Сразу стало понятно, что этот человек знает о Тургеневе все (впрочем, иначе и быть не могло). В случае необходимости он, судя по всему, мог бы продолжать экскурсию три часа, десять часов или даже несколько суток - столько, сколько готов выдержать посетитель. Людмила Анатольевна предупредила его, что у меня мало времени (надо еще успеть в другие орловские музеи), и было заметно, как Евгений Васильевич то и дело удерживает себя от погружения в мельчайшие подробности тургеневской биографии.

Комментируя экспозицию, Евгений Васильевич то и дело говорил что-то вроде «Вы, конечно, помните этот рассказ», «Вы, разумеется, читали эту переписку»… Не помню, не читал, но киваю. Показывает на огромный диплом Петербургского университета: не знаю, какой университет закончили вы, Дмитрий Алексеевич, но такого диплома у вас быть, увы, не может. Истинная правда. Показывает на тургеневский набросок-автопортрет с элементами шаржа, сделанный писателем незадолго до смерти: когда вы, Дмитрий Алексеевич, станете корифеем в своей области, вспомните этот рисунок и ту неподдельную иронию, с которой великий Тургенев изобразил себя, и не зазнаетесь.

Корифеем в своей области. С ума сойти.

Шутки шутками, но когда Тургенев, наконец, умер и последний, шестой, музейный зал был осмотрен, я со всей определенностью осознал, что это была, пожалуй, лучшая музейная экскурсия на моей памяти. Довольно трудно объяснить, почему она лучшая, - просто умеет человек. Дано. Дар.

Нельзя сказать, что меня как-то особенно поразила экспозиция. Огромное количество документов, портретов, фотографий, книг, подлинных предметов обихода… Для людей, серьезно интересующихся Тургеневым и его творчеством (к сожалению, не могу себя отнести к их числу) - это, конечно, несметные богатства. А для меня главными впечатлениями стали эти два человека - Людмила Анатольевна и Евгений Васильевич.

Музей Лескова - совсем рядом, минутах в десяти ходьбы, в красивом деревянном доме на тихой Октябрьской улице. Открываю дверь и слышу фортепьянные звуки. Оказывается, здесь сегодня мероприятие, приуроченное ко дню рождения Лескова. Спрашиваю у смотрительницы, можно ли поприсутствовать. Конечно, можно.

Довольно большой зал, заполненный многочисленной публикой интеллигентного вида. На лицах - сосредоточенное и даже благоговейное выражение. Незаметно пробираюсь на самую дальнюю скамейку (остальные места заняты). Молодая пианистка играет неизвестное мне произведение неизвестного мне композитора. Рядом со мной сидит мальчик лет восьми в костюмчике, белой рубашке и галстуке-бабочке. У мальчика в руках блокнотик. Кажется, мальчик учит какой-то текст, наверное, готовится выступать.

Пьеса закончилась, поклоны, аплодисменты. Откуда-то сбоку на сцену выскакивает паренек в красной традиционной русской рубахе и степенно выходит дама в темном платье. Паренек совершает несколько залихватских танцевальных народных движений и громко, ухарски произносит: «Маланья - голова баранья! В одном глухом и отдаленном от городов месте была большая гора, поросшая дремучим лесом. У подошвы горы текла река, и тут стояло селение, где жили зажиточные рыболовы и хлебопашцы». Выпалив эти слова и совершив еще несколько народных танцевальных движений, паренек ускакал со сцены. Дама в темном платье хорошо поставленным голосом прочитала тот же текст, что только что выпалил паренек, но не остановилась на этом, а прочитала целиком сказку Лескова «Маланья - голова баранья». Чтение длилось довольно долго. Я подумал, что пареньку в красной рубахе было бы логично опять появиться в конце сказки, сделать несколько народных танцевальных движений и выпалить несколько финальных предложений сказки, чтобы, так сказать, придать композиции законченность, но этого почему-то не произошло. Поклон, аплодисменты. Мальчик в галстуке-бабочке направился к сцене, судя по всему, с намерением прочитать то, что было написано у него в блокнотике.

Спросил у смотрительницы - долго ли это будет продолжаться. Довольно долго, еще несколько выступлений, будут еще сказки, рассказы. Понятно. Надо идти.

Музей Бунина на ремонте, как и музей писателей-орловцев. Остается музей Леонида Андреева.

Андреевский музей находится на некотором отдалении от центра, в той части города, которая до революции называлась «Мещанской» - это был район, где селились по большей части ремесленники, мастеровые и другие представители мещанского сословия. Район и по сей день сохраняет примерно тот же вид, какой он имел в годы детства и юности Андреева, проведенные им здесь, в отцовском доме на 2-й Пушкарной улице. Дом тоже сохранил свой первоначальный вид. Синий, одноэтажный, деревянный, довольно большой. Кругом - почти деревенская тишина, на улице - ни души.

В музее на момент моего посещения присутствовали две сотрудницы. Сталина Федоровна, узнав, что я корреспондент из Москвы и мне нужно рассказать о музее, сразу передала меня на попечение своей коллеги: «Сейчас вам Юлия все подробно расскажет».

В отличие от тургеневского, музей Андреева - совсем небольшой. Три комнаты (гостиная, кабинет отца, комната матери) и еще небольшая комната, где работают сотрудники. Почти вся мебель - не подлинная, а, как говорят музейщики, типологическая - примерно того же времени и примерно такая же, как подлинная. Музей занимает не весь дом - за стеной живет семья Свиридовых. Свиридовы купили этот дом еще в 1912 году и жили здесь большим кланом, состоящим из трех семей, до начала девяностых. В 1991 году местные культурные власти решили организовать музей Андреева и предложили каждой семье новую квартиру. Две семьи согласились и выехали, а третья отказалась и так до сих пор и живет на 2-й Пушкарной, 41, в доме, когда-то принадлежавшем Андреевым.

Юлия, симпатичная молодая женщина, не столько проводит экскурсию, сколько просто рассказывает, без заранее определенного четкого плана, и это получается у нее, пожалуй, не менее интересно, чем у маститого Евгения Васильевича из музея Тургенева. Мы ходим из комнаты в комнату и обратно, я что-то спрашиваю, Юлия объясняет… Здесь более домашняя и менее официальная обстановка, чем в тургеневском музее, и это естественно - уютный деревянный дом, всего три небольшие комнаты. Жарко натоплена большая печь.