Но каковы должны были быть цели этого похода? Предполагал ли Иван повторить в отношении Крыма казанский или астраханский сценарии? Ведь если бы удалось бы посадить на ханском троне в Бахчисарае «своего» «царя», сделать Крым послушным воле московского государя вассалом и использовать потом «крымскую силу», и силу немалую, для войны с той же Литвой — это было бы вообще пределом мечтаний. А иначе зачем писать Ивану в 1555 г., отправляя к новому ногайскому бию Исмаилу, возглавлявшему ранее промосковскую партию в Ногайской Орде, посла И.Т. Загряжского, что его царская «…мысль, чтоб мне крымсково самому ити, а вы б (т.е. Исмаил. — П.В.) со мною послали детей своих и племянников. А с теми тысеч пять или шесть…». И если бы это предприятие увенчалось бы удачей, продолжал московский государь, соблазняя Исмаила открывающимися перспективами, то «…мы б Дербышева сына Янтемира царевича и ваших детей и племянников на том юрте (т.е. в Крыму. — П.В.) оставили…».{112}Или Иван стремился ослабить Крым, воспрепятствовать проведению Бахчисараем, да и не только им, активной внешней политики? Ведь пока ногаи и крымцы воевали бы друг с другом, русские могли занять позицию «третьего радующегося». И радость эта была связана не только с тем, что татары взаимно ослабляли себя, но еще и с тем, что, занятые войной, они не мешали бы Москве развивать экспансию как на западном направлении, так и, что особенно важно было для русских, в Поволжье. Не потому ли, готовясь к походу на Казань, в августе 1549 г. Иван и предлагал бию Юсуфу, чтобы тот со своими людьми крымскому хану Сахиб-Гирею в отместку за «Ногай кыргыны» «недружбу» и «тесноту» учинил вместе с посланными от него, Ивана, «многими людми»?,{113} Или же замыслы московского государя и его советников по отношению к Крыму изменялись с течением времени? Нам представляется более вероятным последний вариант, а почему — об этом рассказ ниже.

Итак, как развивались события после «Польского похода». Осень 1555 и зима 1555/56 гг. прошли для Ивана и его советников в сплошных заботах — тут и посольские хлопоты, и начало войны со шведами, и продолжавшиеся волнения в Казанской земле, и рождение царской дочери Евдокии, и небесное знамение в Великий пост — «звезда хвостата восходила с востока хвостом на запад, а была недели з две»{114}. Явление кометы было особенно неприятным — ведь тогда считалось, что оно предвещало всевозможные бедствия: войну, голод, мор и другие несчастья.

И «звезда хвостата» постаралась оправдать свою репутацию. По сообщению летописи, «месяца марта привели языки крымские ко царю и великому князю из Рылска: ходил на Поле атаман Михалко Грошев да побил крымцов. И те языки сказывали, что крымской царь гонца к царю и великому князю против его гонца Юшка Мокшова не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людми, а хочет быти на весне рано на царя и великого князя украйну».

Весть, полученная с границы, была, что и говорить, очень тревожная, и в Москве отнеслись к ней со всей серьезностью. В противном случае, если не принять надлежащих мер предосторожности, пылать русским деревням и селам, а десяткам и сотням, если не тысячам, русских людей в оковах понуро плестись за татарскими конями в крымское рабство. Мог ли русский государь, защитник православных, допустить такое? Ответ на такой вопрос был однозначным — конечно же, нет! Немедленно «по тем вестем» Иван отрядил в степь можайского сына боярского дьяка Ржевского «ис Путимля на Днепр с казаки, а велел ему ити Днепром под улусы крымские и языков добывати, про царя проведати». Одновременно разведка была выслана и вниз по Дону, также «проведати про крымскые же вести»{115}. Запомним это — перед Ржевским и его товарищами, посланными на Дон, была поставлена задача провести глубокую разведку и выяснить намерения хана, и пока ничего более!

В готовность «по вестем» были приведены силы на «украйне» и на берегу. Бежавшие из татарского плена полоняники еще осенью 1555 г. сообщали, что хан намерен напасть на Русскую землю «со всеми людми», потому полки на берегу встали еще с 25 октября того же года, с Дмитриева дня. Спустя полгода, с 23 апреля 1556 г., «с Егорьева дни вешнево», в ожидании вестей с юга на берегу развернулась большая рать из пяти полков под началом больших воевод князей И.Ф. Мстиславского и М.И. Воротынского: большой полк в Коломне, передовой и правой руки — в Кашире, сторожевой полк в устье Лопасни, левой руки — на Сенкином броде{116}.

Долго ждать тревожных новостей не пришлось. Дьяк Ржевский «собрався с казакы да пришел на Псел-реку, суды поделал и пошел по наказу» «проведати» намерения крымского «царя». Сплавившись по полноводному Пслу до Днепра, а там преодолев в половодье знаменитые пороги, Ржевский и его казаки спустились в низовья великой реки, к Мамаеву лугу, т.е. туда, куда в минувшем году должен был прибыть со своими людьми И.В. Шереметев. Отсюда Ржевский прислал Ивану весть о том, что «выбежавшие» из Крыма полоняники показали — хан вышел на Конские воды со всеми своими людьми и готовится идти на «государеву украйну». Вслед за эти другой «выбежавший ис Крыма» полоняник путивлец Д. Иванов сказывал, что де крымский «царь» собирается идти под Тулу или Козельск{117}.

Получив эти тревожные новости, Иван IV и его советники немедленно внесли коррективы в развертывание своих войск. Расстановка полков была немедленно изменена — большой полк переместился в устье Протвы, полки передовой и правой руки вместе с городецкими служилыми татарами и астраханским царевичем Кайбулой встали в Тарусе, а левой руки и сторожевой руки остались на прежних местах. Кроме того, «…царь и великий князь приговорил з братиею и з бояры, что ити ему в Серпухов да туто собрався с людми да ити на Тулу и, с Тулы вышедши в Поле, дождатися царя и делати с ними прямое дело, как Бог поможет». Обращает на себя внимание намерение Ивана не просто встать, как обычно, на берегу, а переправиться за Оку и выйти в Поле и там ждать прихода крымского «царя». Необычное решение, что и говорить — ведь раньше такого русские государи не предпринимали, да и воеводы не особенно стремились не только выйти в Поле навстречу врагу, но даже и преследовать его главными силами за Окой. 18 июня, вернувшись накануне из Троицесергиев лавры, где Иван усердно молился перед походом, царь со своим двором, князем Владимиром Андреевичем и казанским «царем» Семионом выступил в Серпухов{118}.

По прибытии на место Иван IV устроил большой смотр всего своего воинства, приказав воеводам и своему двоюродному брату «во всех местех смотрити детей боярских и людей их», «да уведает государь свое воинъство, хто ему как служит, и государьское к ним по тому достоинству и жалование»{119}. Надо полагать, государь остался доволен тем, что увидел лично, и тем, что ему донесли его воеводы — и в самом деле «множество воинъства учинишася», раз после этого смотра царь и бояре приговорили «ити за реку». С целью провести рекогносцировку походного маршрута и присмотреть места для расстановки полков за Оку, на р. Шиворонь, что южнее Тулы, был отправлен с отрядом воинов окольничий Н.В. Шереметев.

Тем временем, пока шли все эти приготовления, с юга поступили новые известия. Отправленные вниз по Дону служилые люди Данило Чулков и Иван Мальцев прислали 9 пленных татаринов, взятых в плен под Азовом. Пленные показали, что Девлет-Гирей действительно собрался и вступил в поход на государеву «украйну» и выслал вперед своих разведчиков, которым удалось взять в полон «мужика в Северских вотчинах». Пленника допросили, и он рассказал, что Иван IV знает о намерениях хана и уже ждет его на берегу. «Прямое дело» с главными силами русских отнюдь не входили в планы крымского «царя», он и его советники еще не забыли прошлогодний урок, потому хан и отказался от своего первоначально намерения и решил, чтобы не возвращаться несолоно хлебавши домой, сходить за ясырем на Северный Кавказ «и с того сытым быть». Однако не дошел хан и до Азова, как к нему пришли известия о том, что де «видели многых людей рускых на Днепре к Ислам-Кирмену, и царь по тем вестем воротился в Крым». Прибывший 20 июня в Серпухов от черниговского воеводы И.И. Очин-Плещеева бежавший из плена черниговский сын боярский Моисей Дементьев (не из тех ли детей боярских, что попали в плен под Судьбищами?) уточнил сведения, сообщенные пленными крымцами. Оказывается, хан с весны 6 недель стоял на Овечьих водах, ожидая сведений от своих разведчиков, а когда узнал, что русские ждут его, «поворотил со всеми людьми на Черкасы. И как пришол царь под Азов, и тут за ним ис Перокопи прислали, что царя и великого князя люди идут Днепром под Ислам Кирменю». Хан поспешил домой, куда и вернулся 16 апреля, отправив «мурзы дву или трех с малыми людьми языков добывати и про царя и великого князя проведывати». Сам же Моисей, улучив момент, 23 апреля бежал к своим и вот, после долгих скитаний, он теперь здесь, в Серпухове, перед царскими очами поведал всю правду о намерениях Девлет-Гирея. Моисей подтвердил и еще одну чрезвычайно важную информацию, которую рассказали пленные татары — оказывается, Крым был опустошен «поветрием», его войско ослабело и хан не способен к активным действиям{120}.