– Честное слово, я никогда далее…

– Это совершенно не мое дело, – отмахнулся Терри. – Просто не удивляйся, когда первое время будешь получать самые дерьмовые задания. Как, например, этот концерт «66».

Вскоре к нам присоединилась Люси, вручила мне удостоверение сотрудника прессы для сегодняшнего концерта и макет сентябрьского номера журнала, который, как она заявила, помощники редакторов должны вычитывать и давать свои замечания до подачи в печать.

«Только в Америке. Такое могло случиться только в Америке. Потому что Америка стремительно несется вниз. Ведь это мы изобрели и подарили миру музыкальное воплощение свободы, которой так гордится наша страна – рок-н-ролл. Но сейчас рок-н-ролл умирает. Нет, не просто умирает. Его распинают, Элиза. Как Иисуса Христа. Нашего Спасителя. Наше Предназначение, Правда и Свет уходят вместе с кровью в песок, а ты понимаешь, что мы делаем в это время? Мы стоим вокруг и смотрим, как бедный парень загибается».

Такую аналогию предложил мне Дут Влэкман в номере кливлендского отеля, когда мы ели чизбургеры и картошку фри.

Дуг сказал, что радиоэфир наводнен теми, кого он назвал «музыкальными язычниками и бессмысленными поп-дикарями». Они почти не пишут песен сами, а если и пишут, то ничего хорошего не выходит, но они одеваются как рокеры, танцуют и синхронно двигают губами, они искушены в искусстве саморекламы, и главное – они соблюдают правила игры. Дуг взял мой диктофон и прямо в микрофон раздельно произнес: «Никто и никогда не совершал революций, соблюдая правила игры».

Разумеется, он был циничен. Но он рос в шестидесятые годы – в волшебную эпоху волнений и перемен, когда новое было действительно новым и у людей была надежда. Рок-н-ролл, гражданские права, люди, гуляющие по Луне… Он протестовал против войн и проповедовал свободу выбора для женщин. Он заработал право на свое мнение.

Дуг сказал, что та Америка, которую он знал раньше, превратилась теперь в пристанище потерянных, сбитых с толку и жадных. Он сказал, что мы живем в стране, которая ценит коммерцию выше искусства и позволяет середнякам процветать, размножаться и отравлять радиоволны, экраны телевизоров и кинотеатров и печатные страницы, как токсичные отходы отравляют воду и землю.

– Время от времени что-нибудь стоящее просачивается через узкую щель, но в наши дни это случается очень редко.

– Как вы думаете, почему так редко?

Он уже выпил полбутылки вина к этому времени. И заводил сам себя.

– Я расскажу тебе об одной из причин, почему это бывает редко. Потому что звукозаписывающие компании стали сейчас просто маленькими подразделениями огромных многопрофильных корпораций – потому и редко. Часто директор такой компании – просто чиновник среднего звена, основная обязанность которого – лизать задницу хозяевам. Он ни хрена не знает о музыке, и она его не волнует. Его работа – продавать записи. И ему не нужен хороший слух, ему нужно хорошее знание маркетинга. И это еще не все. Еще сюда вмешивается политика. Политика!

– Как же тогда можно объяснить ват успех? Дуг почесал висок, что он делал всегда, когда задумывался.

– Когда я начинал, все было по-другому. Это ведь был шестьдесят шестой год. То, что мы делали тогда, было относительно новым. Дилан делал фолк-рок, «Битлз» завоевывали мир, а я пришел из лагеря блюзов – белый парень, который пытался петь госпелы скрипучим голосом и под гитару. Но если бы сейчас мне было двадцать четыре года и я записал ту же самую пластинку, как ты думаешь – много экземпляров было бы продано?

– Это кощунство, – сказала я. Я не могла представить мира без песен Дуга Блэкмана. – Ваша музыка изменила мою жизнь.

Я рассказала Дугу, как в первый раз была на его концерте – в кливлендском «Колизеуме» в 1990 году, когда только вышел альбом «Жизнь, которую ты спасаешь, может оказаться твоей». Мне было шестнадцать лет, и прошло всего несколько недель после неудачной попытки перерезать себе вены кухонным ножом. Естественно, я была в глубокой депрессии. Мы с Верой и Майклом сидели в четвертом ряду, места девять, десять и одиннадцать. И когда Дуглас появился на сцене с красной «Гибсон» в руках и выдал «День, когда я стал призраком», а на глазах у него, по-моему, были слезы, мне показалось, что он говорит прямо со мной.

– Эта песня научила меня мужеству. И напомнила об одной вещи, которую я давно знала» но забыла: если ты чувствуешь – значит, ты жив. Даже если ты чувствуешь только боль.

– Вот в этом и магия, – сказал Дуг. – Поэтому и надо спасать умирающего. Потому что позже он может спасти тебя.

– Спаси Спасителя, – сказала я.

– Сечешь, Элиза Силум?

– Секу, мистер Блэкман.

Весь концерт я вспоминала слова Дуга. «66» была одной из самых плохих групп, которые я когда-либо видела или слышала. Мне казалось, что вместо усилителей они воткнули вилки своих гитар в бочонок с гелием. Все девушки в зале были одеты так же, как Аманда Странк – обесцвеченная, довольно потасканная блондинка средней привлекательности, единственный талант которой состоял в том, что она умела произносить слово «fuck» и поднимать юбку одновременно.