– Я не знаю! Но волосы на загривке каждый раз шевелятся, когда я его чую, – пожаловался гость Севе. – Очень отвратительное ощущение!

– Стоп. А с чего это ты взял, что это непременно он?! – тут же зацепился Сева. – Это ведь может быть и одна из обиженных или брошенных вами женщин. Не так ли?

– Не так. – Вячеслав покачал головой, со вздохом уселся на Севино место за столом и, сложив ладони меж коленей, нехотя признался: – Я ведь… Я ведь после Наташки ни с кем никаких шашней не заводил.

– А что так? – изумился Сева. – Неужели чувства у вас к ней были? Поверить не могу!

Поверить было невозможно, стоило вспомнить рассказ Вячеслава о странности их отношений. Наталья ведь с кем только не делила свое одиночество. У нее было много разных мужчин, а одного она так и вообще любила.

– Чувства, не чувства, но забыть ее мне оказалось не так просто, – еще тише, чем прежде, проговорил Слава. – Знаете, я ведь даже на кладбище к ней ходил.

– На похороны, в смысле?

– Нет, на похороны не пошел. Потом уже… Через пару дней сходил с цветами. Постоял и… Черт побери! – Он дернулся всем телом, будто его ударили, вжал голову в плечи и испуганно глянул на Севу исподлобья: – А ведь тогда я и почувствовал в первый раз, что за мной кто-то наблюдает.

– На кладбище, в смысле?

– Ну да! Именно там. Я оглянулся, почувствовав. Никого. Мне так жутко стало, подумал еще суеверно, что это она за мной с того света наблюдает, и почти галопом оттуда. – Вячеслав мотнул головой. – На выходе оглянулся, тут его и увидел.

– Кого?

– Ну мужика этого. Я потому и говорю, что это не может быть женщина. Я же ясно видел, что это мужчина за мной идет. Он еще за дерево тогда спрятался, но что мужик, я рассмотрел совершенно точно. – Он потер ладонь о ладонь, зажатых меж коленей, и спросил, глядя с надеждой на Севу: – Что делать, командир?!

– Так, так, так… – забыв, что в трусах, рубашке и носках он выглядит не очень внушительно, Сева заметался по кухне, на ходу рисуя план действий: – Ты сегодня возвращаешься домой и никого к себе не впускаешь. Никого! Сиди тихо как мышь. А завтра с утра я жду тебя у себя на работе. Раз справки наводил, то знать должен, где я работаю.

– А зачем я туда? – перепугался непонятно чего Вячеслав.

– Поедем в одно место, будем сотрудничать с художником.

– А зачем? – снова ничего не понял гость.

– Затем, что фоторобот мы с тобой так и не составили, переключив свое внимание туда, куда нас заставили переключить, – проговорил Сева, моментально уловив глубокий смысл только что оброненной им фразы.

– Фоторобот кого? – продолжал тупить Вячеслав.

– Того парня, с кем, возможно, у твоей Натальи был бурный и продолжительный роман.

– А-аа! Вон что! – наконец-то проявил чудеса сообразительности перепуганный не по-детски Вячеслав. – Думаешь, это он за мной следил?

– Поживем – увидим.

Уклонился от прямого ответа Сева, а сам тут же подумал, что кому еще придет в голову мысль посетить Наталью на кладбище? Только ее бывшему возлюбленному… возможно.

Ох, и наподдаст ему Гришин за эту самодеятельность! Ох, и наподдаст. Насупится, примется орать и грозить лишениями за самоуправство. Ему ведь все давно ясно, а тут вдруг помощник с параллельной версией всплывет.

На удивление, Гришин наутро принял его достаточно миролюбиво. Нет, для порядка поворчал, конечно же, но никакими лишениями не грозил. И даже дал добро на составление фоторобота, потребовав держать в курсе следователей из Управления внутренних дел.

– В тесной сцепке, Михаил Семенович, – клятвенно приложил руку к сердцу Сева. – Только так и никак иначе! У нас с вами ведь даже и аппаратуры соответствующей нет. Все ведь там.

– У нас с вами, блин! – сморщился недовольно Гришин. – Ты это… Инициируешь, инициируй дальше, а меня сюда не приплетай. Все, ступай, Сева, ступай. Да, чуть не забыл. Фоторобот потом мне на стол.

– Так точно, – кивнул Сева.

– Хочу показать одному человеку хорошему. Очень ему не хочется, чтобы одна дамочка села. Ну просто брыкается изо всех своих сил, как ему не хочется. Пусть посмотрит, может, чего и углядит в том портрете. Он ведь настырный…

…Виктор Иванович, признанный Гришиным настырным, тем временем внимательно изучал факсимильное послание из города Челябинска. Он хмурил брови, вчитываясь в размытые буквы на листе, который все норовил скрутиться в трубочку. Сопоставлял и думал, и то, до чего он додумался минут через десять, совершенно ему не понравилось. Он долго размышлял над тем, звонить или не звонить Гришину. Делиться или нет информацией, которая неожиданно всплыла и которая неожиданно и совершенно непостижимо может снова навредить Моховой Светлане. Все смотрел и смотрел не мигая на трубочку глянцевой тонкой бумажки, откатившейся к краю стола. Все мучился и мучился: звонить или не звонить. Потом профессиональный долг в нем все же победил, и он с тяжелым сердцем поднял телефонную трубку.