Саша… Сашенька… Милый, добрый, надежный и такой же одинокий, как она сама. Как им было хорошо вместе… Они отлично понимали друг друга. Им даже говорить ничего не нужно было друг другу, просто быть рядом… Он, наверное, тоже успел ее похоронить и страдает теперь в сумрачном своем одиночестве. И, может быть, даже плачет, вспоминая ее. Почему нет? Она же плачет, вспоминая о нем, наверное, и он тоже.

Который уже день пошел?..

Целая вечность прошла, состоящая из черной пустоты могильного подземелья, капельного перезвона и редких, заблудившихся во времени ее воспоминаний.

Голода больше нет, жажда все еще мучает, а голод отпустил.

Слабость, такая дикая слабость…

Почему он просто не убил ее, оставив умирать в одиноком черном склепе? Убил бы просто, и все! Избавил бы от мучений и ненужных надежд. А так она все ждет и ждет чего-то и даже начала придумывать себе всякие посторонние звуки, примешивающиеся к щелканью капель. То шорох почудится, то скрежет какой-то, а однажды даже голоса… Может, это из преисподней?! Она умирает медленно и тоскливо, а ее уже ждут где-то там за чертой и говорят о чем-то…

Рассказывал кто-то в ее школе, странно, что она еще не забыла про нее, будто должен быть свет. Или какой-то светящийся коридор… И в конце этого коридора много-много людей, которые успели умереть до нее. Они должны встречать ее…

Она и в самом деле увидела огромный луч света. И еще людей… Много людей, которых она никогда не знала и никогда не хоронила. Наверное, это кто-то сделал за нее… Они гомонили, кричали и светили прямо ей в лицо чем-то ярким и обжигающим глаза.

— Больно, — шевельнула она одними губами, не издав ни звука.

— Она жива!!! — заорал вдруг кто-то диким, страшным голосом. — Саня!!! Дуй к Назарову! Она здесь, жива…

Что-то гремело над ее головой, заглушая звон водяных капель. Гремело и дергало ее за руки. И они вдруг сделались легкими и почти невесомыми. И сама она вдруг воспарила над этой утоптанной холодной землей и полетела куда-то.

Итак, значит, она все же умерла! И свет, и люди, и этот невесомый полет, и еще воздух — все там, за пределом жизни? Так много, много чистого воздуха, что от него начало ломить легкие и сводить судорогой сердце. На лицо ей легло что-то холодное и приятное, губ коснулась влага, и Вера застонала.

— Жива!!! Господи, она жива!!! — простонал кто-то над самым ее ухом. — Верочка, родная!!! Господи, посмотри на меня, ну, пожалуйста, посмотри!!!

Это был Сашин голос… Тот самый голос, который она все время вспоминала и который ей снился бесконечно черными, как и ее дни, ночами. Снова снится…

— Верочка, милая, посмотри на меня…

Он так просил ее, и все время гладил лицо чем-то прохладным и влажным, и еще смачивал губы водой. И ей было так славно, так спокойно, как может быть, наверное, только после смерти… Откуда столько голосов?.. Боже, как их много! Говорят, говорят, ругаются и шикают друг на друга. Шикают смешно, совсем как ее ребята на контрольных диктантах в конце четверти…

— Назаров, отойди от нее! — Это был совсем строгий голос, как у их завуча по учебной части. Ему-то откуда тут было взяться. Или снова ей чудится… — Отойди, Саня. Пускай ее врач сначала осмотрит. Она истощена и столько времени без света и воздуха… Оставь ее…

Но он не оставил! Она поняла это, хотя и не могла видеть, глаза упорно не хотели открываться и горели так, будто в них плеснули горячего масла. Поняла, потому что он все еще держал ее за руку.

Саша… Сашенька… Ее Сашенька… Он нашел ее, и она не умерла. Он спас ее и зовет, совсем не подозревая о том, что она его хорошо слышит. Верочка чуть шевельнула пальцами, которые сжимала его ладонь, и постаралась разомкнуть губы.

— Верочка, милая! Ребята, она слышит меня! Игорь Леонидович, она слышит! Она только что шевельнула пальцами и улыбнулась! — воскликнул он над самым ее ухом, едва не оглушив.

— Да не улыбается она, а пытается что-то сказать! — совсем рядом с ней раздался еще один — совершенно незнакомый и совсем молодой голос. — А вы ей мешаете, дядь Саш! Вера Ивановна, вы меня слышите?

Она кивнула. Говорить не получалось.

— Ну, вот видишь! — это заорали они уже все вместе.

А потом снова ее Саша:

— Верочка, милая, с Данилой все в порядке. Он с отцом. Ждет тебя… Ты-то как, Вера?! Скажи хоть что-нибудь, ну, пожалуйста!!!

Все хорошо, значит… Ну, и хорошо, что все хорошо… Данилка с Геральдом, а она с Сашей. Пусть будет так, пусть так будет вечно и никогда, никогда не кончается.

Он все же нашел ее! Вот упрямец какой! А Геральд про него говорил — неудачник. Сам он…

Она улыбнулась. Все заметили это и снова загалдели. Стал слышен нарастающий звук мотора, и кто-то закричал о том, что «Скорая» наконец-то приехала. И прежде чем ее забрали от него и увезли куда-то к хрустящим стерильным халатам и множеству трубок и иголок, пахнущих лекарством, она еле слышно прошептала, почти уверенная в том, что он ее услышит: