Отступив к входной двери, Шорохов прислонился к ней спиной. И тут почувствовал, что снаружи в дверь колотят. Потому, может, Михаил Михайлович и метался по лестничным ступеням, что услышал это раньше его?

Не поворачиваясь спиной к Михаилу Михайловичу, Шорохов отодвинул засов. На крыльце стоял "Федор Иванович".

— Невыигрышная роль у вас, дорогушечка, — зло проговорил Михаил Михайлович. — Как и вообще в жизни. И не считайте, что сообщили мне нечто такое, о чем я прежде не знал.

Оттолкнув Шорохова, он сбежал с крыльца. Глядя ему вслед. "Федор Иванович" произнес:

— Леонтий Артамонович, вас вызывает глава миссии.

С этим человеком Шорохов встретился впервые. Лет пятидесяти, бритый, в мундире защитного цвета. Стояли они все трое у входа в его кабинет. Какое-то недолгое время генерал Хаскель смотрел на Шорохова скорей равнодушно, чем испытующе, потом по-русски обратился к "Федору Ивановичу":

— Идеальный случай. Объясните, пожалуйста.

"Федор Иванович" тронул Шорохова за локоть:

— Идемте.

— Идемте, — со вздохом согласился Шорохов.

Одолевало ощущение, что начиная с того момента, как встретил Михаила Михайловича у выхода иэ гостиницы «Россия», он совершил какую-то большую ошибку.

Они пришли в знакомый Шорохову кабинет. "Федор Иванович" сел на стул у письменного стола, Шорохов — на один из стульев у стены.

— Какое впечатление произвел на вас генерал? — спросил "Федор Иванович".

— Никакое, — ответил Шорохов.

"Федор Иванович" дернулся на своем стуле:

— Как это — никакое?

— То, что я от него услышал, он вполне мог передать через вас. Городили огород.

— Ничего вы не поняли, — "Федор Иванович" говорил обиженно. — Не взирая на все то, что мы о вас знаем, вам предстоит выполнить важное поручение. Приглашение к генералу — свидетельство высокого доверия. Потом у вас будет возможность с чистой душой утверждать, что вы выполняли очень важное личное поручение главы миссии.

Перевербовывают. Спросил:

— И в чем оно?

— Завтра в станице Хадыжинской состоится совещание генералов Шкуро, Букретова и нынешнего командира бывшего мамонтовского корпуса Писарева, — он замолчал, вопросительно глядя на Шорохова.

Чего он теперь ждал? Чтобы Шорохов в его положении разжалованного агента о чем-то распрашивал? Нет уж. Пусть продолжает.

— Вам предстоит немедленно выехать в эту Хадыжинскую. Необходимы сведения об этом совещании. Среди русских сейчас многие рвутся в Наполеоны. Но — Шкуро, Букретов, тот же Писарев? Что они реально в состоянии предпринять? Это одно. Второе: необходима аттестация бывшего командующего Кавказской армией Покровского. Месяц с небольшим назад, он от этой должности отставлен. Сейчас находится в Крыму. Есть люди, которые прочат его в вершители судеб. Но что этот бывший летчик, а теперь лихой генерал, собой представляет? Как личность, как военный и общественный деятель. Совещание начнется завтра во второй половине дня. Но путь неблизкий. Восемьдесят миль морем, шестьдесят поездом или на автомобиле. Катер вас ждет. В Хадыжинской будете приняты в качестве представителя миссии, прибывшего, чтобы на месте выяснить потребности войск в снаряжении, что вы действительно делайте. Это ваше лицо там, отсюда ваш вес. Максимум послезавтра вы будете в Новороссийске. После возвращения вас ожидает вознаграждение. Указание генерала: «Объясните», — имело ввиду и это обстоятельство.

"Все еще пытаются перевербовать, — подумал Шорохов. — Уверенность: любого только помани деньгами".

Сказал:

— Для меня это слишком большая неожиданность. Так внезапно?

— Я когда-то вам говорил: наша миссия не занимается деятельностью во вред России, — в подтверждение своих слов "Федор Иванович" раскачивался на стуле. — На примере нашего предложения в этом вы еще раз убедитесь. И подчеркну. В целях личной безопасности вам следует его принять. Суровая необходимость. Поверьте мне.

Спешили все. Команда американского парового катера. По-русски на нем не говорил ни кто, но Шорохову так и слышалось: "Давай! Давай!.." Спешили и, встретившие его на каком-то тайном, в глухой крошечной бухте, причале, казачие офицеры.

Это совпало с наступлением тех же казаков на Туапсе, с захватов его ими. Под грохот снарядных разрывов бежали к автомобилю, потом к паровозу. Вагончик, прицепленный к нему, швыряло из стороны в сторону, словно осенний лист на ветру.

Едва появлялась возможность, Шорохов, ничуть не таясь, делал записи. Да и все, с кем он, в качестве представителя миссии находил "общий язык", совали ему копии слбных донесений, телеграмм, приказов. Кому все это пойдет — Агентурной разведке? "Федору Ивановичу"?

Над этим Шорохов пока не задумывался.

Если взглянуть со стороны, был он деятелен, быстр в движениях, невольно, всякий раз вспоминая Манукова, всех выслушивал с улыбкой. На самом деле им владело отчаяние. В Екатеринодаре, в Новороссийске все у него шло не так, как прежде. Переиграли. Умны, хитры. Слишком много их вокруг него было. Не справился. И винить во всем можно было только себя.