Иоанн, даже не улыбнувшись, возразил:

— Вы же смотрели мой документ. До семейного — мне еще дожить надо. А вот какой-нибудь путеводитель типа «Куда пригласить девушку»...

— А! — просияла Сашенька, довольная своей догадливостью. — Машку, что ли?

Иоанн не ответил, посмотрел на Марию. Та отвела взгляд.

Сашенька продолжала щебетать:

— У нас поблизости мексиканский ресторанчик открылся, маленький, столики прямо на воздухе, только за кирпичной загородкой. Я там, конечно, не была, но как идешь мимо, пахнет — обалдеть!

Соколов вдруг спросил совсем другим тоном — робким, мальчишеским:

— Маш... пойдем, а?

«А у меня и надеть нечего, — стучало у Маши в висках. — Юбка да блузочки... все однотипные. Шаль? Единственная приличная вещь... То есть, наоборот, все остальное слишком уж приличное, чопорное, не для таких выходов. Ну накину фисташковую поверх той же блузки с глухой застежкой. Нет, нет и еще раз нет!»

— Спасибо, но я не люблю рестораны. Народ кругом, ты ешь, а на тебя смотрят!

«Господи, что я несу? — в ужасе подумала она. — Да кто на меня посмотрит-то! Разве что с удивлением: что это за чучело такое сюда явилось?»

Мысли же Соколова были совсем противоположными: «Она права. А я, дурак, опять прокололся. Конечно, на нее все сразу начинают пялиться, а то и приставать. Насчет приставаний я, конечно, отпор дам, но все равно Мария будет в центре внимания. Мы и поговорить-то не сможем. Не дадут. Представляю, как ей осточертели кабаки...»

Знал бы он, что последний раз Маша была в ресторане несколько лет назад, да и то на свадьбе у одноклассницы.

Сашенька вмешалась, тактичность была ей чужда:

— Зря ты, Машка! Я бы пошла. Хоть налопаешься от пуза чего-нибудь такого, фирмового! Ассорти из осетровых рыб! Во отпад!

Мария посмотрела на нее так, что девчонка прикусила язык:

— Все! Молчу! Как рыба... осетровая.

Странное ощущение охватило Иоанна. Какая-то слабость во всем теле и ноги будто ватные. Может, все еще сказываются последствия травмы?

Да нет, тут другая травма, скрытая и трудно поддающаяся излечению.

Вот перед ним сидит женщина, которую он с радостью подхватил бы на руки и понес, легенькую, невесомую, на самый край земли... туда, где пролегает горизонт. Он, никогда не сидящий на месте, с нею охотно остался бы наедине, навсегда, на всю жизнь. Ради нее он мог бы даже отказаться от полетов, от неба... Но небо там, на горизонте, и так было бы рядом. Протянешь руку — дотронешься до теплой лазури.

Но Марию нельзя взять и унести. Она смотрит на него сквозь толстые линзы очков, за которыми не разобрать даже выражения глаз. Такая простая женщина — и все же женщина-загадка. Да что случилось с ним, Иоанном Соколовым, для которого общение с противоположным полом никогда не составляло проблемы? Одно время за ним закрепилось даже прозвище Казанова, но потом исчезло, уступив место другому — Сокол.

Ну что ты, сокол ясный, бестолково вертишь своей глуповатой птичьей головенкой? Напрягись же, пораскинь соколиными мозгами.

Куда можно пригласить Марию?

Кабак с тупыми, налитыми алкоголем, жующими рожами — отпадает.

Теннисный корт? У них при клубе есть очень хороший, шведы приезжали строить по всем правилам.

Ох, да она же очкарик! Пожалуй, следить за полетом мячика — не для людей с плохим зрением.

Казино? Нет, она не азартна. Игрок не стал бы целые дни сидеть среди молчаливых книг.

Думай же, соколик, думай! Ох, птичьи мозги!

— Ну как? — поторопила Маша. — Не решил, что возьмешь почитать?

Фу, сбила с мысли!

— «Ромео и Джульетту»! — брякнул он первое, что пришло в голову.

— Хорошо, — усмехнулась Мария. — Только там не ресторан, а прямо противоположное: склеп.

— В склепе не так многолюдно, — отозвался он. — И музыка не громыхает.

— Понятно. Можно запастись осетровым ассорти и спокойно, без помех, перекусить в приятной прохладе. Да?

— Знаешь, я в общем-то не обжора. Хотя, конечно, и не поклонник Поля Брегга с его лечебным голоданием.

— Сашенька, будь добра, достань Шекспира! Возьми стремянку: буква «Ша» на самом верху. — Маша опять обернулась к Ионе. — Желательно держать книгу не больше двух недель.

Он ужаснулся:

— Мы не увидимся целых две недели? Ну нет, я читаю быстро. Прямо глотаю книги.

— А говорил — не обжора.

— Я хотел сказать — читаю запоем.

— Ах, еще и пьяница?

Из-за стеллажей донесся голос Веры Петровны:

— Боюсь, вы угадали, Машенька!

Оказывается, старая дева наблюдала за ними. Бдела! Одна чисто женская черта в ней, оказывается, все же сохранилась — неуемное любопытство.

Иоанн крикнул в ту сторону, откуда донесся голос суровой директрисы: