Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
вернуться

Андреев Вадим Леонович
Шрифт:

«Нежность, сорвавшаяся под откос…» [24]

Нежность, сорвавшаяся под откос, — Динамитом вырванные шпалы. Разорвать бы и грудь вкось, Чтоб она никому не досталась. Наваленный грудой железный лом — Спаянные болью колеса и оси. Ветер косой косым крылом Смятую траву не скосит. Зачем из-под рессор глаза Сквозь песок и разметанный щебень, Точно сорвавшийся залп Живой — в небо? Надо мной огненная плеть Стегнет по скрюченному железу. Дымом набухающая медь — Задыхающаяся нежность.

24

«Нежность, сорвавшаяся под откос…» — MB.

«Над нами грохочущий мост…» [25]

Над нами грохочущий мост — Походка грузного паровоза. Заблудившийся в сваях норд-ост Лица, точно реи, морозит. Сегодня причал плеча Туже, чем нахрип боли. Г лаза — почерневший очаг, Четыре луча и неволя. Чет или нечет осекшихся слов? Молчанья не сложить и не вычесть. Отчаянный всплеск — сорвавшееся весло Этих губ, и одурь — обычай.

25

«Над нами грохочущий мост…» — MB.

Наместник («Опять заплатанные песни…»)

Опять заплатанные песни И перепев скупых страниц. Склонись и вспомяни, — наместник, Твой тесный мир в плену ее ресниц. Молись иль не молись — ты не истратишь Восторгом вытравленных глаз. Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь, Ты плачешь и целуешь купола. Из-за угла лететь — у водопоя поезд Запомнит семафорные зрачки. И ты у темных скирд воспой звезд И насыпи сыпучие пески. Твой скит, твой грубый сруб, наместник, У самых губ, у самых глаз ее. Поющий ялик, зыбь безвольных песен — Твой тесный мир волною смят.

«Сегодня небо сошло с ума…» [26]

Сегодня небо сошло с ума И ночь оглохла от гула. Перепутанных звезд кутерьма И слепой, сутулый переулок. Мой! Мой бетонный вздох И губы, как под поездом рельсы. Глаза — невероятный переполох, Космами волос лоб разгорелся. А плечи, как упор моста — Тяжелый виадук рук легок. Ночь и сытая пустота У несуществующего порога.

26

«Сегодня небо сошло с ума…» — Н, 1924, 10 февраля (№ 34).

«Дым на дыбы — свинцовый выдох…»

Дым на дыбы — свинцовый выдох. Улицы измызганы весной. Мне сегодня солнцем выдан Сверток ненабранных нот. Никогда не сломать печати: Въелся в бумагу сургуч. Нет издателя, чтоб напечатать Этих нот ночную пургу. А как бились и прыгали взвизги И заливался звоном рот! Так только поют и бьются брызги Строк. Только ночь или только жалость? О, как певуч косноязычный язык! Вот опять, вот опять разбежалась, Вздохнула грузная зыбь. И запели, запенились ресницы, Брызги, брызги и всплеск глаз. Любовью, как чернилами, страница Залита от угла до угла. Но постой, — это вычеркнул цензор — Все равно не поверят губам: Все равно эту дикую цепь зорь Не поймет уходящая на бал.

«Кирка, гранит и глыбы дней…» [27]

Кирка, гранит и глыбы дней. Осколки строк в который раз на дне Покинутой каменоломни. От взрыва прах улыбкой преисполнен. И помнят камни страшный и сухой Ожог в дыму, — о догоревший шнур Бикфорда! Полярной дышит пустотой Тяжелый ветер с норда. Молчи, молчи, от этих строк И до запрокинутого крика Лишь два шага. Разметанный песок У самых ног. И скалы стыком Легли на мертвый щебень слов. И копотью, и дымной горечью свело, Спаяло лавой ненависть и голод. Так бурей сломанное весло Не разорвет волны тяжелого подола. Сорвавшийся с уступа стих! Прости, прости, не отвести Лавиной хлынувшей любви. Мне тетивы не вырвать — лук дугой, Тугой полет стрелы и губы ловят Последний свист. Молчаньем сломанные брови, Бикфордов шнур и поцелуй сухой.

27

«Кирка, гранит и глыбы дней…» — Н, 1924, 18 мая (№ 112).

«Гобои букв — и бредит медью…»

Гобои букв — и бредит медью Бессонница — сухой висок. О этих губ слепая соль За медленной, ночной обедней! О боль обоев! Ночь как роса — Твоя коса и серый серп над садом. Страшнее всех разбойничьих засад Разметанных волос голодный ладан. Не дым, а только горький привкус гнева, И не огонь, а только тлеющий ночник Возник в ночи, и рук тяжелый невод Мне приказал — молчи. Но не смолчать — вот на обоях просвет, И хлещут ливнем хлынувшие ветра. И по утрам подсчет таких утрат, Что о пощаде даже боль не просит. Дозором зорких зорь замучены ресницы. Больней свалявшихся простынь Мне режет лоб безволье ясновидца И горечь оскопленной пустоты.

НЕДУГ БЫТИЯ (Париж, 1928)

Любить и лелеять недуг бытия.

Е. Баратынский

Посвящается О.А.

«Отяжелев, на голый лист стекло…»

Отяжелев, на голый лист стекло Чернильным сгустком слово, — И муза сквозь оконное стекло Уже войти ко мне готова. И вот, приблизившись, передает Мне в руки камень вдохновенья. Опять протяжным голосом поет Мое холодное волненье. И кажется, — я в первый раз постиг Вот это трудное дыханье. О скудный, суетный, земной язык, О мертвое мое призванье!