Если бы у этой экспансии была хоть какая-то генеральная линия, пусть надуманная, утопическая, но идея, с ней, наверное, можно было бы и поспорить. Спорили же с лужковским кустарным историзмом, но он долго не продержался. И доказательства того, что уродств можно наплодить в любом стиле, теперь расположены повсеместно. Новая московская архитектура, как и жизнь, воровата: воспроизводит то сталинские высотки, то особняки модерна, то мировой хайтек. Есть удачи, но они заметны, как ложка сладкого в океане растекшихся по улицам, переулкам и площадям переработанных архитектурных отходов.

Враг гармонии в нашем городе теперь даже не персонифицирован, мэр давно уже не хозяин столичных строек. Приходит на рынок фирма, торгующая мансардными окнами, и массово вырастают на плоских московских крышах гробовой формы пентхаусы. Приглянется банку или казино место вашего дома, и вы уже не жилец Садового кольца. Развивается торговля косметическими товарами, и вот уже магазин «Сантехника» на окраине воняет так же невыносимо приторно, как бывший «Детский мир» в начале Кутузовского. Захочет какая-то западная гостиничная империя пустить росток у стен Кремля, и тут же аппаратно-сталинская щусевская «Москва» объявляется ветхим строением. И ничего, что демонтировать ее не могли в течение целого года.

Современная архитектурная мысль не знает футурологии. Технический прогресс развивается стремительней фантазии архитекторов: что они ни придумают, тут же исполняется. Единственный известный мне утопический лозунг - прекратить все новое строительство. Не тратить исчерпывающиеся природные и человеческие ресурсы.

За это и надо бороться. Утопия (ученые, знаем) не восторжествует, но московский опыт прошлого века доказывает, что без стремления к неосуществимому нам жить нельзя. Измученный тотальной пятнадцатилетней перестройкой город нуждается в ее прекращении. И вот уже москвичи стихийно выступают против любой стройки - гаража у дома, магазина на соседней улице, квартала в Бутово, реконструкции Большого театра (заколоченная в строительный сарай квадрига - душераздирающее зрелище). Пришло время бороться не за результат, а против процесса. Прекращение московского строительства или объявление моратория на него, между прочим, приведет к оттоку из столицы миллионов пришлых строителей. Что будет способствовать, в частности, и решению проблемы ксенофобии, а она ведь испортила москвичей посильнее, чем квартирный вопрос.

Проект персональной авторской утопии

На протяжении почти всей истории России человек, населявший ее пространства, жил будущим, поскольку настоящее, как правило, жизнью назвать было нельзя. Я попытался представить, как будет выглядеть идеальная Россия через 20-30 лет, основываясь на тех зачатках будущего, что уже прорастают, и на пожеланиях видных российских и иностранных ученых и мыслителей.

По справедливому замечанию Макса Вебера, советский марксизм был «своего рода кальвинизмом эпохи коллективной соревновательной индустриализации - суровой, но крепкой верой, позволяющей народам пройти через пустыню, чтобы когда-нибудь в далеком-далеком будущем получить вознаграждение за многочисленные труды и лишения… Еще можно сравнить Советы с Древней Спартой». Россия-2030, скорее всего, будет расслабленным обществом: слишком туго ей пришлось в последние 300-400 лет, пора отдохнуть. Уверен, в грядущей России наконец научатся жить ради самой жизни, никого не калеча. Благо ресурсов - интеллектуальных, природных, метафизических - для построения всеобщего благоденствия нам хватит.

Каким же видится это благоденствие? Для начала Россия должна будет структурировать свое пространство. Приморские территории, вероятно, станут «вольными городами» или особыми экономическими зонами - по примеру Данцига 1930-х годов или современных Гонконга и Сингапура. Это будут ворота страны во внешний мир: агломерация вокруг Финского залива, прибрежная полоса от Анапы до Сочи, Находка и Владивосток, Архангельск, - через них Россия станет осуществлять перевал грузов.

Но главное - благодаря этому Россия сделается частью Европы. Правда, и Старый Свет к тому времени претерпит существенную трансформацию: от него окончательно обособится Англия, на юге Франции и Балканах возникнут мусульманские автономии. Остальной континент создаст с Россией конфедерацию Евросибирь.

Идею Евросибири, явившуюся продолжением концепции де Голля «Европа от Бреста до Урала», около десяти лет назад высказал французский экономист, лауреат Нобелевской премии Морис Але. Он справедливо предположил, что именно такой мегаконтинент сможет противостоять двум будущим мировым сверхдержавам - Северной Америке (США плюс Канада и Мексика) и Юго-Восточной Азии (Китаю, поглотившему азиатские страны тихоокеанского побережья).

Окончательно утвердиться в общеевропейском доме нам поможет реформа русской письменности, о которой более сотни лет мечтали некоторые интеллектуалы. Речь идет о замене кириллицы латиницей. Попытки ввести латинские литеры в русский алфавит предпринимались многажды: в 1708 году (гражданский шрифт Петра I), 1886-м, 1904-м, 1917-м, 1919 годах. Эти начинания были похоронены после прихода к власти Сталина. Однако в новой России реформа графики, безусловно, произойдет.

Главной транспортной осью Евросибирского континента, наверное, станет преображенная Транссибирская магистраль. В Европе, по-видимому, уже сегодня хорошо понимают, сколь важна для человечества эта длинная дорога. Иначе как объяснить, что весной этого года принц Майкл Кентский принялся опекать проект «Золотой орел» - так называется туристический поезд, курсирующий по маршруту Владивосток-Москва. В экспрессе, состоящем из 19 вагонов, имеются купе двух классов: Gold и Silver. Каждое оборудовано душевой кабиной с подогревом пола, индивидуальной системой кондиционирования воздуха, плазменным телевизором, аудиосистемой, встроенным гардеробом и комфортабельным спальным местом. Стоимость билета - 4000 долларов. В будущем такие поезда наверняка смогут развивать скорость до 400-500 километров в час, и от берега Тихого океана до столицы РФ можно будет добраться за сутки. А вдоль Транссибирской магистрали обязательно возникнут сотни небольших городов с населением по 50-100 тыс. человек, занятых в постиндустриальной экономике.