Религиозный человек сравнил бы такое вмешательство с кощунством, но Дюк в тонкие материи не вдавался. Он просто не любил биоинженерию, как некоторые не любят ощущение, оставляемое на лице липкой паутиной.

Он не был против нее, она была против него.

И все же открытые меха-ткани, залитые кровью, в лохмотьях содранной кожи, притягивали взгляд. Они были выше всего, известного Дюку. Совершенное творение недостижимого природе уровня. Практическое бессмертие, феноменальная регенерация и полный контроль над всеми системами организма: никаких случайностей. Никакого песка в почках, язвы желудка или некстати приключившейся диареи.

Все под контролем разума, сбалансировано и утверждено.

Идеальное творение, нарушающее все запреты и все правила.

Оно не могло не нравиться.

Вспомнив все, что слышал на лекциях по меха-устройству, Дюк решил рискнуть. Он перевел разрядник в режим минимальной мощности, приставил его дуло к затылку Караги и нажал на спуск.

Карагу легонько тряхнуло. Синенькие искры закружились в воздухе.

– Разряд! – громко сказал Дюк и еще раз нажал на спуск.

Большое тело меха чуть приподнялось, под разорванной курткой взбугрились мышцы.

– К черту, – сипло и еле слышно проговорил Карага, открывая глаза.

– Идти можешь?

Вместо ответа Карага шевельнулся и с трудом перекатился на бок. Он, прищурившись, смотрел на Спираль, снова освещенную мирным лиловым светом. Смотрел так, будто она одна во всем виновата.

– Дай мне пять минут, – сказал он и вдруг улыбнулся уголком сожженных губ. – Смотри, капитан, за костюмчик небось теперь не расплатишься…

Дюк угрюмо осмотрел экзоскелет. Восстановлению не подлежит.

– Ничего ты про Инженера не знаешь, да? – помолчав, спросил Карага.

– Нет.

– Ты же в ноутбуке что-то смотрел, копался…

– Погоду смотрел.

– А зачем шесть часов отсрочки просил?

– В одиночку не получится быстро эту хрень на себе смонтировать.

– В одиночку?

– А кто мне поможет, – со злостью бросил Дюк, – я теперь как дохлый окунь в проруби… болтаюсь. Ни отряда, ни должности. Хорошо хоть не уволили. Так что я тебе не капитан теперь, а так… Ледчек.

Карага прикрыл глаза и попытался рассмеяться.

– Так ты все это спер?

– Можно сказать и так.

– И «Шустрилу»?

– «Шустрилу» я давно спер. На всякий случай. Их все равно списывали. Во избежание неправильного применения. Старье же. Конструкт.

– Оповестил бы начальство или кто там у тебя, – проговорил Карага, заинтересовавшись, – написал бы доклад: мол, вступил в преступный сговор, преследовал исключительно альтруистические цели, готов предоставить информацию, дайте отряд, пойдем и поймаем меха…

Нет?

– Нет, – сухо отрезал Дюк, – понабежали бы идиоты, и все лавры им, а мне пинок под зад за переговоры с террористами. Потом пресс-служба расскажет, как, находясь на летней ночной прогулке, отряд «Шершней» обнаружил и обезвредил преступников, всем медали, премия и отпуск. Спите спокойно, граждане. Так у нас дела и делаются.

– А в одиночку?

– Находясь на летней ночной прогулке, лично обнаружил и обезвредил. Медаль, премия, отпуск.

– И ты ради этого решил жизнью рисковать?

Дюк помедлил.

– Я так привык, – нехотя сказал он. – Пять минут прошло. Поднимайся.

– Сейчас, – сказал Карага и поморщился. – Никогда не пытайся зарядить меха оружием. Ты мне разрядником пару цепей сжег.

И вдруг его осенило.

Цепи. Татуировка на запястьях Кенни, татуировка на шее и груди Шикана Шитаана, ночного гостя Джонни Доу.

– Капитан, – торопливо сказал Карага, боясь упустить эту неожиданную ниточку, – я только что понял: твой террорист и мой Инженер – одно лицо, и у нас одна цель.

Дюк отрицательно качнул головой.

– Хватит с меня сделок.

– Это не сделка, это капитуляция, – не выдержал Карага. – Упустишь его – и не будет этой истории ни конца ни края. Я тебе его дарю, на тарелочке. Отдаю даром. Забирай, и больше никаких меха! Остатки доживут себе спокойно по углам, а новых не будет. Ну зачем тебе премия, если есть возможность спасти мир от меха? Ты же героем станешь, удостоишься статуи на центральной площади, и будь я на месте обычных граждан, я бы стал тебе после этого молиться.