Гид еле слышит ее. Вообще-то, он едва ощущает свое тело. Он просто оцепенел от изумления. Потому что, хотя это кажется непостижимым и невероятным, Лиам действительно будет играть собаку. Лиам в роли собаки!

Точно так же он чувствовал себя, когда разочарованный директор сказал, что они с Калленом и Николасом могут возвращаться в общежитие.

Они прочитывают пьесу по ролям. Точнее, Гид и Молли читают, а Лиам дуется и использует бумажный лист, на котором написан сценарий, в качестве зубочистки.

— А лаять обязательно по-испански? — спрашивает он наконец. — Они как-то странно обозначают лай, «гав-гав» — это я понимаю, но «guau, guau»? Я так не могу. Буду глупо выглядеть.

— Пойду в костюмерную, взгляну, есть ли у них собачьи маски, — говорит Гид. Он просто не может удержаться.

Да и зачем ему сдерживаться?

Поставьте мне пятерку

— Yoquieroelperro, — читает Гидеон, пытаясь держать визуальный контакт с Молли и одновременно читать строчки.

— Тебе надо научиться произносить букву «р», — замечает Молли. — Давай сделаем перерыв.

Они репетируют всего семь минут. Лиам снимает маску.

— Слава богу. У меня весь нос расплавился, — говорит он, лежа на боку. Он перекатывается на другой бок, потом на спину. — И на боку лежать больно, — жалуется он.

— Не надо извиняться, — говорит Молли, — у тебя отлично получается. Ты действительно ведешь себя, как собака.

Она наклоняется и чешет ему животик. Лиам лягается.

Лиам встает с пола, хмурится и отряхивает пыль с модных потертых джинсов.

— Можно я пойду? — спрашивает он Молли. — Серьезно.

Он делает вид, что встает на задние лапки. Молли кидает вымышленный мячик, и Лиам бросается вслед за ним и исчезает в ночи.

Лиам уходит, а Молли продолжает улыбаться чуть дольше необходимого, отчего Гиду становится неуютно.

— Не знаю, как ты, — говорит она, садится на металлический стул, откидывается на спинку и кладет ноги на спинку второго стула, — но мне кажется, испанцы слишком одержимы вопросами любви и смерти. Ну что им стоит написать, скажем, зажигательный мюзикл?

Гид кивает. Он полностью согласен. Пьеса еще страннее, чем кажется. Вчера Молли принесла найденную в Интернете информацию об авторе. Оказалось, что он написал эту пьесу на пятый год тюремного заключения. Он был женат на женщине и на мужчине одновременно. А по мнению некоторых, собака в пьесе символизирует Франко — Молли сказала, что когда-то он был диктатором в Испании.

— Франк О.? — недоумевает Гид. — Если он был такой важной птицей, почему бы им не использовать его фамилию полностью?

Гиду кажется, что это очень умное замечание, и он совсем не понимает, почему Молли пытается сдержать улыбку.

— Это одно слово. Как Чаро. Если ты и его не знаешь… то как « Сбарро»!

Гид довольно кивает. Он знает, что такое «Сбарро» — любимая придорожная забегаловка его отца.

— Вернемся к Франко, — говорит Молли. — Дело не в том, что я не понимаю, как собака может символизировать диктатора. Мне просто кажется, что это глупо. Они боятся собаки, но заботятся о ней и обеспечивают ее существование. Это я могу понять. Боятся диктатора, но все равно хотят, чтобы он правил. Это так глубокомысленно или я чего-то не понимаю?

А эта Молли умница, думает Гид. Пожалуй, она даже умнее его, хотя он считает себя очень умным. Но он не всегда понимает, о чем она говорит, и поэтому ему бывает трудно поддерживать разговор. Он думает, не обратить ли все в шутку, но ничего смешного на ум не приходит.

Гид постукивает пальцами по губам.

— Я иногда жалею, что не курю, — говорит он. — Правда, здорово было бы сейчас выкурить по одной?

И это все, что он может придумать?

— Ты даже не ответил, что думаешь о том, что я только что сказала, — раздосадованно говорит Молли. Плохо дело. Гид припоминает, как мать жаловалась, что говорить с его отцом — все равно что пытаться что-то втолковать банану.

— Знаешь, — говорит он, — кто я такой, чтобы судить? Я даже испанского почти не знаю. Откуда мне знать, что хорошо, что плохо?

— Уже лучше. По крайней мере, в тему. Молли берет сценарий.

— Тогда я могу перевести. «Я люблю эту собаку. Ты любишь эту собаку. Мы любим эту собаку. И мы ненавидим эту собаку. Кто эта собака? Собака говорит нам, кто мы такие». — Она швыряет сценарий. — Может, я деревенщина из Буффало, но не надо быть гением, чтобы понять, что это самая ужасная чушь из всего когда- либо написанного!