первомайском районе, к примеру, было кафе «У околицы» и магазинчик под тем же названием. Там жутко что творилось!

Пик антиалкогольной борьбы в Москве пришелся на время, когда первым секретарем горкома стал Ельцин. К его чести, он не создал в горкоме общество трезвенников, хотя и одобрял действия Жуковой и Козырева. Но когда он пишет, что «схватывался по этому вопросу с Лигачевым так, что пиджаки трещали», это очень сильное преувеличение. Такого не было.

Более того, когда секретари райкомов партии ставили вопрос о том, что проводится неправильная политика и население такой политики не понимает, Ельцин отвечал, что не надо драматизировать: большие очереди, говорил он, тоже один из методов борьбы с пьянством. И если он и не выступал активно «за», то и не сопротивлялся так называемой антиалкогольной борьбе.

При Ельцине комиссии партийного контроля стали проверять и горком партии. Проходили проверки так. Прежде всего, брали сведения в милиции, которая должна была регулярно сообщать в горком, кого из руководителей задержали в нетрезвом виде. По этим спискам мы должны были принимать меры: кого-то исключать из партии, если человек попался не в первый раз, или объявлять взыскание.

Затем та же комиссия брала копию списков и смотрела, насколько жестко партийная организация подходила к провинившимся. Если им казалось, что приняты недостаточные, по их мнению, меры, партийный руководитель подвергался критике. Например, если директор был замечен в нетрезвом состоянии или на него написали донос и факт подтвердился, машина срабатывала неумолимо.

При этом совсем не обязательно было попадать в вытрезвитель! Просто приходило письмо незатейливого содержания: вот у нас было торжественное собрание, после которого «втихаря» в кабинете директора собралось руководство, и там были спиртные напитки. Если проверка это подтверждала (а всегда находился кто-нибудь, кто «был, но не пил») и если не принимались драконовские меры против директора, вплоть до освобождения от работы, каким бы хорошим он ни был, партийные органы подвергались резкой критике. Все это порождало еще и элементарное стукачество.

Вернемся к милицейским спискам. Отслеживали по ним не только руководителей, но и рядовых коммунистов. Милиция уже тогда стала «баловаться»: человек выходит из ресторана, от него немного пахнет — стражи порядка тут как тут. Его задерживают и предлагают заплатить штраф. Тот не платит (был на дне рождения, выпил, но не пьян!). Милиционеры заталкивают его в машину, насильно вливают в него водку (даже такие случаи были!) и везут в вытрезвитель. И хотя доказать такие безобразные случаи было сложно, но это иногда удавалось, и несколько начальников вытрезвителей в Москве были сняты с работы и уволены из органов милиции за подобные действия.

Бывало и так, что стражи порядка отбирали у задержанного спиртные напитки и там же, в вытрезвителе, сами их выпивали. Такое случалось и в Куйбышевском районе.

Мы возмущались, высказывали критические замечания, но дурь торжествовала. Совершенно жесткие были по этому поводу установки, и любое критическое выступление воспринималось не просто как непонимание, а как «противоречащее общей партийной линии». Однако большинство понимало ошибочность проводимых мероприятий, и критических выступлений на совещаниях в горкоме партии было немало. Но были, конечно, и люди, которые истово следовали указаниям «сверху».

Мы вспоминаем теперь об этом с долей иронии, а тогда было не до смеха. От нас требовали жесткой реализации «линии партии». А возмущение росло.

Алкогольные запреты и в личном плане вызывали определенные неудобства. У меня это совпало с отпуском. Есть традиция — без бутылки вина ни одно семейное мероприятие не отмечается. Помню, мне, как и каждому другому, приходилось искать какие-то пути, чтобы купить напитки. Постоял я пару раз в километровой очереди недалеко от дома, но потом отказался. Не то чтобы я боялся, что узнать могут. Стыдно, да и просто неприятно было стоять в этих очередях. Два раза ездил я к сестре — она в Тушинском районе живет — и там отстоял. Но это потому, что был в отпуске. И опять же неудобно! А позже я просто был лишен этой возможности: винные магазины торговали с 11.00 до 19.00, а я в это время всегда на работе.