Шрифт:
Я падаю обратно на кровать. Натягиваю на голову одеяло. Пытаюсь убедить себя в том, что если невозможность в течение нескольких недель связаться с родителями — самое страшное наказание за мое преступление, то я самый удачливый из всех разоблаченных убийц, каких только видел мир.
Может, это и так. Но я все равно не могу сдержать слез.
Пока я так лежу, Лимон успевает прохрапеть сто двадцать семь раз. Я прислушиваюсь к его храпу, надеясь, что тот станет потише или вообще прекратится. Нас с Лимоном никак не назовешь лучшими друзьями, но сейчас мне очень бы хотелось с кем-нибудь поговорить — о чем угодно. Однако храп становится только громче, и я ощущаю себя ужасно одиноким — наверное, более одиноким я себя не чувствовал с самого прибытия в Килтер.
Потом я вспоминаю кое-что, о чем Анника говорила вчера за ужином. Я все еще считаю, что я не из тех, кто ведет дневники… но можно сделать вид, что ты пишешь письмо другу — которого у тебя нет. Решив, что хуже не будет, я высовываю руку из-под одеяла и шарю по матрасу в поисках планшета. Когда пальцы наконец натыкаются на прохладный пластик, я затаскиваю устройство под одеяло, включаю и начинаю набирать текст.
Кому: parsippany@cloudviewschools.net
От кого: shinkle@kilteracademy.org
Тема: Простите
Дорогая мисс Парципанни!
Сегодня я сделал кое-что, чего не хотел делать. Что-то, чего поклялся никогда не делать после того случая в буфете Клаудвью.
Я ударил учителя. Не один раз, не два и даже не три. ЧЕТЫРЕ раза. Если быть точным, ее ударили четыре резиновых мяча — но все равно. Это я их столкнул с места, так что я с таким же успехом мог бы ударить ее собственными кулаками.
После того, что с вами случилось, я больше никогда не хотел делать ничего плохого. Я обещал себе, что если я что-нибудь и натворю, то это ни в коем случае не будет связано с учителями. И даже если бы я все равно сделал что-то ужасное, связанное с учителями, то я уж точно не хотел делать этого так скоро после несчастного случая с яблоком. Это было не просто озорство — это было настоящее преступление.
И что вы думаете? Я сделал кое-что ужасное. С учителем. Спустя две недели после яблочного инцидента. В исправительной школе, где из меня должны сделать хорошего мальчика.
Я бы попросил прощения у учительницы, которую ударил, но что-то мне подсказывает, что она не захочет меня слушать. Я бы еще раз попросил прощения у родителей, но я не могу до них достучаться. Поэтому я прошу прощения у вас. В конце концов, вы этого заслуживаете больше, чем кто бы то ни было. Я догадываюсь, что уже поздно… но это лучше, чем ничего, правда?
Так или иначе, простите меня, пожалуйста, мисс Парципанни. За все.
Искренне ваш, Симус Хинкль
Глава 8
Штрафных очков: 100
Золотых звездочек: 20
Я долго не могу заснуть. В голове мелькает картинка за картинкой, словно в семь часов вечера на экране телевизора — когда мама смотрит свои мыльные оперы, постоянно отматывая запись на те моменты, где кто-то кричит, плачет или целуется. Только вместо актеров, которые кричат, плачут и целуются, я вижу, как зевает Гудини. Как летят мячи. Как улыбается Ферн. В какой-то момент перед глазами возникает Элинор, стоящая у окна в кабинете математики, и уже не исчезает.
Это последнее, что я запоминаю перед тем, как проснуться от истошных криков.
— Стой!
Я подскакиваю на кровати.
— Ложись!
Протираю глаза.
— Катайся по полу!
Начинаю задыхаться.
Я едва могу разглядеть Лимона сквозь густую дымовую завесу. Он стоит над открытым чемоданом, из которого вырывается пламя.
— Стой! — снова вопит он.
Я падаю на пол и качусь, не дожидаясь его указаний. С каждым поворотом открывается все более страшная картина: Лимон закрывает глаза, раскачивается взад-вперед, зажигает и роняет новую спичку. Огонь разрастается, отрезая мне путь к кулеру с водой. Дым обжигает нос и горло, но мне удается задержать дыхание и добраться до телефона.
— Горячая линия для горячих голов, куда…
— Огонь, — выдавливаю я. — Пожар. Сильный.
Это все, что мне удается сказать, прежде чем в легкие проникает дым. Лимон совсем рядом, мне хочется схватить его, встряхнуть и привести в чувство, но я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Наверное, моя кожа расплавилась от жары и приварила меня к полу. Я осознаю, что все еще сжимаю в руке телефон, и подношу трубку к пересохшим губам.
— Пожалуйста, — шепчу я, — скажите моим родителям, что я…
Дверь распахивается. В комнату врываются три человека в штанах цвета хаки, клетчатых рубашках и с красными сумками на поясе. Они действуют слаженно, без спешки — судя по всему, им уже не в первый раз приходится такое делать. Первый мужчина снимает с пояса небольшой металлический баллон и наставляет на огонь — струя пены с шипением вырывается наружу, и пламя гаснет. Второй достает из сумки серебристую коробочку, поднимает, нажимает на кнопку, и коробочка всасывает дым. Третий открывает окно, хватает Лимона за ухо и выдергивает этого горе-пиротехника из полудремы.
На секунду воцаряется тишина. Я не уверен, жив я или умер.
— Вы еще на связи? — пролаивает оператор из трубки у меня на груди.
— Кажется, да, — хрипло отвечаю я, не поднимая телефона.
— Симус Хинкль, стукачество второй степени!
По коротким гудкам я понимаю, что на том конце линии повесили трубку. Мужчины поворачиваются ко мне. Я пытаюсь дрожащими руками выключить телефон, но тут мне на лицо надевают маску.
— Эй! Что…
— Не разговаривай, — командует низкий голос. — Дыши ровно.
Я не спорю: не могу. Губы зажаты маской, да к тому же один из спасителей прижал мне голову рукой, чтобы я не шевелился. Он неожиданно сильный для человека, который явно считает, что мокасины без носков делают его рисковым парнем.
Я заставляю себя вдохнуть и выдохнуть. Лимон, полностью пробудившийся, тоже стоит в маске и глубоко дышит. Через несколько мгновений жжение в носу, в горле и в легких утихает, и мужчина отпускает мою голову и снимает с меня маску.
— Кто-нибудь возьмет на себя труд рассказать, что здесь произошло? — спрашивает первый мужчина. Он достает из сумки планшет. С краю высвечивается бегущая строка — символы ДС-7.