Никита отсчитал тридцать стодолларовых купюр, прибрался, засунув пушки и деньги подальше, и вернулся на кухню. Чайник закипал, стол накрыт для фуршета. Посередине, как царица бала, бутылка водки. Елена Павловна дымила, стряхивая пепел в пустую консервную банку. Плащ сняла, осталась в шерстяном свитере и длинной, плотно облегающей темно-синей юбке. Никита подумал: точка. Всякому терпению есть предел.

— Выпить хочешь? — спросил.

— А ты?

— Почему бы и нет… Сейчас, подожди…

Достал из холодильника банку маринованных огурцов и банку тушенки. Откупорил то и другое. Нарезал батон заплесневелого хлеба.

— Заодно поужинаем, да?

— Почему бы и нет, — передразнила она.

Было что-то чрезвычайно трогательное, интимное в этой неожиданной трапезе. Как водится, огурцы, тушенка и водка их сблизили. Никита шутил, женщина смеялась. Когда смеялась, обнажались перламутровые зубы и розоватый краешек десны. У нее не было возраста, и она знала, зачем поднялась с ним в эту квартиру. Никита больше в этом не сомневался. Желание томило его, как приступ лихорадки. От нескольких рюмок он не опьянел, но перестал чувствовать зуд в плече.

— Ах да, — спохватился, полез в карман и положил на стол деньги. — Возьми, а то как бы не забыть.

Елена Павловна спрятала пачку в сумочку, при этом не сводила с него испытующего взгляда.

— Чертовщина какая-то, — сказал он. — Мне так хорошо с тобой, как давно ни с кем не было. Век бы не расставался.

Женщина зябко передернула плечами:

— Никита, ты не смеешься надо мной?

Он молча поднялся, взял ее за руку и отвел в комнату, где гордо возвышалась покрытая коричневым пледом кровать Мики. Елена Павловна шла покорно, как дрессированная собачка. Если есть волшебство в этом мире, то сейчас оно бродило в крови у обоих.

Начал не спеша ее раздевать. Стянул через голову свитер, и Елена Павловна подняла руки, чтобы ему было удобнее. Расстегнул пояс на юбке и распустил «молнию» сбоку, юбка скользнула на пол, и она переступила через нее, как через сброшенную чешую. Осторожно обняв, щелкнул пластиковым зажимом лифчика, и освобожденные золотистые груди вызвали у него головокружение. Словно в забытьи прикоснулся губами к напряженному, невинно-розовому соску. Ему показалось, Елену Павловну слегка знобит. Она стояла, безвольно свесив руки. Ни звука, ни словечка не обронила. Никита присел на краешек кровати и аккуратно, чтобы не потревожить ее покой, прошуршал колготами и трусиками по длинным, упругим, загорелым ногам. Чуть не уткнулся носом в пушистый, игривый треугольник. Обняв за талию, положил ее рядом с собой. Женщина улыбалась. На лице застыла гримаска абсолютного безумия.

Когда вошел в нее со всей мощью молодого, застоявшегося в стойле жеребца, голодный блеск в ее глазах наконец-то потух.

В больничный корпус удалось проникнуть через черный ход в котельной. Было около одиннадцати вечера. До больницы его подбросила Елена Павловна на своем «пежо». Он сидел возле кровати Мики и делился с другом последними новостями. Трое его соседей по палате уже посапывали во сне, на кровати у окна пожилой мужчина со сломанной ногой на вытяжке при свете ночной лампы читал иллюстрированный журнал с голой красоткой на обложке. В комнате уютно, мирно, полумрак. Изредка на пороге возникала дежурная медсестра, умоляюще взглядывала на Никиту, словно на привидение, и исчезала. Он уже с ней потолковал, познакомился и вручил ей пятьдесят долларов, присовокупив такую фразу:

— Михал Михалыч геройский человек, ему нужен особый уход.

Медсестра, смущенно опустив деньги в кармашек халата, понимающе кивнула:

— Только недолго, пожалуйста. Нас за это ругают.

Мику перевели в общую палату только накануне, он был еще очень слаб. Каждое слово давалось ему с трудом, и глаза у него то и дело закрывались, как у механической куклы. Но ясно было, что выжил.

Никита поведал о собственных приключениях и приступил к главному:

— Значит, так. Первое — с деньгами. Трешку я отдал за побег, трешку забираю с собой на раскрутку. У тебя осталось четыре.

— Хорошо, — кивнул Мика. — Когда уходишь?

— Сегодня. Только на квартиру загляну. В затылок дышат, сучары. Я чего предлагаю…

Мика вскинул брови, пошевелил пальцами:

— Об этом не думай. Меня не достанут.

— Ой ли?

— Им нужен ты, а не я.

— Ладно, пусть так… Вот телефон следователя. Умная, надежная женщина. Чуть откуда подует, звонишь ей. Она прикроет.

— Кто такая? Откуда взялась?

Никита не захотел углубляться. Это слишком личное. Закрытая зона даже для Мики. Час назад, когда прощались в машине, Елена Павловна спросила:

— Все, да, Никита? Больше тебя не увижу?

Глухая тоска пронзила его от затылка до копчика. Что творилось в ее душе, какой сумрачный огонь палил ее изнутри? Даже слезы у нее были горячие и липкие, как разогретая смола. Как умел, утешил ее, повторив на прощанье, что он раб ее навеки и они не только увидятся, но вообще не расстанутся никогда. В ту минуту он уже знал, что врет.

— Это все после, Мика. Главная твоя задача — уцелеть. Не подведи меня.

— Куда направляешься? — прошелестел Валенок.