Петька прыгает первым. На том берегу его правая нога соскальзывает, и он, с трудом цепляясь за кустики, задерживается и переползает наверх.

За ним прыгает Смирнов. Он приседает, делает взмах руками, от которого на мальчиков нападает смех, и благополучно доставляет себя на другую сторону.

— Делай как я, — говорит он Митьке.

Митька тоже приседает, потом начинает махать руками, но довольно бестолково, и наконец прямехонько угадывает в канаву.

Штаны его до половины покрываются грязью, а рубашка вдруг темнеет.

Смирнов хохочет во все горло, и с ним вместе, заражаясь его смехом, хохочут и Петька и сам пострадавший.

— Ладно, я уж как-нибудь поучу вас, как надо прыгать, — говорит Смирнов.

— Я тут завсегда прыгал, мне не в первой, — сконфуженно заявляет Митька. — Только я по-своему, а по-вашему не умею.

Дальше идут через небольшой фруктовый сад. Деревья стоят, окутанные светлозеленым облаком. Крепко и хорошо пахнет яблоней и вишней.

— Сад чей? — спрашивает Смирнов.

— Соседей, Абдуловых, — отвечает Петька.

— Вот и будут они без фруктов.

— А вы как знаете?

— А вон гляди. — Смирнов срывает что-то с яблони и подносит к Петькиному носу.

Петька видит старый, сморщенный, свернутый в трубочку листок.

— Червяки?

— Они самые. Весь плод поедят.

— А у нас осенью собирали.

— И хорошо делали. Ну, скоро, что ли?

— Вот через этот забор махнем — и наш сад будет.

Смирнов немного устал и от воздуха, и от прогулки, и от прыганья через забор и канаву. Он медленно перелезает, ставя ноги на перекладины, — и вдруг… брюки его за что-то задевают, и, когда он спрыгивает, на заборе остается кусок темной материи.

Петька с ужасом глядит на этот кусок и на дыру внизу у брюк, а Митька тихонько радуется. Это тебе не канава!

Смирнов смеется:

— А ну их! Кругом драные. Все равно скидать пора.

— Вот он, парник наш, — с гордостью говорит Петька. — Глядите, как прет.

Он поднимает крышку, подпирает ее двумя колышками. Из парника вырывается теплый, щекочущий ноздри воздух.

— И впрямь прет, — удивляется Смирнов. — Гляди, не заморозь.

— Ничего, теперь тепло, — отвечает Петька, и глаза его сияют. — А знаете что?

— Что? — спрашивает Смирнов, разглядывая молодую, яркую, упругую зелень.

— Мы капусты посадили, как ее… этой, что… Как, Митька ?

— Что цветет, — отвечает тот.

— Капусты, что цветет? — удивляется Смирнов. — А, понимаю, — цветной капусты. Ну и доки! Где ж вы ее достали ? Ведь у вас ее не садят.

— И не знают, какая она с виду, — сияет Петька. — А это все он, Митька.

— Я что, я ничего. Я только денег достал, — смущается Митька, — да в город один комсомолец ездил, так я его просил купить.

— А деньги он как достал? — возбужденно говорит Петька. — Пойдем уж, по дороге расскажем.

Они идут тем же путем и, не замеченные никем, благополучно перебираются через все препятствия.

А деньги Митька достал совсем неожиданно для себя. Зимой еще расхворалась сестренка. Сначала было все ничего, потом она начала гореть, разговаривать сама с собой, и все тело ее покрылось красными пятнами. Две другие девчонки, продолжавшие спать с ней на одной кровати, тоже заболели.

Мать все хотела позвать бабку, но Митька напомнил ей про Тараканью Смерть.

— Той деньги задаром выложила и еще хочешь?

Сердце Егоровны не переставало болеть по тем деньгам, и она сдалась.

— Как же будет-то ?

— В село побегу, в больницу. Доктора приволоку.

— А не затравит?

— Да ну тебя, мамка, совсем как слепая. Доктора на то и поставлены, чтоб лечить, а не травить.

Митька махнул в село, разыскал доктора, тот согласился посмотреть задаром, но потребовал, чтоб его подвезли. Больничные лошади были в разгоне.