И когда груз был сброшен, Ларри обнаружил, что может пере­двигаться более свободно, чувствовать более глубоко, быть более искренним с людьми, прислушиваться к своему внутреннему чув­ству и лучше понимать свое собственное бытие. Он обнаружил, что понятие жизни как процесса, вначале казавшееся туманным и ненужным, открывает двери новым возможностям и непосред­ственному существованию. И таким образом Ларри вернулся к своему собственному центру.

* * *

Последний раз я получил весточку от Ларри несколько лет на­зад. Он проезжал через наш город, путешествуя вместе с женой. Он позвонил, чтобы сказать "Привет!" и сообщить, что прочитал что-то обо мне, а это много значит для него. Его дела шли хоро­шо, сообщил он, и добавил:

— Да, Джим, я думаю, вы поймете, что я имею в виду, если я скажу вам две вещи: у меня теперь больше свободного времени для чтения и для самого себя. Это здорово, и, кажется, я открыл та­кие области в себе, которые считал давно потерянными.

— Это хорошо, Ларри. Я действительно рад. А вторая вещь?

— Я выкинул свою шляпу.

"Почему ты это сделал?" — спрашивает мама, и она редко со­бирается на самом деле вникать в твой ответ. Вопрос, который большинству из нас знаком с ранних лет, в действительности яв­ляется обвинением: "Ты опять сделал что-то не так". Однако в вопросе все же заключена модальность "почему?", — если мы только успеем ухватить ее. Если мы быстро ответим: "Ну, правила гово­рят, что я должен был" или дадим какой-нибудь другой ответ, уводящий в сторону, мы можем избежать наказания. Ясно, что бесполезно отвечать: "Потому что мне так захотелось" или "Я дей­ствовал импульсивно". Это означало бы накликать беду. Нет, ничто из того, что указывает на внутренние причины, не может помочь нам в данной ситуации. Что-нибудь внешнее, что-нибудь общепринятое и в каком-то смысле официальное только и может служить наиболее веской причиной.

То же самое происходит со словом "отвечать". Большинство из нас впервые сталкивается с ним в таких предложениях, как "Кто отвечает за это безобразие?" Не слишком приятное слово, разуме­ется, и не из тех, которые мы хотели бы связывать с собой. Сно­ва наилучший ответ — это ответ, отсылающий к внешнему: "Он сделал это", или "Они меня заставили", или — лучше всего — "Я думал, что должен сделать это", что означает "согласно правилам" или в соответствии с авторитетным мнением. Авторитет, конеч­но, всегда находится где-то, он никогда не олицетворяется со мной.

И, таким образом, мы рано узнаем, что ответственность — это тяжелый груз. Мысль о том, что это слово может означать нечто вроде возможности — чего-то, помимо неприятностей, — появля­ется у нас намного позже.

Наши первые переживания, связанные с ответственностью, обычно таковы, что нам хочется доказать: у нас не было выбора в том, что мы сделали. Мы ищем внешние "причины", чтобы пе­реложить ответственность на них: что подумают другие, как это обычно делается, что требуют правила, чтобы избавиться от не­нужной ответственности. Потребность избежать ответственности появляется потому, что мы все путаем ее с другим понятием — вина. Эти два понятия — ответственность и вина — на самом деле совпадают совсем немного. Фактически они указывают на проти­воположные психологические состояния. Вина означает отрица­ние нашего субъективного центра ("Это ты виноват, что я..."). Даже когда я обвиняю самого себя ("С моей стороны было эгоиз­мом забыть об этом..."), я на самом деле приписываю причину некоему своему свойству ("эгоизму"), вместо того чтобы действи­тельно принять на себя ответственность. Ответственность же, на­против, остается сосредоточенной на действии и его результатах ("Да, я сделал это по своему выбору. Сожалею, что причинил тебе боль. Как нам теперь вместе исправить это?"). Таким образом, ответственность направлена вперед; она говорит о том, что мы в силах действовать дальше и добиваться лучших результатов. В этом смысле, возможность представляет собой обратную сторону ответ­ственности.

Когда я главным образом сосредоточен на своей вине, я теряю контакт со своим внутренним чувством; когда я признаю ответ­ственность, я утверждаю, что играю жизненно важную роль в своем собственном существовании. Мои пациенты научили меня: если я хочу быть по-настоящему живым и знать свои возможности в жизни, я должен принять тот закон, что я всегда отвечаю за то, что делаю.

* * *

Дженнифер чувствовала себя беспомощной в жизни. Она по­стоянно боролась с тем, что казалось ей грузом ответственности и со своим навязчивым стремлением доказать свою невиновность. В последнем она настолько преуспела, что постоянно видела в себе жертву и расходовала свою энергию на протесты, на жалобы, что раздавлена жизнью. Протесты Дженнифер не слишком согревали ее, и она обратилась к терапии, потому что ее чувство беспомощ­ности слишком дорого ей обходилось.

Эта леди, казалось, поставила передо мной зеркало, в котором отразилось мое собственное стремление постоянно заметать следы и быть готовым объяснить любой свой поступок любому, кто мо­жет задать вопрос. Я не раз обнаруживал, что составляю в уме подробные объяснения относительно каких-то незначительных промахов, — задев шинами за бордюр во время парковки, слиш­ком сухо ответив на телефонный звонок, — как будто от меня тре­бовали объяснений. Когда я работал с Дженнифер, я снова и снова поражался тому, как постоянная озабоченность своей виной создает такой поток самокритики, что он ослабляет — почти до катастро­фического уровня — структуру человеческой жизни.

14 февраля

Голос женщины по телефону был напряженным и настойчивым.

— Доктор Бьюдженталь, я знаю, что вы заняты, поэтому дол­го вас не задержу. Но я должна увидеться с вами сегодня! Это дей­ствительно важно. Пожалуйста, поверьте мне. Пожалуйста, по­говорите со мной сегодня.

Расписание было заполнено, за исключением обеденного пере­рыва. Я все время обещал себе, что свято буду соблюдать перерыв. Но в ее голосе звучало отчаянье, казалось, она испытывала силь­ное давление. Я представил себе, что она покончит с собой или совершит какое-то иное ужасное действие, если я прогоню ее. Заголовок: "Психолог отказывает в помощи. Пациент совершает самоубийство". Но это было бы несправедливо. Она не была моей пациенткой. Я никогда не видел ее. Почему я так сосредоточен на себе, что беспокоюсь об общественном мнении, когда женщи­на взывает о помощи? Все это и еще многое другое промелькнуло у меня в голове за несколько секунд.

— Миссис Стоддерт, я слышу, насколько важным вам представ­ляется дело; поэтому давайте договоримся. Мое расписание сегодня заполнено до отказа, и завтра тоже. Поэтому я мог бы увидеться с вами в четверг в четыре — это ближайший свободный час...

— Нет, пожалуйста, послушайте. Я должна встретиться с вами сегодня.

— Хорошо, у меня есть время в два пятнадцать, это мой обе­денный перерыв. Если вы чувствуете, что необходимо поговорить сегодня, приходите в это время.

— Спасибо. Сегодня в два пятнадцать. Я приду.