— Ты имела успех сегодня, — заметил Тони.

Венеция сидела, ухватившись за ременную петлю. Коляска еле тащилась, пробираясь через самые запруженные улицы Лондона, но Венеция, казалось, не могла разжать пальцы, вцепившиеся в полоску кожи.

— Один из членов команды Харроу не мог оторвать от тебя глаз, — продолжил Тони. — Если бы кто-нибудь дал ему вилку, он съел бы тебя в один присест.

Венеция промолчала. Когда Тони впадал в такое настроение, было бессмысленно что-либо говорить. Небо затянули облака. В сгустившихся тенях летняя листва прибрела серый оттенок, отдавая дань вездесущей лондонской саже.

— Будь я менее деликатным, то сказал бы ему, что ты не способна дать потомство. Ты — пустышка в роскошной упаковке, Венеция. Внешне прекрасная, но совершенно бесполезная.

Его слова, словно капли кислоты, разъедали ее сердце. Прохожие, шагавшие по тротуару, раскрыли зонтики, которые всегда держали наготове. В окошко кареты ударили две крупные капли и скатились по стеклу, оставляя размытые следы.

— Еще нет твердой уверенности, что я не могу иметь детей, — возразила Венеция, хотя и не следовало. Она знала, что он подначивает ее. Но почему-то, когда он затрагивал эту тему, она всегда клевала на наживку.

— Сколько нужно врачей, чтобы убедить тебя? Мои друзья, женившиеся год назад, уже обзавелись наследниками. А мы уже два года женаты, но никаких признаков беременности у тебя не наблюдается.

Венеция прикусила нижнюю губу. Вина за их неспособность произвести на свет ребенка могла в такой же степени лежать и на Тони, но он отказывался даже рассматривать подобную возможность.

— Но тебе будет приятно узнать, что твоя внешность не совсем бесполезна. Говард согласился присоединиться к моему железнодорожному проекту. Полагаю, он сделал это в надежде, что ему представится случай соблазнить тебя, — сказал он.

Наконец она посмотрела на него. Резкость голоса отразилась на лице Тони, придав некогда обаятельным чертам жесткое выражение. Во время ухаживания она находила его необыкновенно привлекательным: забавным, умным, полным жизни. Неужели он так изменился, или она была ослеплена любовью?

И потом, если Тони презирает Говарда за желание, которое тот испытывает к ней, зачем втягивать его в их жизнь еще глубже? Они не нуждаются в железнодорожном проекте. Как и в любом другом источнике недовольства.

— Ты собираешься изменить мне? — вдруг спросил Тони.

— Нет, — отозвалась она, ощущая невыносимую усталость. Его презрение и отчужденность стали почти постоянными спутниками их брака. Порой казалось, что единственное, что его волнует, это ее супружеская верность.

— Отлично. Учитывая, во что ты меня превратила, оставаться верной — это самое меньшее, что ты можешь сделать для меня.

— А во что я тебя превратила? — Может, она и не образец для подражания, но она старалась быть хорошей женой. Заботилась о его удобствах, не сорила деньгами и не поощряла мужчин, подобных Говарду.

Голос Тони был пронизан горечью.

— Не задавай бессмысленных вопросов.

Венеция снова повернулась к окну. Тротуары почти скрылись под множеством черных зонтиков. Даже в карете ощущалась прохлада. Похоже, осень в этом году будет ранней.

Вскоре после этого события Кристиан закончил последний семестр в Харроу и отправился изучать естественные науки в Кембридж. Летом, по окончании второго курса в Тринити-Колледже, он принял участие в раскопках в Германии. На обратном пути в Алджернон-Хаус он заехал в Лондон, чтобы ознакомиться с новыми поступлениями морских окаменелостей [1] в отделение естественной истории Британского музея.

Дискуссия, вызванная новыми экспонатами, оказалась настолько увлекательной, что Кристиан принял приглашение отобедать с куратором музея и его коллегами. После обеда, вместо того чтобы сразу направиться в свою городскую резиденцию — где сохранялся небольшой штат слуг на тот случай, если он приедет — он решил провести час в своем клубе. Сезон закончился, светское общество разъехалось из Лондона, и можно было надеяться, что его не слишком побеспокоят.

В клубе и вправду было немноголюдно. Кристиан расположился в библиотеке с бокалом бренди и свежим номером «Таймс».

Днем было проще. Его время было заполнено учебой, управлением поместьем и общением с друзьями. Но по ночам, когда мир затихал и он оставался наедине с самим собой, мысли слишком часто обращались к даме, которая похитила его сердце, даже не взглянув на него.

Она снилась ему. Порой эти сны были пугающе яркими, она лежала под ним, гибкая и обнаженная, нашептывая ему на ухо сладострастные слова. В других случаях она держалась на расстоянии, маня его издали, а он не мог двинуться с места, обратившись в мраморную статую. Он кричал и рвался из своего каменного плена, но она ничего не видела и не слышала, такая же равнодушная, как и прекрасная.