Расспросив новичка о жизни, узнали, что Николай приехал из Каршинской степи, где возводил целинные поселки, а до того поездил по отгонным пастбищам Каракалпакии — ставил кошары. Но вот что гнало его с места на место и в конце концов прибило к Аланге, — о том он не сказал.

— Ты что, так и полезешь на леса в наглаженных штанах? — вдруг спросила Турсынгуль. То ли надоело ей слушать новичка, то ли еще что.

— Я, собственно, забежал познакомиться, — развел Николай широкие ладони. — По дороге в общежитие! Сейчас сбегаю, переоденусь во что-нибудь попроще…

Слукавил парень. Захотел показаться людям при параде, а сам темнил. Ведь общежитие — в поселке, за шесть километров отсюда, какое уж тут «по дороге»?.. Смех заполнил вагончик. Даже Турсынгуль, обычно сдержанная, засмеялась, прикрывая рот ладошкой.

Николай крутнул головой и неожиданно тоже рассмеялся:

— Да ладно уж, соврать нельзя!..

Обернулся он с переодеванием довольно быстро, тем более что Сергей помог ему поймать машину до поселка. Парнишка вызвался проводить новичка, но Турсынгуль не пустила:

— Нечего разъезжать туда-сюда.

Поправила платок, повязанный на затылке, и от движения рук, заведенных за голову, распахнулась незастегнутая телогрейка и округлилась крепкая грудь под мужской фланелевой рубашкой. Едва ли не зримо увиделось всем, как гибко ее тело. Маленькая росточком, да уж больно ладная.

Сергей конфузливо потупился, и на смуглых щеках проступил румянец. Пробубнил:

— Опять наставляешь?

— Опять. — Турсынгуль не заметила его смятения. — Неси кирпич к подъемнику, хватит прохлаждаться.

Отойдя от нее, он дразняще выкрикнул:

— Опекунша!

Так он называл всех женщин в бригаде, поскольку они без конца учили его уму-разуму, а ему это давно уж надоело.

Сергей был из детдома. И с первых же дней, как женщины узнали, что паренек рос сиротой, принялись они его воспитывать. И специальности обучили, и заставили поступить в техникум, и выручали, когда, случалось, он выяснял отношения с мальчишками на танцплощадке. Грех было Сергею жаловаться! А он все бунтовал, непривыкший к женской заботе. Однажды даже сбежал от них — устроился оператором на дальнем промысле. И все же вскоре возвратился: видно, привязался к ним помимо воли.

Когда Николай вернулся из общежития, Сергей как присох к нему. Вот тут-то и началась их дружба, из-за которой сейчас, спустя шесть недель, у женщин головы шли кругом. Знали бы тогда, чем все кончится, силком увели бы парнишку. Да не знали и даже, глупые, радовались, что у Сергея, кажется, появился старший товарищ.

Ведь он прямо-таки тосковал по другу. С кем ему было водиться в бригаде? С ними, что ли, с тетками, у которых на уме только семьи да дети, да что сварить, да где достать стиральный порошок? Или дядя Костя? Он для Сергея — старый. К тому же как попал пять лет назад «под каблук» Катьке Сычевой, так оттуда и не вылезает. Уж на что весело смотреть, как жена верховодит над мужем, но у Катерины — явный перебор: и туда — Костик, и сюда — Костик, и то подними, и это поднеси… И дядя Костя не протестует: бегает даже вроде бы с удовольствием. За сорок человеку перевалило, а с женой — лопух лопухом.

Или взять Михаила. С ним и водиться-то опасно. Пьет и еще бахвалится: «Я, девки, бормотолог!» Это — как ученое звание у него за то, что хлещет винцо, прозванное «бормотухой».

Бывали в бригаде и другие мужики, и немало. Однако поработают немного — и расчет им подавай. Что их не устраивало, определить невозможно. Жилье в Аланге дают приличное, зарплата — в норме: и за отдаленность, и за безводность идут немалые деньги. Правда, здесь, на газовых промыслах, летом жарко до обмороков, потому что кругом — пустыня. Но за такое неудобство и начисляют коэффициент. Кто б его давал, если б в Аланге был курорт?

Нет, не находилось никого, пригодного Сергею в товарищи. Разве что Назырбай, но к нему не подступиться: привык командовать молодыми. Мол, раз ты моложе меня, слушайся и подчиняйся, как положено по народным обычаям. А Сережке обычаи ни к чему — кто их выдумал, тот пусть и выполняет.

Вот почему парнишка так потянулся к Николаю.

В ту пору бригада заканчивала склад аммиака для цеха осушки газа. И, заметив, что Николай морщится от острого запаха, Сергей так и кинулся объяснять что к чему. Да и то сказать: на головных новичку без объяснений знающего человека не обойтись, потому что они, эти головные, ни на что не похожи. Серебристые трубы, и неохватные, и тонкие, опутали темно-серые корпуса станций, башни, и все это гудит изнутри. Ни тебе дыма, ни пара, ни перестука, как на всяком нормальном предприятии. Гудит, и все.

— Аммиаком пахнет, — сказал Сергей.

— С похмелья полезно, — тут же вставил Михаил. — Мозги прочищает!

— Твои уж ничем не прочистишь, — одернули его женщины, чтобы не мешал рассказу парнишки.

А тот говорил, что есть такая вода — пластовая. Она соленая и хлещет из скважин вместе с газом. От нее избавляются низкотемпературной сепарацией в башнях. То есть морозом высушивают газ, как мокрое белье — зимой. А холод делают с помощью аммиака. Вот и весь секрет.