Он кивнул.

— Это что-то означает?

На лице его появилась гримаса.

— Пожалуй, нет. Но если кто-нибудь спросит, меня зовут Николас, а не Никодемус!

Узнать, куда идти, было легко, потому что дорога вела прямо к открытой двери, а над дверью виднелась вывеска с изображением указующего перста. Нико остался за дверью с лошадьми, а я вошел в дом с матерью и девочками — узнать: не найдется ли там места для нас.

То была странная горница. Стены покрыты грифельными досками от пола до потолка. Даже двери и те сплошь увешаны черными аспидными досками. Посредине стояла конторка писца, а за ней человек в черносерой одежде с тем же самым двуглавым драконом, вышитым на груди.

— Добро пожаловать в Благотворительное Заведение Дракониса! — дружелюбно улыбнувшись, как только увидел нас, приветствовал он. — Чем могу служить?

Нелегко было нам, «неимущим», как они это называли, стоять там с пустыми руками.

Стоять и просить о чем-то, не имея возможности за это заплатить.

— Мы слышали, что… что здесь можно получить пристанище, — сказала мама.

— Да, само собой, — ответил служитель. — Мы здесь как раз для этого. О скольких персонах идет речь?

— О шести…

— О шести… — Он сделал какую-то пометку на доске, которую держал в руке.

— Пол и возраст?

Матушка назвала нас всех по порядку, начиная с Мелли, а затем по старшинству.

Человек отложил свою дощечку в сторону и взял вместо нее три другие, снятые им со стены, и начал выводить на них буквы.

— Домашние животные?

— Три лошади и собака.

Он приподнял бровь. Пожалуй, для неимущих это было целое состояние.

— Их надо поместить в конюшню Благотворительного Заведения, — произнес он и сделал еще одну пометку. Затем позвонил в маленький колокольчик.

Появились двое — пожилой человек в серых штанах и рубашке, а с ним юная девушка в сером платке и белом фартуке.

— Паулюс, позаботься, чтобы животных поместили в конюшню. А Олина покажет этим четырем дамам, где они будут жить… Блок Ц, горница два и горница пять, там должно быть свободно. А эти два господина пойдут со мной.

Никто из нас не двинулся поначалу с места.

— Нам не хотелось бы расставаться, — громко и решительно сказал я. — Мы рассчитывали жить всей семьей, вместе.

Служитель, беседовавший с нами, был уже на полпути к двери.

— Сожалею, — с дружелюбной улыбкой ответил он, — но для этого наше заведение не приспособлено. Здесь мужчины и женщины живут обособленно.

— Обособ… — что это еще? Такого слова я никогда раньше не слыхал. Что это значит? — шепнул я Дине.

Она устало покачала головой:

— Может, это что-то, связанное с постельным бельем.

Мелли закашлялась.

— Мы вынуждены на это пойти, — сказала мама. — По крайней мере, на несколько дней, чтобы нам отдохнуть и хоть немного набраться сил.

Она с девочками последовала за Олиной в дверь налево. Я вышел и позвал Нико.

— Сюда! — указал нам на правую дверь писец с дружелюбной улыбкой.

Дверь явно вела во двор, откуда можно было попасть и в горницы для мужчин.

Там было несказанно чисто и нарядно. Везде посыпанные гравием площадки и песчаные дорожки, красиво разровненные граблями, тянулись меж побеленных стен домов, а от срубов наружных галерей пахло свеженане-сенной смолой. То тут, то там сновали пожилые люди в сером и мели двор или разрыхляли граблями землю. На одной из дворовых площадок трое малышей — мальчишек не старше шести-семи лет, стоя на коленях, выпалывали сорняки голыми руками. Они тоже были в серых штанишках и рубашках. Неужто все здесь должны носить серую одежду?

— Номер восемь, — сказал наш провожатый, отворяя выкрашенную в черный цвет дверь, схожую со всеми прочими черными дверями, мимо которых мы проходили. Двери были сплошь черными, не считая белой цифры 8 и буквы Е, намалеванной на ней. Он распахнул ставни, чтобы вошло как можно больше дневного света и чтобы мы могли получше разглядеть помещение, где нам придется жить.

Вообще-то, места там было немного. По сторонам узкого прохода были прилажены полки, по три с каждой стороны. Там и предстояло нам спать. Похоже, на каждых нарах по два человека валетом — по одному с каждого конца. У каждых нар был крепко-накрепко прибит к стене деревянный ларь. Никакой другой мебели не было, да и места для нее — тоже. Но, по крайней мере, на нарах лежали тоненькие серые тюфяки, были постелены белые простыни и серые одеяла.

— Жильцы отвечают за чистоту и порядок в горнице, — сказал служитель. — Свои собственные вещи кладут сюда, в эти лари. Если места не хватает, все лишнее добро сдается в общее хранилище.

Я взглянул на лари. Они были не очень велики. Даже то малое, что мы успели взять с собой, я, пожалуй, должен буду сдать как «лишнее добро».

— Верхние и средние нары свободны. Прошу вас обратить внимание на номера нар. Это — горница номер восемь, блок Е. Номер твоих нар, молодой человек, десять. Стало быть, если кто-нибудь спросит, ты — номер восемь — Е — десять.