Сам по себе пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. вполне отвечал нормам дипломатии, являя собой попытку урегулировать столь сложный вопрос, как советско-германские отношения в до предела накалившейся на тот момент международной обстановке.

Совсем иное дело — секретные протоколы к пакту (равно как и секретные статьи последующего договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г.). Сам факт их подписания с гитлеровской Германией ничем не может быть сколько-нибудь убедительно объяснен и оправдан. Эти документы не только сводили на нет все нравственные принципы, на которых после Октября 1917 г., пусть даже и формально, зиждилась внешняя политика Советского государства, но и подрывали сами основы как нормальной дипломатической практики, так и деятельности левых демократических сил во всем мире, остававшихся, по существу, единственными союзниками СССР. Как записала в те дни известная деятельница русского зарубежья Н. Берберова, «Сталин и Гитлер скрепили дружбу подписями и печатями… Мировому коммунизму нанесен удар тем же топором, что и буржуазной Европе» [11] .

Наши союзники по войне поддержали на Нюрнбергском процессе предложение не поднимать и не обсуждать какие бы то ни было вопросы об отношениях с немцами в канун войны. А. Ваксберг, ссылаясь на английского представителя в Международном военном трибунале лорда Х. Шоукросса, объясняет такую позицию тем, что наши соратники по оружию не хотели давать повод даже подумать о нарушении союзнической солидарности [12] . Такие соображения, разумеется, имели место. Никому из наших союзников, как и советской стороне, действительно не хотелось давать военным преступникам возможность использования в своих целях союзнических разногласий — те явно этого жаждали. Но нельзя не сказать и о не менее существенной причине общего умолчания — скорее всего она состоит в том, что, как говорят англичане, «у каждого в дому в потайном шкафу был свой скелет».

…Итак, советско-германский пакт о ненападении заключен. Вторжение в Польшу немецко-фашистских войск состоялось 1 сентября, а через день (впрочем, совершенно очевидно, что оно произошло бы и в том случае, если пакта не существовало бы и в помине) Англия и Франция заявили о состоянии войны с Германией. Мировая война началась, но началась, по терминологии тех лет, как «странная», «смешная», как война без войны, без активных боевых действий, не считая наступательных операций вермахта на Польской земле.

В конечном счете, однако, эта война оказалась вовсе не смешной. Она привела к трагическому поражению французской и английской армий, к оккупации Франции и возникновению реальной угрозы высадки немецко-фашистских войск на Британских островах. В ней нашла свое продолжение политика попустительства и умиротворения гитлеровской Германии с целью переключить ее агрессивные устремления с Запада на Восток, против Советского Союза.

Договор с СССР о ненападении не давал Третьему рейху «окончательного» решения «русского вопроса». Не получил никаких реальных гарантий от нападения Германии и Советский Союз. Более того, это соглашение наносило урон международному престижу СССР, вело к свертыванию в стране антифашистской пропаганды и к ослаблению единого антифашистского фронта. Пакт представлял для СССР не более чем временное достижение нестабильного нейтралитета, и Сталин, судя по всем свидетельствам, прекрасно отдавал себе отчет в этом. В кругу своих соратников накануне подписания договора он признавался, что выбор нелегкий, даже тяжелый тем не менее «плюсов» для Советского Союза все же больше.

Пакт давал СССР определенный выигрыш времени: на нас объективно работал нейтралитет, в то время как Гитлер наметил и приступил к осуществлению масштабных военных действий против целого ряда государств, которых, казалось, не так легко было сломить. Появившиеся в печати утверждения, что СССР толкал Гитлера на агрессию, на наш взгляд, совершенно несостоятельны. «Закусив удила», Гитлер не нуждался в каком-либо подталкивании к агрессии.

Но события приняли совсем не тот оборот, на который явно рассчитывал Сталин и который должен был, как он полагал, привести к затяжной, изнуряющей обе стороны войне в Западной Европе. Вермахт одерживал победу за победой, захватывая одну за другой европейские страны, «заглатывая» их военный потенциал и наращивая тем самым свою военно-экономическую мощь. Крупным успехом гитлеровского рейха явился разгром крупнейшей в Европе французской армии и урон, нанесенный английским войскам, в результате чего они оказались прижатыми к морю у Дюнкерка и вынуждены были эвакуироваться вместе с остатками союзных войск под жестокими ударами немецкой авиации. Началась подготовка операции «Морской лев» по высадке германских войск на Британские острова (в итоге Гитлер не решился пойти на нее, но в целях дезинформации делал вид, что продолжает активные приготовления к высадке).

Впечатляющие победы германского оружия на европейском театре военных действий создавали тревожную обстановку для Советского Союза. Становилось все более очевидным, что объектом следующей агрессии в самом близком будущем может стать Советский Союз. Сталин знал о начатых по приказу Гитлера приготовлениях к этому германской военной машины. Знал довольно конкретно и достоверно. Советская разведка, в частности, донесла и о разработке основных положений плана нападения на СССР.

В то же время наши собственные военные приготовления по созданию надежного предполья на важнейших направлениях предполагаемых ударов вермахта шли не столь оперативно и интенсивно, как хотелось бы. Особенно наглядно это продемонстрировала советско-финляндская («Зимняя») война (30 ноября 1939 г. — 13 марта 1940 г.). Ее ход в первый месяц боевых действий, серьезные неудачи и понесенные Красной Армией потери были для Советского Союза весьма неожиданными и неутешительными.

На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в марте 1940 г., на котором нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов доложил об итогах этой войны, и на совещании в Кремле Главного Военного совета с приглашением участников войны (14–17 апреля 1940 г.) Сталин во многом объяснил наши неудачи переоценкой опыта Гражданской войны. Это, по его мнению, помешало комсоставу глубоко изучить особенности современной войны и перестроиться в соответствии с ее новыми требованиями.

Уверенность Сталина, что в «игре» с Гитлером ему удастся переиграть и обмануть нацистского фюрера, оказалась поколеблена и даже, по словам некоторых мемуаристов, сменилась деморализацией в связи с победами, которые Гитлер одержал на Западе, и нашими неудачами и тяжелыми потерями в войне с финнами. Такого рода утверждение также получило в последнее время широкое хождение.

Уже будучи пенсионером, Н. С. Хрущев вспоминал: Сталин «находился в таком состоянии, которое не вносило бодрости и уверенности в то, что наша армия достойно встретит врага. Он как-то опустил руки после разгрома Гитлером французских войск и оккупации Франции… Сталин лучше нас знал состояние Красной Армии и, видимо, сделал тогда вывод, что мы не подготовлены к “большой” войне. Об этом свидетельствовала наша “малая” война с Финляндией» [13] . «Сталин видел надвигающуюся неумолимую лавину, от которой нельзя уйти, и уже была подорвана его вера в возможность справиться с этой лавиной. А лавиной этой была неотвратимая война с Германией» [14] . Сталин “стоял уже перед Гитлером, как кролик перед удавом”. В этом Хрущев усматривал причину того, что «мы не подготовили границу к обороне» [15] .