Это вроде как непроизвольное движение Иртеньева гэпэушник оценил правильно и несколько торопливо предложил:

— Да ты садись, садись, в ногах правды нет…

Вика оглянулся, не понимая, на чем тут можно сидеть, но, заметив стоявшую в сторонке косую неказистую табуретку, подтянул ее ближе к столу и осторожно примостился на ней, заботясь только о том, чтоб не свалиться на пол.

Какое-то время гэпэушник молча смотрел на Ир тень ева и только потом раздумчиво произнес:

— Ну, как я понял, интересует тебя, куда везем…

— Так это само собой, — Вика пожал плечами и не стесняясь напомнил: — Тем паче, вроде как уговор был…

— Был, был, — гэпэушник как-то смешно, словно китайский болванчик закивал головой и заключил: — Вот я о том и маракую…

Что можно «мараковать» по этому поводу, прикидывая все варианты, Вика давно уже понял и теперь, в общем-то довольно спокойно, ждал точного высказывания, ожидая, чего все-таки надумал сидевший напротив него человек.

Однако ничего такого не последовало. Гэпэушник приподнял лежавшую на столе папку, вынул из-под нее листик бумаги и протянул Иртеньеву.

— Вот возьми. Это разрешение тебе как ссыльнопоселенцу на смену места проживания.

— Не густо… — явно ожидавший большего Вика, принимая справку, скептически скривился.

— Но-но, не переживай, — улыбнулся гэпэушник. — Слушай внимательно. Завтра у нас остановка, а ты, значит, сойдешь на берег и сразу в контору «Заготпушнина». Она рядом с пристанью. Отыщешь там товарища Ситкина, и он тебе выдаст бумагу, что все это время ты работал у него, усекаешь?

— Усекаю… — Вика понял, что гэпэушник в первую голову хочет обезопасить себя самого, и спросил: — А я до отплытия успею?

— А вот это уже ни к чему. Ты так на берегу и останешься.

Вика напряг память, вспоминая карту, и негромко заметил:

— Как же дальше ехать? Тут и железной дороги нет…

Упоминая о железной дороге, Иртеньев стремился узнать, отпускают ли его на самом деле или нет. Однако ответ, который он получил, был какой-то неопределенный.

— На перекладных, — хмыкнул гэпэушник и пояснил: — Тебе, брат, сейчас от железки и телеграфа лучше подальше.

— Позвольте спросить, а на какие шиши извозчика нанимать? — деланно возмутился Вика. — Это сколько же верст!

Явно прозвучавший намек на дальнейшую свободу поступать как вздумается несколько ободрил Иртень ева, и он собрался было уточнить, что и как, но тут Василий по-настоящему удивил Вику.

— Ах, да! — спохватился гэпэушник. — Извини, забыл…

Он наклонился, полез куда-то под стол, вытащил оттуда довольно объемистый пакет, аккуратно завернутый в старую газету, и протянул его Иртеньеву.

— На вот, возьми, это деньги, за золотишко.

Принимая от гэпэушника тугой сверток, Вика со всей ясностью понял, насколько важные сведения имелись в случайно найденной тетради. Это именно она и вдобавок банка из-под монпансье, в пьяной эйфо рии бесшабашно врученные гэпэушнику, явились причиной такой неожиданной благожелательности. И, конечно же, Поля…

Иртеньев вспомнил оставленную на берегу женщину, и его вдруг охватило запоздалое желание вернуть все обратно, но, понимая, что теперь ничего изменить нельзя, он, стряхивая странное наваждение, только резко мотнул головой…

Густой, мрачный лес как-то незаметно сменился сначала стройным кедровником, потом посветлел еще больше, и вокруг весело забелели стволами высокие березы. Именно они, словно обрадованные тем, что вырвались на свет из чащи тайги, где их душил непроходимый бурелом, встретили выехавших на простор путников запахом нагретой солнцем коры.

Дорога, шедшая раньше однотонно шумевшей чащей, то и дело извивавшаяся вокруг мощных, наползавших на колею корневищ, стала ровнее, а позже, через сменивший березняк мелкий кустарник, вышла на открытую местность и быстро превратилась в пыльный, прилично накатанный проселок, поросший по краям отцветшим багульником.

Возница, крепкий бородатый мужик неопределенных лет (он же занимавшийся извозом хозяин тарантаса), повернулся к седокам и, хитро прищурившись, сообщил:

— Ну вот, господа хорошие, таперича до самого места пойдем ходко, вот он, тракт.

После чего сразу гикнул, и неожиданно его малорослые мохнатые лошадки, от которых за передком виднелись только задранные крючком хвосты да непомерно большая дуга коренника, пошли сначала рысью, а потом и вовсе поднялись в галоп.

К вящему удивлению Иртеньева, эти неказистые сибирские конячки не собирались переходить на шаг, и он, адресуясь к возвышавшейся на передке спине возницы, поинтересовался: