Мы ехали вдоль дороги на Искандер, теперь покрытой глубоким снегом. К счастью, Иван знал, что его родственник — комиссар из Искандера — этим утром путешествовал по обычной дороге, идущей вдоль левого берега реки Чирчик. Поэтому мы, чтобы избежать встречи с ним, выбрали другую дорогу, идущую по правому берегу реки, но днем мы пообедали в его доме в Искандере. Там мы взяли бричку Ивана и в ней поехали в его дом в Троицком. На следующий день 18 января мы собирались ехать в Ташкент.

Я попросил передать Матвеевым мою просьбу, приютить меня снова на несколько дней. Я не хотел приходить к ним до наступления сумерек, и, принимая во внимание мою больную ногу, хотел как можно меньше времени провести, слоняясь по улицам Ташкента, пока не станет достаточно темно, чтобы идти к ним в дом. К тому моменту я мог уже немного ходить, прихрамывая, но я не хотел давать сильную нагрузку своей ноге. Можно было бы переждать время в чайхане, но это, вероятно, могло создать лишние проблемы и, к примеру, привести к ненужным и опасным беседам. Поэтому мы решили выехать в два по полудню, что позволяло, как мы прикинули, прибыть в Ташкент в нужное время.

Утром Иван сказал мне, что в Ташкенте возникли сильные разногласия между большевиками и левыми эсерами, или, если называть последних полным и редко используемым именем, левыми социалистами-революционерами. И как оказалось, эти разногласия впоследствии привели к более серьезным событиям.

Эти события отразились и на делах этого небольшого села. Политики в Троицком были забавными, впрочем, склонными к проявлению ожесточения. Крестьян фактически мало интересовала политика. В конечном итоге в России после революции осталось только две легально действующие политические партии, почти неразличимые для простого смертного. Это были большевики и эсеры. Эмиссары каждой из этих партий наезжали в село и агитировали за вступления в свою заслуживающую доверия партию. В результате один конец сильно вытянутого села считал себя принадлежащим к эсерам, а другой конец был за большевиков. Правительство в Ташкенте послало людей разоружить левых эсеров в Троицком. Левые эсеры из Ташкента предупредили своих сторонников в Троицком, чтобы они спрятали свое оружие, так как его собирались у них изъять. Утром прибыло двадцать пять большевистских солдат. У них был список левых эсеров села, про которых было известно, что у них есть оружие. В этот список входила и семья Ивана. Обыскивали все село на предмет поиска оружия, в особенности дома помеченных людей. Мы видели, что они идут по улице, заходя в отдельные дома один за другим. У меня в этот раз с собой почти не было имущества — только небольшая стопка сменных рубашек, зубная щетка, материалы для письма, фотокамера и проч. Я взял эти вещи и спрятал их на крутом берегу реки, которая протекала в паре сотен ярдов позади дома. Я завел лошадь Ивана в воду и стал ее поить. Но на самом деле солдаты искали не лошадей. Иван сказал, что у него нет винтовки, так как он продал ее три года назад, и иногда брал взаймы винтовку у киргизов в горах. Они удовлетворительно восприняли эту историю. Я увидел, как они показывают на меня, и Иван рассказал мне, что он объяснил им, что я австриец, который живет у него, смотрит за его лошадьми и делает другую работу. К нашему облегчению солдаты затем отправились в другой дом. Весь день у въезда в село стоял большевистский пост и всех обыскивал. Поэтому мы не могли отправиться в путь, а на следующий день пост был снят, и мы выехали из Троицкого на санях Ивана в два часа дня.

Проехав приблизительно десять верст, мы встретили сани, ехавшие со стороны Ташкента.

Возница спросил нас, куда мы направляемся. Мы ответили, что мы собираемся «в город». Он сказал нам, что там идут бои, и что в город въехать невозможно. Иван хотел повернуть назад. Я не хотел и слышать об этом на основании свидетельства только одного человека, который сам не въезжал в город. Поэтому мы отправились дальше, встретив еще одного с той же историей. Вскоре мы услышали раскаты артиллерии, а чуть позже, когда подъехали ближе, и звуки ружейных выстрелов. Затем мы встретили несколько человек, которых действительно завернули назад. Они рассказали нам, что на Саларском мосту стоит пост солдат Красной армии, которые останавливают всех проезжающих. Они либо арестовывают их и держат для дальнейших допросов, либо заворачивают назад. Тут уж мы повернули и поехали назад к дому Ивана в Троицком, встретив по дороге обоз с солдатами, разоружавших крестьян, который возвращался в Ташкент.

На следующий день, 20-го, мы весь день слышали винтовочные выстрелы, и пошли слухи, что эсеры выигрывают и побеждают большевиков. Эсеры села Троицкого собрались на митинг, на котором было выпито много крепких напитков, а затем также было решено убить всех большевиков, проживавших на другом конце села. Спрятанное оружие достали и стали готовиться к осуществлению задуманного. Большевики услышали об этом и убежали прятаться в киргизское село, расположенное в пяти милях от Троицкого, а к эсерам вскоре вернулась рассудительность. Затем они решили послать человека в Ташкент, чтобы узнать, что происходит там, прежде чем начинать новое наступление на большевиков. На следующий день, 21-го, вернулся человек с новостью, что больше нет таких людей, как большевики и эсеры, а все объединились в одну коммунистическую партию, которая будет так называться вплоть до уничтожения Белой гвардии, которая пытается вернуть прежний режим. Не с о стоявшие ся убийцы и их намечаемые жертвы расцеловались и сделались друзьями и образовали отряд для борьбы против контрреволюционеров, которые отступили в горы. Бедные жители Троицкого оставались в сильном недоумении и не знали, чему верить. Я слышал множество споров. Из них выяснилось, что вещь, которая спасет их от нынешней тирании, называлась «Конституционная ассамблея» (Учредительное собрание). Никто не знал, что это за зверь такой, пока какой-то умник не объяснил им, что это просто другое название Старого Режима. Я был в замешательстве от того, что эти крестьяне действительно были настроены определенно против.

Причины нелюбви крестьян к большевистскому режиму легко объяснялись декларируемой программой и реальными устремлениями. Каждый человек должен был делать свою работу. Некоторые были шахтерами, некоторые железнодорожниками, некоторые фабричными рабочими, выполняющими разную работу. Некоторые служили в разного рода пакгаузах и складах, некоторые были актерами или музыкантами, некоторые были солдатами, а некоторые управляли правительством в его разных ветвях власти, а некоторые были крестьянами. Идеи, которые преподносились крестьянам в Троицком, состояли в том, что все эти люди, выполняющие разные задачи, работают приблизительно от восьми до десяти часов в день.

Когда буржуазные паразиты были ликвидированы, было решено, что достаточно будет работать только четыре часа в день, а остаток двадцати четырех часовых суток будет оставаться для отдыха, досуга и получения удовольствия. Но к настоящему моменту большая доля времени рабочих использовалась для содержания паразитов, которые сейчас и ликвидируются. Отпадет необходимость в деньгах; продукты разных часов работы будут просто обмениваться. Крестьянин будет выполнять честно дневную работу, а в конце жатвы будет оставлять себе достаточно еды, чтобы содержать себя и свою семью до следующего урожая. Излишки, которые будут у него появляться, если он будет честно выполнять свою дневную работу, у него будут отбираться в пользу других рабочих. В свою очередь продукты их труда будут поставляться крестьянам, например, им будет поставляться уголь, предоставляться проезд по железной дороге, фабричные ткани или другие товары, театральные или кинематографические билеты и так далее. Идеи выглядели привлекательными, и по мере того, как крестьяне ими заинтересовывались, на самом деле пытались внедрять их в практику. Группы большевиков навещали село Троицкое, когда я там был, и увозили муку и другие продукты, сверх необходимых семье, без всякой оплаты. Если бы все крестьяне охотно делали, что от них хотели, схема могла работать, но здесь вмешивалась человеческая природа. Человек видел, что он, работая не покладая рук, в конце концов имел не больше своего соседа, который ленился. Поэтому в 1919 году большинство посевных площадей на самом деле перестали обрабатывать.

У самого Ивана было несколько полей, расположенных на некотором расстоянии от его родной деревни в горах, за которыми он ухаживал, в то время как земля около Троицкого была заброшена. Он обычно тайно ночью отправлял муку своим родным, чтобы комиссар Искандера не изъял лишнее. Подобная ситуация возникла в других частях России в 1932 году, когда у крестьян забрали все излишки их урожая, превышающие их собственные потребности.

Заинтересованность крестьян в революции заключалась в том, что она дала им землю. Их главнейший интерес теперь состоял в том, чтобы предотвратить возвращение прежних, изгнанных хозяев, дальнейший раздел земли и слишком сильное вмешательство государства в их дела.

Была установлена универсальная оплата труда в девятьсот рублей в месяц независимо от того, какая делается работа. Это, на мой взгляд, приводило к курьезным результатам. Например, врачам в больнице платили столько же, сколько и нянечкам, но последние, будучи «рабочими» и членами профсоюза, имели множество льгот финансовых и других, которых врачи не имели.

Правительство на самом деле понимало, что необходимо платить что-то крестьянам за продукты, которые у них отбирались. Однако плата была непропорционально низкой по сравнению с ценами на товары, которые они хотели купить, и поэтому они не желали продавать свои продукты. Следовательно, требовалась насильственная реквизиция, и это приводило к трениям между городом и деревней. Потребность в большем количестве еды, чем выдавалось по норме, приводило к такому явлению, которое большевиками называлось «спекуляцией», то есть к тайной покупке товаров людьми, у которых были деньги. Ваши девятьсот рублей позволяли купить то, что полагалось по продуктовой карточке и, возможно, немного еще чего-то в кооперативных магазинах, но этого было недостаточно, а при этом часто продажа в магазине заканчивалась, когда подходила ваша очередь.