— Мы убережем от грязи наши воротнички, если откроем сперва сундуки. Не может быть, чтобы и в эти железные ящики проникло столько же пыли…

— Поддержание книг и полок в чистоте вменено в обязанность служителю библиотеки Хельму, — резко ответил секретарь фон Цихин.

— Пусть явится ко мне!

Секретарь переглянулся с монастырским советником, и после паузы священник произнес:

— Так пошлите же за ним!

Секретарь в растерянности удалился и надолго пропал — словом, больше его не видели.

Лессинг попытался открыть стоявшие посреди комнаты железные лари. Но ключи не подходили к замочным скважинам, видневшимся в крышках обоих сундуков.

— Что дальше? — спросил он, заложив руки за спину.

Монастырский советник Хуго слегка приподнял указательный палец левой руки. Он улыбнулся, не разжимая губ, его глазки блеснули:

— Наши предки, как видно, тоже были изрядными шутниками! Помимо этих, имеются еще потайные, искусно замаскированные замочные скважины. Те, что в крышках, сделаны лишь для того, чтобы запутать воров.

Священник провел пальцами по передней стенке первого сундука, ощупывая широкую кованую обшивку в виде перекрещивающихся полос. Наконец, с изрядным усилием он сдвинул одно из украшений в форме лилии, обнажив скрытую под ним замочную скважину.

Сундуки были заполнены добротно переплетенными древними рукописями, разложенными, видимо, по формату — там ин-фолио, тут ин-кварто. Лессинг вынимал один за другим небольшие псалтыри и молитвенники, попадались и внушительные хроники. Он дал себе клятву со временем основательно исследовать каждую книгу.

А это что? Написанная обычной латынью на пергаменте книга ин-кварто, объемом не менее ста страниц, косо торчала из переплета. Уяснить причину не составляло труда. Кто-то вырвал титульный лист, а заодно не пощадил и начало этой древней рукописи. У нижнего обреза первой из оставшихся страниц тонким почерком, словно писавший старался не привлечь лишнего внимания, было начертано новое заглавие, которое, однако, не полностью совпадало с выцветшим названием, видневшимся на корешке переплета. К тому же ни там, ни тут не было обозначено имя сочинителя.

Несоответствия всегда побуждают искать истину. На первый взгляд оба названия указывали на то, что в трактате идет речь о святом причастии и, прежде всего, о приобщении святых тайн. Однако часто встречающиеся в тексте «Inquis tu» и «Inquio ego» эти «ты говоришь», «я говорю», свидетельствовали о том, что сей трактат являлся скорее полемическим сочинением.

Даже тот, кто почти не знаком с историей церкви, безусловно, слышал про ожесточенный спор между Лютером и Цвингли о таинстве святого причастия. Но и в более ранние века вопрос о превращении хлеба и вина в тело и кровь Христа вызывал острые споры, в которых никто не стеснялся в средствах, ибо отступления от чистой веры испокон века считались ересью.

— Как вы оцениваете возраст этой рукописи? — спросил Лессинг у монастырского советника.

— Она относится к вейсенбургским манускриптам и была написана, видимо, в одиннадцатом столетии.

— Кто ее автор?

— Очевидно, аноним.

— А его имя установить не пытались?

Монастырский советник пожал плечами.

Лессинг запер сундуки и хранилище рукописей. Необычную книгу он взял с собой. Он велел провести себя по библиотеке, осмотрел ее от крыши до подвала, затем распрощался с монастырским советником, зашел в канцелярию, где отчитал секретаря за то, что его распоряжениями пренебрегли, — и все это время держал книгу в руке.

Когда Лессинг уже покидал здание, дорогу ему преградил прихрамывающий солдат. Его мундир был изрядно поношен, но на выгоревшей голубой треуголке виднелись капральские нашивки. Он отдал честь и, осклабившись, представился:

— Служитель библиотеки Хельм к услугам Вашей чести!

— Я не «Ваша честь»! Чтобы я этого больше не слышал!

Хельм снова отдал честь:

— Слушаюсь, Ваша милость, господин магистр!

Пусть так, магистр — это еще куда ни шло… Но все же он произнес, с улыбкой придержав отставного капрала за верхнюю пуговицу его потертого мундира, на лацканах которого вдобавок отсутствовали галуны:

— Если мы — вы и я — хотим найти общий язык, то запомните: меня зовут «господин Лессинг», а я называю вас «господин Хельм»… И без титулов, без этих фокусов!

— Слушаюсь, господин Лессинг!

— Сколько вы прослужили?

— Двенадцать лет, верой и правдой. А потом, после ранения, меня уволили. Колено никуда не годится. В походах мы часто пели песню: «Эй, старина, бери суму — и ты ведь был солдат!» Теперь песня стала правдой…

В бытность свою секретарем генерала Тауэнцина в оккупированной Силезии Лессинг хорошо узнал солдатскую жизнь. Этим людям вряд ли кто мог позавидовать. Старый Фриц — извечный прусский кумир — нередко увольнял инвалидов со службы и отправлял их по домам без вознаграждения, оставляя слабую надежду на некое неопределенное «потом».