— Я ни одного шага не делаю без согласования с шефом. Но в данном случае мне еще предстоит готовить для него специальный доклад. И от вас зависит, каким он будет. Могу сказать только одно. Если мы не предпримем сейчас шагов по ликвидации всех этих льгот, то окажемся за бортом всего цивилизованного мира.

Грузнов на мгновение задумался.

— Но, если мне не изменяет память, во всех развитых странах в той или иной форме существуют социальные льготы?

— Это не факт! — встрял в разговор Закисаев. — И потом, нам еще надо дорасти до их уровня.

— Да, — поддержал его Сырков. — Наше общество сегодня находится еще на самой зачаточной стадии демократии. А что вы хотите? Разве можно за такой короткий промежуток времени построить мощный экономический фундамент? Тем более что у нас на шее висит груз этих самых социальных льгот, придуманных коммунистами.

С этим надо кончать! — Он рубанул рукой в воздухе и показал на портрет президента. — Его пребывание у власти ограничено! — Тут он слегка осекся, но моментально поправился. — Я имею в виду, ограничено сроком пребывания у руля. По крайней мере, по нынешней Конституции. И мы должны добиться того, чтобы за этот сравнительно короткий исторический промежуток времени максимально освободиться от всяких пережитков прошлого! — Потом вдруг снизил тон и тихонько добавил: — И потом это в наших общих интересах…

Что имел в виду Сырков под общими интересами, Грузнов так и не понял. Но понял одно: ликвидация этих самых льгот вполне соответствует общей политике президента и правительства. А это значит, что соответствует и его главной линии поведения…

Сегодня разговор о льготах продолжился. Но уже в чисто практическом русле. По докладу представителя правительства выяснилось, что для проведения этой самой «монетизации» потребуется внести поправки более чем в сто пятьдесят законов. И сделать это надо будет в авральном порядке. Более того, принимать все эти поправки, возможно, придется в период летних отпусков. Чтобы не допустить протестов со стороны коммунистов и других недовольных депутатов.

Сидя на своем месте за диваном, Сурок вдруг невольно поймал себя на мысли о том, что в нем как будто борются два начала. Одно — чисто природное, в соответствии с которым ему было нестерпимо жаль этих самых несчастных стариков, которых собравшиеся здесь двуногие пытаются сейчас лишить всего. Другое, видимо, исходило от вживленных под шкурой электронных рецепторов. И от этого раздвоения личности ему стало не по себе.

Он прикрыл голову лапами и начал в отчаянии толкать ею мягкую спинку дивана.

А присутствующие на совещании вдруг с удивлением увидели, что хозяин кабинета вдруг схватился руками за голову и начал тонко протяжно выть. Решив, что у того началась сильнейшая мигрень, Грузнов указал всем присутствующим на выход и позвал в кабинет секретаршу.

Совещание пришлось перенести…

Несмотря на огромное расстояние между Старым и Новым Светом, самолет прибыл почти по расписанию. Трап тоже подали очень быстро. Заминки начались только в зонах паспортного и таможенного контроля. Сначала огромный темнокожий пограничник после сканирования отпечатков пальцев долго и подозрительно вглядывался в паспорт Воронцова. Затем пристально изучал его внешность. И только после этого, наконец, шлепнул в паспорте штамп и пропустил дальше. Но здесь его уже ожидали другие полицейские. С собаками. Они обходили всех приехавших. Возле некоторых собаки садились. Тогда полицейские предлагали вывернуть наизнанку содержимое своего багажа.

Такая же история произошла и с Виктором Петровичем. Собака долго и подозрительно обнюхивала сначала его самого, затем его большую дорожную сумку. Полицейский жестом показал, чтобы Воронцов открыл свой багаж. Каково же было его удивление, когда внутри он обнаружил только запасные брюки и свитер, сменную пару белья и пакет с порезанной дольками одесской колбасой и половиной буханки черного ржаного хлеба. Их он по давно заведенной привычке всегда брал с собой в дорогу. Как говорится, на всякий случай.

Собака села около пакета с колбасой, всем своим видом показывая, что не прочь была бы ее отведать. Но полицейский, пренебрежительно фыркнув, дернул ее за поводок и потащил дальше по залу. Но следом подбежавший сотрудник таможни показал пальцем Воронцову на его пакет и предложил немедленно выбросить все это в специально подготовленную мусорную корзину. Расставаться с любимой одесской колбасой не хотелось. Но особенно жаль было черного хлеба. Однако таможенник упорно показывал на мусорную корзину. И Воронцов смирился.

Наконец, когда со всеми формальностями было покончено, Виктор Петрович двинулся к выходу, где его с нетерпением уже ожидал давний товарищ — профессор Гарвардского университета Дэвид Редигер.

Сразу после короткого рукопожатия Дэвид выхватил из его рук сумку и двинулся к выходу.

— Уедем быстрее отсюда. Я не люблю аэропорты и вокзалы. Тут очень шумно!

Он побежал впереди, умело лавируя между машинами. А Виктор Петрович оглянулся назад, где над входом огромными буквами было написано «Вашингтон». А совсем рядом, в сквере он заметил изящные деревца, будто бы сошедшие с восточных лубочных картинок. «Это же, кажется, японская вишня — сакура. Ее сюда, наверное, завезли после Второй мировой, — подумал он. — Так вот ты какая — столица главной мировой державы?»