– Сту-у-у-дентка?

– Карина – блестящий врач. Она проводила операцию под моим непосредственным руководством.

– Под вашим руководством, но не вашими руками! – тут же возмущенно парировала женщина, и испуганная Шурочка, почуяв грозу и осознав, что натворила, предпочла оставить Маргариту одну на поле боя. Заведующая, впрочем, сражаться была не расположена. Глупо идти в атаку, заранее зная ее исход. В душе она прекрасно понимала настроение гневно сверкающей глазами женщины. Ее ребенка оперировал не тот, кто должен был, и все остальное рядом с этим фактом меркло и становилось бессмысленным. Бесполезно сейчас говорить, что Карина – прекрасный хирург, незачем уповать на то, что Маргарита сама когда-то была студенткой, и если бы ей не давали практиковать, из нее никогда не получилось бы то, что получилось. Все слова исчезнут в пропасти горя и недоверия матери. Она останется глухой к любым доводам, и единственное, что со временем заставит ее прозреть, будет выздоровление дочери. А этого счастливого мгновения придется подождать.

Защищаться и каяться Маргарита тоже не хотела. Считала это нечестным ни по отношению к себе, ни по отношению к Карине. Она поступила правильно, поэтому извиняться ни к чему.

– Я понимаю и принимаю ваше недовольство, но мое решение никак не повлияет на состояние вашей дочери.

– Молитесь об этом! – резко сказала собеседница. – В противном случае я буду жаловаться.

– Как угодно. – Маргарита сочла себя свободной и снова двинулась в противоположном направлении, но буря в душе разгневанной матери еще не погасла, ее охватил новый порыв:

– Откуда мне знать, как прошла бы операция, если бы ее делали вы?!

Маргарита остановилась, ответила приветливо:

– Поверьте, абсолютно так же.

– А если удалось бы сохранить матку?

Такой абсурд никак не мог и гипотетически уложиться в голове Маргариты. Она даже потрясла ей, прежде чем спросила:

– То есть как «сохранить»?

– Просто. Вам, хирургам, лишь бы резать. А девочка теперь рожать не сможет.

С одной стороны, Маргарита понимала: в собеседнице сейчас говорит не здравый смысл, а исключительно обида и страх за ребенка. Неизвестно, каких гадостей могла бы наговорить сама врач в подобной ситуации. Но с другой стороны, терпеть нелепые обвинения Маргарита тоже не собиралась.

– Если бы мы не удалили матку, – отчеканила она безапелляционным тоном, – ваша девочка не только рожать – жить бы не смогла.

– Это вы говорите, – поджала губы женщина.

– То же самое вам скажет любой другой врач.

– Я с удовольствием выслушаю главврача больницы.

– Не смею вас задерживать. – Маргарита сочла разговор исчерпанным и продолжила свой путь. Она знала, что ей не о чем волноваться: диагноз молодой женщины не позволял сохранить детородный орган, и при всей трагичности ситуации удаление было единственно возможным успешным методом лечения. В том, что она доверила оперировать студентке, тоже нет ничего необычного. Если главврач и попеняет, так только за то, что впредь следует делать подопытных кроликов из пациентов с более адекватными родственниками. «Хотела бы я посмотреть на тех родственников, что способны в такой ситуации остаться белыми и пушистыми», – мрачно подумала Маргарита, уже нажимая на ручку двери четвертого королевства, и вздохнула при мысли о предстоящем разговоре с родителями Игоря. Она всегда бежала впереди паровоза. Еще не сделав одного дела, уже думала о другом. Хотя в противном случае, если бы останавливалась и долго размышляла, наверное, никогда не решилась бы работать там, где работала.

– Здравствуйте. – Независимо от собственных мыслей и настроения в палате Маргарита всегда старалась входить с бодрой улыбкой. У пациентов и так предостаточно поводов для печали, кроме ее озабоченного лица.

– Здрасте, доктор! А я к вам в очередь записался. – Николай Иваныч пятидесяти лет легко приподнялся на кровати и весело подмигнул врачу.

– По какому вопросу? – кокетливо спросила Маргарита. Конечно, цель ее визита не подразумевала кокетства, но обитатели палаты не должны почувствовать ни грусти врача, ни напряжения.

– Так это, я к Трофимычу хожу, уроки беру, так что скоро вы ко мне в палату бегать будете в шахматы играть, – объяснил мужчина и залился краской.

– К нашему обоюдному счастью, мой дорогой, в шахматы нам если и придется сыграть, то не в этой палате. Вас выпишут раньше, чем Трофимыч выдаст вам сертификат об окончании курсов.

– Вот досада! – расстроился бедняга, а заведующая поторопилась утешить:

– Придете через полгода на контрольное обследование – тогда и сыграем.

– Ну, добро, – благодарно согласился Николай Иваныч, а Маргарита уже присела на кровать к следующему больному, симпатичному, тридцатилетнему, которому ее внимание не слишком требовалось. За неделю его уже посетило как минимум десять красоток (и это только те, кого видела Маргарита, а сколько их на самом деле, известно, наверное, одной только Шурочке). Но тем не менее хирург поинтересовалась:

– Как самочувствие? Что-нибудь беспокоит?

– Ага, – хохотнул со своей койки Николай Иваныч. – Лежит и трясется, как бы какие-нибудь девки здесь не встретились и не убили друг друга.

– Иваныч, ну что ты, в самом деле?! – подал голос его ровесник – худосочный, интеллигентный художник Виктор Анатольевич, все время обещавший Маргарите написать ее портрет. – У нас же тут молодое поколение! – Он кивнул на уткнувшегося в книгу Игорька. – Чему ты его научишь?

– Так ничему плохому! Я ж Валерке завидую, потому и ехидничаю. Повезло пацану – такие красотки вокруг него вертятся. А Игореха что? Пущай смотрит, слушает, да на ус мотает. Такому умению – девчонок-то клеить – как раз можно и поучиться.

– Скользкий ты тип, Иваныч, – упрекнул соседа художник и обратился к Маргарите, которая не сводила глаз с все еще изучающего книгу мальчика. Игорь уже не скользил глазами по строкам, а внимательно прислушивался к разговору, который заставил его слегка покраснеть. «Хороший мальчишка, правильный», – снова подумала хирург об этом пациенте и физически ощутила, как тень беспокойства за его судьбу скользнула по ее лицу. Чтобы избавиться от смятения, она заставила себя сконцентрироваться на художнике, который засыпал ее вопросами: