Постепенно круг кандидатов начал сужаться. Наиболее серьезный кандидат по способностям и знатности князь Голицын был в польском плену, другой кандидат, князь Милославский, решил отказаться. Дискуссия начала было заходить в тупик, когда «вдруг» среди избирателей одна за другой стали появляться петиции в поддержку Михаила Романова – то от дворян, то от группы купцов, то от граждан Калуги, то от казаков.

Сам Михаил и его мать, тихо сидевшие в Костроме, ко всем этим предвыборным баталиям никакого отношения не имели. Не мог участвовать в закулисной борьбе и отец Михаила – патриарх Филарет, он был в плену у поляков. Зато очень важную роль сыграл, конечно, «предвыборный штаб» бояр Романовых, он и организован был лучше других, и свою позицию аргументировал убедительнее, а главное чутко улавливал момент, когда и на что выгодно обратить внимание собрания.

Романовы, в частности, напомнили о том, что именно они по крови ближе всех к предыдущей династии – первая жена Ивана Грозного была из их рода. Напомнили о доброте и уме Анастасии. О том, как успешно при ней правил Иван IV и что началось в стране после ее смерти. В полной мере был использован предвыборным штабом и тот факт, что патриарх Филарет все еще находится в польском плену. Это добавляло Романовым ореол мученичества.

Против Михаила были многие члены собора, но постепенно ситуация начала меняться в пользу Романовых. Очень вовремя в поддержку кандидатуры Михаила выступил некий дворянин из Галича, подавший записку, где еще раз указывалось, что именно Михаил Федорович Романов ближе всех по родству стоит к прежним царям, а значит и выбрать надо его.

Записка вызвала одобрение у одних и явное раздражение у других. Раздавались сердитые голоса: кто принес записку, откуда? В это время к столу, где сидел Пожарский, подошел с очередной запиской один из казачьих атаманов. «Какое это писание ты подал, атаман?» – поинтересовался князь. «О природном царе Михаиле Федоровиче», – с упором на слове «природный» ответил казак. Эта атаманская записка и стала той последней каплей, которая склонила собор в пользу Михаила Романова.

К тому же к казачьим аргументам трудно было не прислушаться. За стенами собора в Москве, явно демонстрируя свою силу и влияние, вдруг начали буйствовать казаки, не стесняясь временного правительства Пожарского и Минина. Позицию казаков историки объясняют просто. Как и все на соборе, они отстаивали тех, кого считали своими. Своими же для казаков, служивших под началом обоих Лжедмитриев, были только две кандидатуры – «Маринкин сын», то есть сын самозванца (но эта кандидатура выдвигалась не всерьез, а как уступка Собору), и Михаил Романов. Отец Михаила – Филарет, насильно постриженный когда-то Годуновым в монахи, при первом Лжедмитрии был назначен митрополитом, а при втором самозванце стал патриархом. Поэтому не удивительно, что отца Михаила казаки считали практически «своим», таким же замазанным в старых грехах, а потому не ждали от Романовых никаких неприятностей.

Наконец, эту кандидатуру поддержали и те, кто еще не отвык от вольницы Смутного времени. Их вполне устраивал неопытный Михаил Романов, некоторые сочли, что при слабом государе свою безнаказанность они легко сохранят. Никто из них не предполагал, что за спиной Михаила очень скоро, вернувшись из плена, встанет его отец, не только волевой человек и сильный политик, но еще и патриарх.

В конце концов Михаила провозгласили царем, но это было лишь предварительное избрание. Нужно было еще получить согласие самого Михаила и непосредственно народа. Мнение народа выясняли с помощью уникального по тем временам опроса общественного мнения. Собор принял решение тайно разослать по городам верных людей, чтобы выяснить точку зрения широких масс. Донесения внимательно анализировались. Подавляющее число сообщений свидетельствовало о поддержке кандидатуры Михаила Романова. Это секретное полицейское дознание и стало своеобразным плебисцитом. Другой формы зондажа общественного мнения не знали, да и технически не смогли бы какой-то серьезный референдум организовать. С огромным трудом, как хорошо известно из истории, делегация собора добилась согласия и у Михаила.

Преемник был выбран молодой и неопытный, зато один из тех, кто никак не был лично запятнан в преступлениях Смутного времени. Новый государь нуждался в серьезнейшей политической и экономической поддержке, зато действительно объединял вокруг себя большинство русских.

Отвергнув иностранного кандидата на царский трон, многие русские, особенно купцы, тут же заговорили о пользе иноземцев. Здесь была торговля, необходимые стране ремесла, науки. Здесь были деньги. После Смуты иноземцы не стали для русских ни врагами, ни друзьями, просто пришло наконец понимание очевидного факта: партнерство с Западом не только желательно, но и неизбежно. А возможно, и выгодно.

Огромное географическое пространство, когда-то разделявшее древнюю Московскую Русь и Западную Европу, после Смуты сузилось. Запад превратился в близкого соседа. Иностранцы не стали для русских приятнее, но понятнее. Скорее по нужде, чем по доброй воле русские еще шире, чем раньше, открыли дверь на Запад. Без западных идей и денег восстановить разрушенную страну оказалось невозможно.

Конечно, общаться и торговать с Западом Русская земля начала гораздо раньше. Еще Иван Грозный, например, создал «Англо-русскую компанию» с немалыми иностранными инвестициями в российскую экономику. Однако именно после Смуты не только в царской голове, но и в широких народных массах впервые появилась мысль, что Запад может быть для России не только врагом, но и важным партнером.

К тому же, пережив Смутное время, многие русские мечтали не только о порядке, стабильности и сытой жизни, по которым истосковались. Для любого трезвомыслящего человека, за время Смуты хорошо присмотревшегося к иноземцам, было очевидным, что на тот момент они не только знали и умели больше русских, не только были богаче их материально, но и жили в сравнении с домостроевскими порядками русских гораздо привольнее. Эта мысль не была всеобъемлющей, старые стереотипы без боя не сдавались, но факт, что многие на Руси с надеждой стали смотреть уже на Англию, Голландию, а не на дедовские нравоучения.

Необходимая и спасительная самокритика при этом зачастую переходила в крайность. Это резкое движение маятника, качнувшегося в результате потрясения, вызванного Смутой, от излишней самоуверенности к откровенному унынию и неверию в собственные силы, конечно, также способствовало тому, что в поисках новых истин взгляд многих русских с надеждой обратился на Запад. Далеко не всегда этот взгляд можно назвать объективным и взвешенным: в сознании многих на смену одним мифам и иллюзиям пришли другие, но уже западного толка. Требовалось время, чтобы маятник остановился и крайности в людском сознании были преодолены.