Опасный участок преодолели почти бегом. Геша наконец проникся. Ну и что, что маршрут неизменен. Угодить в пасть к такому чуду-юду – не дай бог! Почему-то он представил эту опасность как гигантскую говорящую паутину. Попался – и тебя оплели нити, проникли под кожу и выпили.

Вот все пишут и говорят: «атмосфера». Но пока что Геша, если не считать этого странного голоса, ничего такого не наблюдал: обычный лес вокруг, просто опасный. И болото самое обычное, скорее бы оно кончилось, – таинственный голос вновь усиленно застонал, заохал. Его вой подхлестывал, заставлял прибавлять шагу.

Сосняк вскоре сменился березовой рощей, и впереди замаячили крыши домов, утопленных в зелени. Мертвая, брошенная деревня.

Крестный зашагал к ней. Значит, неопасно? Геше почему-то так не казалось. Чем ближе подходили, тем больше усиливалась тревога. Вот будка КПП с выбитыми стеклами и еще не облезший красно-белый шлагбаум. Доска для объявлений, что крепилась к будке, вздулась и треснула. Когда-то тут вешали памятки для дачников. Вот старенький ЗИЛ на прохудившихся шинах, весь ржавый, с открытым капотом и гнилыми досками кузова. Первый дом – коттедж под зеленой металлочерепичной крышей. В бетонном заборе дыра. Через улицу – такой же дом, построенный по типовому проекту.

– Это было бы интересно. – Греков указал на дыру в заборе.

– А еще – смертельно, – пожал плечами Крестный. – В доме может быть хамелеон, чупакабра, даже стая спящих вырвиглоток.

– Да мы моментом! – оживился Геша. – У нас же, блин, оружие. А если вырвиглотки – у тебя огнемет, прикроешь.

– Ладно. Даю вам пять минут. Время пошло!

О, как преобразился Греков: подтянулся, глаза засияли, Геша даже посочувствовал существу, которое встретится такому опасному хищнику.

– Настя, Костик и ты, как тебя… с чубом, останьтесь. Мы сами. – Греков умело зарядил обрез.

– О, класс! – Воскликнул Крестный и похлопал Рому по рюкзаку. – Чуб – отличная кликуха! Нарекаю тебя Чубом. Следопыт Чуб, а чего, звучит. Я уж думал тебя Плодожоркой окрестить или Леголасом каким-нибудь.

Рома улыбнулся правой половиной рта, зарядил обрез и сказал:

– Я тоже пойду.

Греков смерил его взглядом, но ничего не сказал. Да Чуб и не ждал его одобрения – ему, похоже, было по барабану одобрение Грекова вкупе с мнением Крестного, он уже пролез в дыру и зашагал к дому с обрезом наизготовку. Греков последовал за ним, Геша замыкал.

А ведь, черт побери, щекочет нервишки! Дом этот деревянный высится двухэтажным трупом, кто знает, что там за черными стеклами? Чуб подергал дверь – заперта – и решил лезть в выбитое окно. Смахнул стекла и перепрыгнул подоконник. Геша приготовился услышать вопль отчаянья и жадное чавканье, но Чуб крикнул:

– Ну, чего тупим?

В просторной гостиной царил хаос: валялись черные листья засохших пальм и фикусов; мародеры выпотрошили ящики шкафов и разбросали барахло – тетради, исписанные детским почерком, журналы с пожелтевшими страницами, баночки от кремов, коробки, домашние тапки. Геша поднял альбом для рисования. На первой странице ребенок изобразил свою семью: мама, папа с ножками-палочками и точками глаз, девочка с рыжей косой и ребенок, мальчик. Интересно, что с ними стало? Скорее всего, их эвакуировали, ведь в этих местах, далеко от Дубны и Московского моря, ничего такого уж сильно ужасного не происходило. А вот ближе к Глуби, как называли центр Сектора, люди пропадали целыми поселками, на глазах старели, их вмуровывало в деревья и дома; до сих пор следопыты называют такие места гиблыми и обходят стороной.

Тишина стояла гробовая, только слышно было тихое сопение Чуба и скрип его кроссовок. Греков двигался бесшумно.

Скрежет петель резанул по нервам – Геша, шедший на второй этаж, аж подскочил и чуть не свалился с лестницы. Сплюнул, пнул горшок с засохшим фикусом.

– Ничего тут нет, – резюмировал Чуб из-за двери. – Самое ценное вывезли, остальное растащили.

– Детишки, хватит играться! – позвал с улицы Крестный. – Время вышло. Даю вам минуту, и мы стартуем.

Вздохнув, Геша повернул назад, и вдруг у выхода его пробило на измену: смерть. Скорее бежать! Опасность!!! Спина покрылась липким потом, волосы на руках вздыбились, и он попятился.

В Сети он читал, есть такое искажение – «паранойка». Когда человек в нее попадает, начинает бояться собственной тени и во всех видеть врагов; убежденность в том, что все жаждут его смерти, настолько сильна, что он может убить даже напарника.

Но по пути сюда не было никакой паранойки… А теперь, значит, появилась! Вляпался! Сейчас вообразит, что Греков его убивает, и снесет к черту ему башку. И сядет потом. Черт-черт-черт!

Позади заскрипели кроссовки Чуба. Генка развернулся прыжком, чтобы поведать, что он вляпался в паранойку, но не успел ни слова сказать. Чуб позеленел и шепнул:

– Искажение рядом. Какое – сказать не могу, я новичок, – он выругался и тоже попятился. – Оно приближается! Валить надо!

– Откуда? – спросил подоспевший Греков – сосредоточенный и бледный.

Чуб снова выругался, не ответил.

– Откуда движется? – повторил Гена, но тут же сам понял: отовсюду, не спрятаться!

На улице завопил Крестный:

– Ко мне, уроды чертовы! Живо!!!

Чуб сиганул в окно, выкрикнув:

– Ходу отсюда!

Геша несся к Крестному, не разбирая пути. После выброса адреналина сердце частило, кровь пульсировала в висках, и дрожали руки.