После распросов швейцара, портье, выяснилось: за генералом приходили военные моряки, британцы.

Он вышел — скорей выбежал — из гостиницы. Бухта сияла корабельными огнями, но город был темен. На улицах колыхалась, лихорадочно бурлила беженская толпа. У пристани на мостовой — павшие лошади, горы какого-то тряпья, мешков, ящиков.

В таможенной конторе Моллер-старший, еще издали завидев Шорохова, бросился к нему:

— Наконец-то! Бога ради! Мама ждет вас как самого Генриха! Говорит, что вы будете еще одним ее сыном! Будет счастлива!

Он ответил:

— Помогите. Дело самое срочное. Генерал Постовский минувшей ночью погрузился на один из британских кораблей. У меня к нему письмо, — он показал Моллеру-старшему конверт миссии. — Хотя бы название корабля. будет легче найти.

— Да, но…

— Потом, все остальное потом. Обстоятельства. Нельзя терять ни минуты.

— Вы можете побыть в моем кабинете? — помрачнев спросил Моллер-старший.

— Могу.

Моллер-старший отсутствовал очень недолго, вернувшись сказал:

— Из британских военных судов здесь сверхдредноут "Император Индии" и несколько миноносцев сопровождения. Полагают, что генерал на одном из них. Мой совет: начните поиск со сверхдредноута. Замечу — говорить неправду английские офицеры не любят до крайности.

— "Император Индии"! — воскликнул Шорохов. — Я его видел. Он по середине бухты.

— Да. Утром уходит в Константинополь. Манера истинных джентльменов: проявлять характер лишь там, где победа возможна наверняка, — он рассмеялся, но как-то очень недобро. — У нас тут им это не светит. Или вы так не считаете? И, позволю себе спросить: мои слова вас не оскорбили?

— Я объясню, — сказал Шорохов. — У генерала Постовского имеются документы очень важные для судеб России. В обмен на это письмо я могу их получить, — он вновь показал Моллеру-старшему конверт миссии.

— Так и что! Потом они все равно уплывут за океан. В этом смысле американцы ничуть не лучше британцев.

В комнате они были одни, да и Моллер-старший очень уж напоминал брата, этим располагал к себе. Шорохов ответил:

— Я не те и не другие. Конверт в моих руках ничего не означает.

Молчали. Моллер-старший потом сказал:

— Мой брат в юности любил повторять: "В жизни везет только тем, кто себя не жалеет".

"Еще один довод, что из-за этих бумажек он и погиб", — подумал Шорохов.

Моллер-старший продолжал:

— Думаю, он и сейчас их повторяет. Вам не доводи-лось это слышать от него?

— Вы знаете, — сказал Шорохов, — Генрих Иоганнович связан… И всегда был связан с такой службой, что о нем определенно никогда ничего нельзя знать. Ни о прошлом его, ни о будущем.

— Я понимаю. Да, да, — как бы сразу увяв, еле слышно подтвердил Моллер-старший.

Шорохов продолжал:

— Последний раз я встречался с ним месяца три назад. И, как бы это сказать… В очень суровой обстановке. Теперь, чем больше вспоминаю, тем сильнее мне кажется, что все там было лишь подстроено. И, если сейчас откроется дверь, и войдет Генрих Иоганнович, я нисколько не удивлюсь. И тому не удивлюсь, в каком он виде, в какой одежде.

— Да, да, — повторил Моллер-старший. — В нем всегда было как-бы несколько человек. Помню себя еще мальчишкой. Бабушка спрашивает: "Ну, кто ты сегодня, Генрих? Таежный охотник? Важный господин?"

— Повторю. У него очень тяжелая и очень важная служба.

— Вы хороший человек. Вы пытаетесь меня утешить, — проговорил Моллер-старший.

— Нет-нет. Просто я кое-что о нем знаю.

Моллер-старший поднялся со своего места:

— Пойдемте. Вам я помогу, — он смотрел на Шорохова, страдальчески втянув голову в плечи, сгорбившись. — Но мне теперь все понятно. Все. Совершенно все. Бедный Генрих. Всегда летел на огонь. И ничему никак не поможешь.

Шорохов не ответил. Какое-то проклятие тяготело над ним. Теряешь то одного, то другого. С этим человеком он тоже больше не встретится.

Гребцов было двое. Не очень молодые. В брезентовых робах, в бескозырках. За работу запросили десять тысяч. Вероятней всего, чтобы от них отвязались. Дела-то было от силы на час. Сверхдредноут хотя и стоял на внешнем рейде, но всего в нескольких сотнях саженей от молов, перегораживающих бухту. Шорохов торговаться не стал, деньги сразу отдал.

Оказалось, что главная трудность — пробиться сквозь скопление таких же лодок, на какой плыли они. Лодки эти жались к бортам кораблей. Их отгоняли криками, винтовочными и пулеметными выстрелами, слепили лучами прожекторов. К концу этих нескольких сотен саженей плаванья Шорохов, как человек сухопутный, раз десять замирал в ожидании, что их лодка перевернется. И никто не станет спасать. Обрадуются, что освободилось пространство. Можно будет продвинуться еще на две-три сажени.