Это, конечно, плюс. Все могло быть значительно хуже. Алсуфьев мог спланировать прямиком на меня.

К тому же упали мы не в проход, а на полку. Там все-таки помягче.

Хотя, кто его знает, что хорошо, а что плохо. Время покажет. Сейчас я в шоке и боли не чувствую, а что со мной будет дальше после такого падения еще неизвестно. Может, я из-за этого Алсуфьева вообще инвалидом останусь.

Тьфу, тьфу, тьфу! Я постучала по деревянной обшивке купе. Не дай, бог, конечно.

Алсуфьев с кряхтением поднялся и помог встать мне.

— Ручка оторвалась, — удивленно сообщил он, вытаскивая из полотенца ручку от чемодана.

— Ну, и пес с ней! — Отмахнулась я. — Велика важность, ручка. У чемодана еще одна есть.

— Есть, но она с другой стороны. Боюсь, мне к ней не подобраться, а без ручки мне с твоим чемоданом не справиться. Надо, наверное, было его другим концом положить.

— Да какая разница, Сережа? Что ты пристал к этому чемодану? В Шанхай приедем, носильщики нам его в два счета достанут. Давай лучше чай пить. Стакан крепкого чаю с коньяком, и, возможно, я доживу до завтрашнего утра. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Гм, гм, конечно, — согласно закивал Алсуфьев и оправился на поиски проводницы.

Отсутствовал он довольно долго. Я даже синяки на ногах пересчитать успела.

— Чаю у них нет, — растерянно сообщил он.

— То есть как это нет? — Я опустила штанину. — Совсем нет, или будет, но позже.

— Совсем нет. Не предусмотрено. Но зато есть вагон-ресторан.

— Про вагон-ресторан я и без них знаю. Мы же его видели, когда мимо пробегали.

— Верно, совсем недалеко от нас. Всего через пару вагонов пройти, если не ошибаюсь. Может, и правда сходим?

— Нет, это невозможно, Сережа, я тебя умоляю, как это сходим? Ты что забыл? Нас же предупреждали, что в поезде в ресторан ходить нельзя. Помнишь? На фуршете? Это нам молоденькая аспирантка твоего знакомого профессора из пекинского университета сказала, когда узнала, что мы едем в Шанхай на поезде. Линь, кажется, ее зовут. Помнишь, она еще очень удивилась, что мы поездом, а не самолетом, и предупредила, чтобы еду в дорогу взяли с собой, а в вагон-ресторан ни в коем случае не ходили. Помнишь? Я специально нам булочек вкусненьких в ресторане отеля купила, тех, что с повидлом, думала, чаю попьем… А ты говоришь, что чаю у них нет. Ты, наверное, что-нибудь не так понял, Сережа, не может быть, чтобы в поезде в вагоне повышенной комфортности нельзя было выпить стакан чаю. Сходи, пожалуйста, уточни. Если нет чая, попроси просто стаканы. Пустые. У меня есть пакет апельсинового сока.

— Бесполезно, Наташечка… — неожиданно заупрямился обычно покладистый Алсуфьев. — Я ведь уже спрашивал.

Я выразительно фыркнула:

— Нет, если тебе трудно, то, конечно…

— Дело не в том, что мне трудно, — уныло возразил Алсуфьев. — Дело в том, что это невозможно по определению. Китайские проводницы меня в принципе не воспринимают. Ни меня, ни мой английский.

— Но у тебя ведь хороший английский! — Я вспомнила свой печальный опыт общения с пекинским таксистом.

— Очевидно, не настолько хороший, чтобы напиться чаю в поезде «Пекин — Шанхай». Посуди сама, я им говорю, айд лайк ти, плиз, дескать, я бы хотел чая, пожалуйста, а они в ответ только глазами хлопают да извиняются, дескать, извините, не понимаем. Что характерно, извиняются, на английском. Вполне сносном, кстати сказать. Я тогда с другого боку зашел, ту гласиз, говорю, айд лайк ту гласиз оф ти, плис, я бы хотел два стакана чая. Они только плечами пожимают, да хихикают. Может быть, ты мне объяснишь, что я такого смешного сказал? В общем, и так я у них чаю просил и этак, и жестами себе помогал, и мимикой, театр одного актера устроил, все впустую, не понимают они меня, хоть плачь. Потом вроде сообразили, удивились, правда, обе несказанно, в кулачок прыснули и говорят: ах, гласиз! Я обрадовался, гласиз, говорю, гласиз. Думаю, бог с ним, с чаем, обойдемся. Пусть хоть стаканы дадут, не из горлышка же нам с тобой «Курвуазье» распивать. Во-от… — он неожиданно смолк и принялся озираться по сторонам. — Кстати, где он?

— Коньяк? Здесь! — Я постучала по дорожной сумке, стоящей возле моих ног. — Под надежным присмотром. А вот стаканы?.. Алсуфьев, скажешь ты мне, в конце концов, где же те гласиз, которые тебе посулили смешливые китаянки.

— Ты не поверишь, Наташечка, но они принесли мне… Очки!

— Очки?!!

— Очки.

— Очки?!! Ну, да, гласиз! Правильно. Очки по-английски тоже будет гласиз. Но почему, Алсуфьев? Я тебя умоляю, почему они решили, что ты просишь у них очки, а не стаканы? Ты ведь и так в очках! Зачем тебе вторые очки? Ты же не в оптику пришел?! Мы же в поезде едем. Ой, не могу! — Я так и покатилась со смеху. — Бедные девочки! Представляю себе их растерянность. Пришел всклокоченный бородатый дядька в очках и просит у них еще одни. Своих ему, видите ли, мало. Какие просит? С какими диоптриями? Не важно! Любые сгодятся! Были бы очки, а там разберемся.

Надувшийся было Алсуфьев тоже рассмеялся, не выдержал:

— Очевидно, в китайских поездах стаканы — предмет более экзотичный, нежели очки.

Мы посмеялись.

Алсуфьев достал из сумки приобретенную еще в питерском аэропорту бутылочку «Курвуазье ХО» и предложил мне хлебнуть коньячку прямо из горлышка.

Я не стала жеманничать, глотнула. Он последовал моему примеру.

Мы выпили, закусили вкуснющими слоеными булочками с ананасным повидлом, потом еще выпили, потом я вспомнила про персики, выпили и под персики, и просто так, за все хорошее, а потом еще и за Шанхай, и за удачную поездку в целом…