По милости Божией я пока благополучен, здоров. О разлуке с мамой грустить не перестаю, а вместе и Бога благодарю. Слава Богу за все. Беспокоюсь, что стал что–то мало получать весточек от друзей.

Утешаюсь тем, что ежедневно справляю все службы. Восторгаюсь нашими дивными церковными песнопениями. Как обидно, что в прежнее время так мало было сделано для популяризации нашего богослужения, — когда это легко было сделать, и как мало им интересовались. А ведь даже просто со стороны литературной, словесной, — оно заслуживает всякого внимания. Какая глубина мыслей, какое богатство содержания, какая красота изложения, какие потрясающие сопоставления и антитезы, какие оригинальные выражения, какое дерзновение, если не сказать иногда — дерзость.

И как жалею, что до сих пор занимался многим Другим, а до этого не доходил. Теперь вот опять все времени нет, особенно в моем настоящем положении, когда почти все приходится самому делать. Но, к Ид но, так Господу угодно, буди Его святая воля. Для смирения попустил Он мне все эти хлопоты. Теперь привыкаю к своему положению. А сначала было тяжеленько, — не в том смысле, что самые эти хлопоты были обременительны, — а тяжело было оттого, что я еще по дороге сюда все думал, что и то, и другое сделаю. Еще в Красноярской тюрьме я составил список книг, которые хотел выписать из дома. Я думал, что времени у меня будет много свободного, — читай только и занимайся. И вдруг оказалось — все время уходит на досадные заботы только о плоти. И я было загоревал. К тому же это еще совпало с тем временем, когда во Владимире мне готовилось большое горе. Сердце, видно, предчувствовало… Теперь я как–то спокойнее отношусь к тому, что столько времени уходит на хозяйственные заботы. «Дадеся ми пакостник плоти, да не превозношуся», как говорит св. апостол [98] . Смиряет меня Господь. Слава Ему и за это.

Простите, что кончу. Едва выбрал минутку написать. Сегодня мыл свои иконки. Завтра или послезавтра будут белить мою комнатку. Сейчас уже 2–й час ночи. Господь да хранит Вас и благословит.

Богомолец Ваш е[тшскоп] Афан[асий]

23 апр[еля] буду особо вспоминать Вас. А Дуня, вероятно, праздновала 1 марта, я поминал ее нарочито в этот день.

Милость Божия буди с Вами, родная моя Александра Ивановна!

Как рад я, что мое именинное поздравление пришло к Вам ко времени. Хорошо, что я не послушался Вас и не стал ждать нового адреса. Ваше письмо от 26/IV привез первый пароход, и я получил его 22/VI. Сегодня прошел в Туруханск второй пароход, значит, денька чрез 3–4 пойдет отсюда этот мой ответ к Вам, к Вам же он попадет лишь к ковровскому празднику.

В день Смоленской иконы Б[ожией] М[атери] примите и от меня мысленный привет с праздником Той, кроме Которой нет у нас иныя помощи и иныя надежды, Которая не отгоняет от Себя тщи Своих рабов, в Ней Единой надежду имущих.

Как–то Вы утешали меня в моем сиротстве указанием на безматерних сирот незримую Воспитательницу. Хотя у нас принято сиротами считать только Деток, в особенности малых, но и я, хотя мне завтра исполняется 44 г[ода], со смертию мамы сильно Чувствую свое сиротство. И это чувство не уменыыается, а как–то все усиливается, усиливается не только от мысли о смерти Единственной и Незаменимой для меня. Эта скорбь все же постепенно будет терять свою остроту особенную. Но чувство сиротства усиливается от того, что почти ни одно получение писем из России не обходится без того, чтобы мне не приходилось переносить в моем помяннике имена из первой части «о здравии» во вторую «за упокой». Старшее поколение уходит, да и не только старшее, но и мои однолетки и даже младшие. Круг друзей моих сокращается. Да и из тех, кого Господь еще хранит, от многих получаю такие грустные письма: и здоровье плохо, и жить тяжело, и скорбей много. Скорблю их скорбями, но особенно грустно становится от мысли, — приведет ли Господь увидаться с друзьями моими, побеседовать по душам, — в письме это почти невозможно, — вспомнить дорогое прошлое. Наприм[ер], мне так хотелось бы многое, многое о последнем расспросить Вас, ведь я так мало видел жизни; но так люблю я это изящное и красивое в прошлом. Так многое хотелось бы мне расспросить Вас о Ваших путешествиях, — ведь я почти нигде не бывал, был домосед и маменькин сынок.

Так понятно мне и Ваше одиночество, и Ваше сиротство. Незримая сирот Хранительница и Утешительница да утешит и сохранит Вас.

Когда Вы сообщили мне о намерении оставить Ковров, я подумал: а что если бы Господь помог Вам устроиться во Владимире. Но ведь и там квартирный вопрос очень обострен. Была у меня тогда и такая мысль: вот тогда попрошу Александру] Ив[ановну] поподробнее всех расспросить о том, как жила последнее время мама, о последних днях ее жизни, болезни, смерти, погребении и проч[ем] и записать все. Мне много писали об этом, но мои корреспонденты не имеют литературного таланта, нет у них литературных навыков. Я храню выдержки и из их писем, они дороги мне.

Когда я читаю полные скорби письма из России (здесь так говорят о том, что за Уралом от нас), когда узнаю о всех тех тревогах, скорбях, нуждах, стеснениях, волнениях, болезнях и разлучениях, — мне стыдно становится за мое сравнительно спокойное житие. Конечно, есть скорби и у меня, — и самая тяжелая скорбь о смутах церковных, о церковном неустроении. Но Вы там, все это ближе видя и непосредственнее, конечно, болезненнее переживаете. Тяжела оторванность от друзей. Наскучивают хозяйственные хлопоты, от которых меня освободили бы Дома. Но в общем мне приходится только Бога благодарить, — да стыдно становится за сравнительное с Вами спокойствие и благополучие. Заботы друзей Моих обо мне и радуют меня, но и беспокоят и в еще больший стыд приводят меня. Вы там как на вулкане живете и в великом стеснении и нужде, да еще °т себя отрываете и мне отсылаете, и вдобавок меня каким–то чуть ли не исповедником и подвижником считаете, совсем забывая о своем собственном подвижничестве и исповедничестве.

А я–то, «исповедник» в кавычках, вот как живу. Имею отдельную келийку и полный покой и тишину. Моя хозяйка очень расположена ко мне и заботится обо мне. Правда, она одинокая, потому и мне приходится кое–что самому делать: иногда даже печку топить и воду носить, стряпать, посуду мыть. Последние три недели у нас тут шла пристройка к дому сеней, — до сих пор у домика никакой другой пристройки не было. Приходилось и тут кое–что помогать. Досадно, что все это отвлекает от давно начатой работы: составления «Всероссийского синодика», куда я впишу имена неканонизованных подвижников благочестия и других деятелей и строителей Святой Руси. Отвлекают домашние хлопоты и от писем, и я думал, что не поспею к пароходу написать всем, кому хотелось бы.