Руфина принесла подорожники — черемуховые пирожки. Их тоже любил Алеша. Не обошлось, разумеется, и без груздей.

Грузди были в ведерке с крышкой, тщательно припаянной, к нему руками Руфины. Паять ее между делом в школьных мастерских научил Алексей.

— Какая хорошая пайка! — залюбовался Алексей. — Неужели сама?.

— Разве дарят чужое? — Руфина опустила густые ресницы. — Я хочу, Алеша, хоть чем-нибудь быть приятной тебе. Пирожки тоже пекла я. Наверно, не так хорошо, как твоя бабушка. И грузди я, наверно, нашла не самые лучшие. Лучшее всегда почему-то достается другим. Более счастливым. Чаще всего тем, кто не дорожит счастьем… Но все-таки это очень хорошие грузди. Если понравятся, я их буду присылать вместо моих писем, которые тебе не, нужны. Совсем не нужны… Как и ничего тебе не нужно, кроме машин…

Скажите, как можно было Алексею не поцеловать на прощание Руфину? Как можно было не растрогаться и не сказать:

— Не сердись, Руфина… Я и сам недоволен собой… Но это пройдет…

Первого сентября улицы города белели фартучками школьниц, пестрели букетами цветов. В этот день Руфина стала к сверлильному многошпиндельному полуавтомату «АВЕ». Она в первый же день выполнила норму на знакомом станке. И это было сразу замечено сменным мастером и начальником цеха.

Ее поздравили с первым успехом.

Главный инженер завода, проводя в цехах большую часть дня, подходил и к «АВЕ», на котором работала Руфина. Он вовсе не хотел этим выделить ее среди других молодых рабочих, пришедших на завод, но внимание к ней главного инженера, помимо его воли, влекло за собой некоторые организационные последствия.

В цехе замечался каждый успех молодой сверловщицы, и когда она стала перевыполнять производственное задание, об этом заговорили несколько громче, нежели следовала. Ее имя назвал на планерке завода и сам Николай Олимпиевич. Хотя это не вызвало кривотолков, все же нельзя было думать, что такое лицо на заводе называет ее случайно.

Ларчик открывался просто. Когда Николаю Олимпиевичу было столько же лет, сколько теперь Сереже, он, как и Сережа в Руфину, был безнадежно влюблен в ее тетку Евгению.

Евгения позволяла семнадцатилетнему Николаше ухаживать за собой. Она отправлялась с ним в далекие прогулки. На камни-гольцы. На вершину Шайтан-горы. Окружающие рассматривали все это не более чем желание редкой красавицы иметь при себе пажа, а старухи говорили проще — хвост.

Двадцатидвухлетняя Евгения обещала семнадцатилетнему Николаше подумать о замужестве и подождать, когда он выбьется в техники. Обещания она подтверждала звонкими поцелуями. Иногда она клала его голову на свои колени и пела:

Это было обидно, но приятно. Такое богатство ощущений. Такое море счастья. Незнаемых открытий. Наверно, Евгения по-своему любила Николашу, как большую куклу, которой она безнаказанно играла перед тем, как выйти замуж за техника из Магнитогорска. Она уехала не попрощавшись со… своим «хвостом».

Как давно это было… И, кажется, уже многое забылось… А Руфина, не зная того, воскрешала в памяти Николая Олимпиевича его первую, поруганную и такую незабываемую, любовь. Он даже как-то, не заметив, назвал Руфину Женей. И та не поняла оговорки Николая Олимпиевича.

Когда в цехе и в заводоуправлении увидели, что Руфина Дулесова перевыполняет даже «теоретические» нормы на своем станке, появились не только поздравительные «молнии» цеховой комсомольской организации, но и пространные интервью начальника цеха в газетах.

Вначале Руфина называлась одной из первых в цехе, а потом — первой. В цех стали приходить фоторепортеры, а вскоре прибыл сюда и кинооператор. Пока что из местной кинохроники. И Руфа всего лишь несколько секунд покрасовалась на экране, зато крупным планом. И все заметили ее.

Для кого-то все это «не из тучи гром», но те, кто знал, как вечер за вечером влюбленная Руфина в школьных мастерских подчиняла своей воле и станок и руки, желая понравиться Алексею, не назовут чудом естественный результат неодолимого и настойчивого желания — быть замеченной.

Слава — как снег. Либо она рассыпается в пыль, либо растет, превращаясь в снежный ком, нередко перерастающий его владельца.

От Алеши пришла уже вторая поздравительная телеграмма. Приходили и письма. Приходили письма и от совсем незнакомых людей.

«Уважаемая Руфина. Очень бы желал с вами познакомиться…» Или: «Я восхищен вашей работой. Хотите ли вы завести со мной переписку?..» И другие в этом же роде.

Письма читала и сортировала мать Руфины. Некоторые из них она пересылала Алексею. Как бы для смеха. На самом же деле преследовались иные цели.

Так началась трудовая жизнь Руфины. Не только другие, но и сама она удивлялась своим первым шагам.

Время будто укоротило свой длинный маятник и растеряло из своего механизма большие шестерни, замедлявшие его ход. Часы, а за ними и дни потекли тем быстрее, чем стремительнее нарастали успехи Руфины. Любовь и слава стали неустанными подручными Руфины, у станка «АВЕ», помогая ей, как только могут помогать эти две силы, не знающие устали, предела и успокоения.