Ангелина смотрела на взгрустнувшего Оливье — и словно бы читала по его лицу все эти мысли. И это сейчас, когда времени прошло всего ничего. А уж завтра-то поутру, когда придет пора идти в ратушу и в церковь… Полно, да увидит ли его Ангелина завтра утром? Может, проснется в доме одна, брошенная, покинутая, наедине с непохороненной покойницей, а Оливье в это время уже проделает часть пути до Парижа? Нет, он так не поступит. Он ведь знает, что его доброе имя в руках Анжель. Но если так… если так, не подвергается ли опасности она сама, потому что ее молчание Оливье может обеспечить только двумя способами: жениться — или…

Оливье вдруг резко повернулся, и Ангелине почудилось выражение мрачной решимости на его лице. Навязчивый, безрассудный, липкий страх овладел ею. Она метнулась к двери, толкнула ее изо всех сил — и с разгона влетела в объятия какого-то человека, пытавшегося открыть дверь с другой стороны.

Ангелина вскрикнула, Оливье вскрикнул, вскрикнул и незваный гость, в котором любовники не сразу узнали благополучно уехавшего в гостиницу нотариуса де Мона.

— Прошу прощения, — произнес де Мон, неохотно выпуская из объятий едва не лишившуюся чувств Ангелину и ставя на стол канделябр, очевидно, взятый им внизу, у лестницы. — Прошу прощения, однако я счел необходимым вернуться.

— Вы… что-то забыли? — спросил Оливье, причем начало фразы пропищал, а потом сорвался на хрип и зашелся кашлем; Оливье надеялся, что чертов де Мон не заметил маленького шажка, который он сделал, чтобы загородить предательскую щель в занавесях.

— Да нет, — ответил де Мон, так пристально глядя на Оливье, что тот понял: его маневры не остались незамеченными. — Я пришел, чтобы кое о чем напомнить вам, сударь… и вам, сударыня, — прибавил он, отвешивая полупоклон и бросая быстрый, но очень внимательный взгляд в сторону Ангелины, поспешившей сесть, ибо ноги у нее подкашивались.

— Напомнить? — со вздохом облегчения повторил Оливье, который вообразил уже Бог весть что, а оказалось — забыты скорее всего какие-то мелочи. — О чем?

— О том, что некоторые преступления ведут людей на галеры, а иногда и к позорному столбу, — изрек де Мон, и Оливье тоже поспешил сесть.

— К какому столбу? — проблеял он, не соображая, что говорит, и был остановлен суровым взглядом де Мона:

— Пока что вопросы задаю я! Понятно?

— По-по… — только и смог вымолвить Оливье, однако избыток отчаянных кивков с его стороны вполне возместил недостаток слов.

— Итак, — зловеще понизив голос, промолвил де Мон, — я хотел бы узнать… — Он многозначительно смолк, и если бы Оливье взялся сейчас считать свой пульс, он узнал бы, что сердце его не ударило ни одного раза, пока длилась эта роковая пауза, и сорвалось в бешеный бег, когда наконец прозвучал вопрос:

— Я хотел бы узнать — как зовут вашу кошку?!

Оливье хотел засмеяться, но не смог. Он хотел крикнуть возмущенно: «Ну знаете ли, сударь?!» — и тоже не смог. Он хотел вытолкать бесцеремонного визитера за дверь — но не сделал и этого. Какое-то неведомое чувство, которое помогало ему, например, бросаться только в такие воронки, куда больше не ударит ни один снаряд, в то время как его сослуживцев разрывало в клочья, заставило его сейчас собраться с силами и постараться выдержать взгляд де Мона, выдавив:

— Ее зовут Анжель.

— В честь госпожи? — уточнил де Мон, снова отвешивая полупоклон в сторону пригвожденной к стулу Ангелины, которая, однако, тоже решилась открыть рот, чтобы сказать:

— Да, сударь.

Нотариус несколько раз кивнул, казалось, вполне удовлетворенный этим ответом, но не успел Оливье в очередной раз перевести дух, как он поднялся и выглянул в окно.

— Вы кого-то ждете, сударь? — осмелился спросить де ла Фонтейн, и ему показалось, что даже ножки его стула подогнулись, когда прозвучал ответ:

— Да. Я просил господина Блана зайти сюда с префектом полиции через полчаса, если я не вернусь.

«А-ах!» — чудилось, крикнул кто-то внутри Оливье, да на разные голоса, да так громко, что он был изумлен, когда в комнате никто не шелохнулся, не вздрогнул испуганно. Ну да, это ведь кричали его рухнувшие надежды, его неисполнившиеся мечты, его неосуществленные желания…

— Таким образом, — отошел от окна де Мон, — у вас обоих есть полчаса, чтобы ответить еще на три моих вопроса. Первый — вам, сударь. — Он вперил испытующий взгляд в Оливье. — Вы не считаете разумным объявить всем, что нотариусы опоздали и тетушка ваша умерла ad intestato? [85]

«Нет! Нет! Нет!» — снова закричали на все лады голоса, однако Оливье промолчал; он выглядел будто фарфоровый болванчик, — качнул головой слева направо: тик-так, тик-так…

— Вопрос второй, — проговорил де Мон. Словно бы ничуть не удивленный отказом, он повернулся к Ангелине. — Считаете ли вы, что pia fraus [86] вредна и опасна?

Она не издала ни звука, но все увидели, что в комнате появился еще один фарфоровый болванчик: тик-так.