Шрифт:
– Шамарин Игнат Иосифович, сколько лет, сколько зим! Вы как тут?! И вам, Ксения, тоже здравствуйте.
Ксюша, без конца беззвучно открывающая и закрывающая рот, едва заметно кивнула и тут же поспешила расплакаться, начав причитать:
– Я тут ни при чем! Я не виновата! Это все он, он, он!!!
– Заткнись, кобыла! – устало молвил Игнат Иосифович, уронил свой тощий зад на табуретку, усмотрел за спиной Корабейникова силуэты Артурчика и Толяна и хмыкнул: – С телохранителями, молодец! А то бы я тебя одного вмиг в расход пустил.
– Ножом между лопаток, аккурат в сердце, так? – подсказал Корабейников, которого потихоньку начинало отпускать его трусливое беспокойство по поводу отсутствия фактов.
– Именно, козлина! Именно так! Чтобы не мучить долго. Меня за этот удар в зоне шилом прозвали… – не удержавшись, похвастался Шамарин, тут же кивнул ребятам и указал им на подвал. – Ну, идите, доставайте своих потаскух. Правда, воняют они, но зато живые. Ей вон жаль их стало… – Он больно ткнул Ксюше под ребра локтем. – Я бы давно в расход пустил. А она все: погоди да погоди. Может, оно и верно. Двумя грехами меньше. Плюс раскаяние, плюс чистосердечное признание. Глядишь, на пожизненное и не натяну. Так, гражданин начальник?
– Дать бы тебе в морду, старая сволочь! – неожиданно даже для самого себя выпалил Корабейников и подтолкнул Толяна. – Иди уж, спасай свою Александру…Глава 27
Умытый утренним дождем асфальт блестел, как бок дельфина. А мокрые кленовые листья, почти в геометрическом порядке разложенные на нем ветром, казались гигантским гербарием.
Здорово! Решила для себя Александра. Непременно нужно будет вставить это в очередном своем очерке. Прямо так и напишет про громадный гербарий, про бок дельфина и еще про…
Ну и что? И про Толика напишет, как он стоит сейчас на самой тротуарной бровке и смотрит на нее, как на самое чудесное чудо. Это ведь тоже может показаться кому-то интересным. Танюшка, заделавшись главным редактором их местной «брехаловки», приняла ее на работу со словами:
– Пиши о том, что тебе самой интересно было бы читать! Никакой статистической дребедени, побольше чувств, побольше хороших чувств, Санек! Народ до этого охоч и соскучиться уже успел в серости будней своих…
И она начала работать, и ей понравилось! И не ей одной! Знакомые звонят, хвалят с осторожностью, боясь сглазить.
Сначала она описала всю историю, которая держала в страхе их город все минувшее лето.
Правдиво рассказала о том, как сколотил вокруг себя Шамарин Игнат Иосифович преступную группировку, куда входили Ксюша, фотограф Сергей и ее прежде ненаглядный Ромочка. Как удачно складывался их бизнес, пока одна из девушек случайно не раскрыла обман. Испугавшись разоблачения, Шамарин, недолго думая, принялся устранять одну за другой причину опасности. Убивал девушек, скупал видеоархив через Ксюшу и Коломенцева, в конце концов и от фотографа задумал избавиться тоже. А как известно, одно преступление неизменно тянет за собой другое. Так получилось и у Шамарина…
Дело с убийствами закончилось, скоро будет суд, а им всем нужно просто постараться скорее позабыть этот кошмар. И думать о чем-нибудь хорошем.
Вот она и втиснет в субботнюю литературную колонку про это чудесное утро – про чистенький, отдающий глянцем асфальт, про разлапистые листья клена, издали напоминающие собой раздавленную лимонную корку. Про то, как славно идти по ним, словно по огромным застывшим солнечным бликам, неосторожно намокшим от дождя. И про то еще непременно напишет, как Толя ее ждет в конце этого тротуара. Как он тискает в руках букетик хризантем, и то и дело трогает себя за нагрудный карман кожаной куртки.
Она знала или догадывалась, что там у него крохотная велюровая коробочка с тоненьким колечком, которое он ей сегодня подарит. А он не знает, как это сделать красивее и правильнее, оттого и нервничает, и карман без конца теребит.
Неужели он и правда сомневается, что она может сказать ему «нет»? Смешной!
Да она за ним!.. Да она всю свою оставшуюся жизнь будет помнить, как вытащил он ее из того страшного подвала и, совершенно никого не стесняясь, начал обнимать, целовать грязное лицо, руки и всхлипывать, без конца повторяя:
– Живая! Господи, слава тебе, господи… Моя Шурочка живая… Маленькая моя, ты живая… Слава тебе, господи!!!
Ей бы радоваться, что все закончилось, а она не знала тогда, куда деть себя от стыда. Грязная, неумытая, со свалявшимися волосами… Катька, невзирая ни на что, даже в такой ситуации вела себя, как королева. А она вот не смогла. И плакала потом всю дорогу от неловкости своей и стыда, ну и, конечно, от радости…
Потом он ее долго отмывал в старенькой бабушкиной ванне. Менял воду, намыливал, ополаскивал и никого не подпускал к ней. Ни мать, ни отца, ни дядю Колю, прорывающихся к ней с руганью через его боевой заслон.
Но Толик разве кого испугается, разве кого пропустит! Вот когда вынес ее на руках, закутанную в халат, с тюрбаном из полотенца на голове, тогда уж позволил всем до нее дотронуться. А до этого момента, ни-ни. Он же чувствовал, как ей было неловко.
А теперь они женятся. Непременно женятся, хотя отец все еще с Толиком не разговаривает, да и мама нет-нет, да и покосится в его сторону. Отойдут со временем.
Ну не случилось в ее жизни принца, что же теперь! Не случилось смокинга на нем и запонок золотых, и розы в тонкой вазе тоже не было. Разве же это беда?
С хризантемами пришел ей делать предложение Толик, с милыми банальными хризантемами, которые, она знала, буйно произрастают у дяди Коли в палисаднике.
И то хорошо, что с цветами. Хорошо, что вместо хризантем не додумался ей банку джема персикового купить, знал же, как Шурка его обожает…
– Привет, – осторожно поздоровался Толик, с облегчением впихивая ей в руку истерзанный букет. – Чего это ты улыбаешься так загадочно?
– Да так. – Александра звучно поцеловала его в выскобленную до синевы щеку. – Спасибо! Не ожидала, что с цветами встретишь.
– А с чем ожидала? – озадачился сразу Толян, неужели опять не попал, а так старался угодить, неужели опять мимо?
– Ну, думала, что банку джема купишь там, или еще чего, – посмеиваясь, Александра взяла его под руку и повела туда, откуда только что пришла, очень уж ей хотелось, чтобы Толик прошелся по этому огромному солнечному гербарию.
– А-а-а, вон ты о чем! – с облегчением рассмеялся ее ненаглядный. – Так я купил джем, Санек! И еще кое-что купил, показать?
– Угу, – кивнула она, останавливаясь. – Показывай.
С неловкостью бульдозера, пропалывающего грядки с гортензиями, ее милый неловкий Толик, совершенно ничего не смыслящий в романтических отношениях, достал крохотную велюровую коробочку из кармана куртки. Долго выуживал из узенькой щели крохотное колечко. Пару раз чуть не уронил его, прежде чем надеть ей на палец. Надел наконец выдохнул с явным облегчением и спросил вполне в своем духе:
– Ну, как?
– Что – ну как? – поддразнила она, вроде бы с непониманием рассматривая колечко с крохотным камушком.
– Что, что! Нравится или нет?! – переполошился Толян моментально.
– Нравится, и что?
– Ничего, если нравится, тогда хорошо. – Он снова взял ее за руку и повел по мокрому асфальту.
Шел и молчал. Молчал и глупо чему-то улыбался. А Александра не хотела да почувствовала укол легкого разочарования.
– Так! Постой! – заупрямилась она, поняв, что ведет он ее прямиком к машине, на которой собирается наверняка везти ее в загс, такой вроде был уговор. – Я что-то не пойму! Ну, подарил ты мне букет! Ну, надел кольцо! Даже джем купил, что тоже неплохо! Ну, а дальше?! Дальше что?!
– А что? – Он не понял и тут же расстроился. – Что-то не так, Санек?
– Ох, и балда! – Она чуть-чуть позлорадствовала, порадовавшись его расстроенному виду. – Ну, а спросить меня ты должен или нет?!
– О чем?
– Согласна ли я – Александра – выйти за тебя – остолопа… И все такое… Спросить-то ты меня должен, Толя?! Как думаешь?! – И она капризно притопнула ногой, чтобы он не очень-то радовался.
– Так ты давно вроде была согласна, – ответил он запросто. – Да разве мне можно отказать, Шурочка? Мне же нельзя отказать!
– Это еще почему?
– Да потому что я… – Он думал почти минуту, напряженно морща крутой лоб. – Да потому что я надежный, во как!!!