Кстати, традиция жива и сейчас, да вкусы изменились. Одно я знаю точно: гламур в нашем доме сегодня не канает. Недавно я щедро выставила на окно несколько стопок романов про красивую жизнь - читаю их с профессиональным интересом, но дома хранить не вижу смысла. Так вот, стопки были несколько раз переложены в другом порядке, то есть в них явно и тщательно рылись, но ни одна из книг никому не пригодилась. Даже уборщица, молчаливая таджичка с темным лицом, проигнорировала сочинения Оксаны Робски. Наверное, по-русски не очень знает. Зато у лифта появилось объявление: «Господа писатели! Просьба книги и другой мусор относить на помойку!»

Обращение «Господа писатели», впрочем, сегодня не актуально. Мастера пера потянулись с «Аэропорта» уже в конце 60-х. В конце 70-х писатели-диссиденты начали уезжать - Войнович, Аксенов, многие другие покидали эти места, казалось, навсегда. С лавочек у подъездов постепенно исчезли старухи в шляпках, говорившие между собой по-французски. Дом состарился. Во дворе забегали черноголовые дети с гортанными голосами. В лифте стало все чаще пахнуть куревом, разбили зеркало, а стены исписали словами, которые сейчас знает и использует не только каждый писатель, но и простые смертные. Поклонников Фазиля Искандера заменили поклонники Ника Перумова, исписавшие признаниями в любви к своему кумиру все стены в подъездах. Все меньше людей, с которыми хочется здороваться. Из узнаваемых лиц остался лишь седой кудрявый Саша Курляндский, соавтор «Ну, погоди!».

Зато в Правлении кооператива кипят молодые страсти. Там по-прежнему машет своим «добром с кулаками» Станислав Куняев. Время от времени я извлекаю из почтового ящика подметные письма, отпечатанные на машинке и размноженные на ксероксе. Из них я с интересом узнаю, что член правления Куняев дал пощечину другому члену правления, отчего у того случился сердечный приступ, и дети обесчещенного пострадавшего пообещали отомстить Куняеву… Там плетутся заговоры, сжигаются бюллетени для голосования, пишутся кляузы. За что при этом ведется борьба, ускользает от моего понимания. Но, видимо, какое-то призрачное золото еще хранится в этих стенах, если пожилые люди так по-молодецки борются за власть над ними. Или это просто старые писательские привычки?

История любви бизнесмена к поэту

I.

«Пушкин, Есенин, Рубцов - и все, точка. А запятые между ними - это Тютчев, Фет, Пастернак всякий. Они - поэты для себя, а эти трое - для нас, для всех. На каждый день, на каждый случай. Гении», - ягодный магнат Михаил Васильевич Суров замолкает и смотрит куда-то мимо меня - наверное, хочет вспомнить стихотворение, но оно, как назло, вылетело из головы.

Ягодный магнат - это не метафора. Брусника, морошка, черника, но прежде всего - клюква, - для вологодского олигарха Сурова эти слова значат, может быть, гораздо больше, чем для любого московского олигарха значит слово «нефть». Сурову принадлежат разбросанные по вологодским лесам 59 заготовительных пунктов, 11 грузовиков-вездеходов ГАЗ-66, и, когда сезон, на Сурова работает 2700 человек - крестьяне и пенсионеры.

Ягоду он покупает у сборщиков по 70 рублей за килограмм. Потом перепродает в Москву или куда-нибудь еще (ягодные морсы в последнее время выпускают практически все российские сокопроизводящие компании), на каждом килограмме зарабатывает доллар. Если учесть, что средний урожай составляет полторы тысячи тонн в сезон, нетрудно посчитать, что Михаил Суров зарабатывает полтора миллиона долларов в год - не так уж и много, и то, что он входит в пятерку самых богатых жителей Вологды, свидетельствует только о том, что Вологда - город бедный.

Зато тратит свои миллионы Михаил Суров совсем не так, как обычный российский предприниматель. Ездит на джипе по глухим деревням и скупает у старушек старинную домашнюю утварь («Где растет ягода, там нет дорог, а где нет дорог - там до сих пор XVIII век»). За четырнадцать лет собрал огромную коллекцию - одних деревянных уточек-солониц у Сурова - сто семьдесят штук, а в Русском музее в Петербурге - всего семнадцать.

Но в последние годы коллекционирование деревенской утвари перестало быть самым любимым занятием Сурова. Сегодня для него дело жизни - Николай Рубцов, любимый поэт и великий земляк.

Михаилу Сурову 53 года. Легальным бизнесом занимается с начала девяностых, но еще задолго до этого был заметным вологодским теневым капиталистом. Коллекционировал и продавал антиквариат, в 1980 году был арестован за незаконные золотовалютные операции.

–  Это перед Олимпиадой во все областные города пришла разнарядка - бомжей, проституток выслать, валютчиков посадить, - объясняет Михаил Васильевич.
– А у нас город маленький, тихий - никого не было. Собрали коллекционеров - было нас 11 человек. У меня в коллекции были, конечно, и золотые, и серебряные монеты - ну и пришили мне махинации с драгметаллами. Так что, как и все порядочные люди, посидел в тюрьме. Семь лет, от звонка до звонка.

В его облике и манере говорить, впрочем, нет никаких примет сидевшего человека - что и неудивительно. В колонии Суров писал исследования по древнерусскому искусству. Ну, или сейчас говорит, что писал, но это неважно - он действительно знает о культуре русского севера не меньше профессионалов (у самого Сурова нет никакого искусствоведческого образования, диплом юрфака он получил, когда ему было уже за сорок), которые к тому же не очень его любят, считая выскочкой и невеждой.