Но ведь и их положение надо понять, перебиваю себя поскорее. Командира-то с замполитом. Есть, конечно, другие минеры в части, не клином на мне свет сошелся. И военкому можно бы объяснить... А как мне? Ну там, понятно, мог не узнать, не на квартиру пришла заявка. И вообще не об этом речь, какие могут быть объясненья... Но у самих-то осталось бы на душе? Служба службой, а понимаешь...

Понимает, наверно, сам же не без души. А то и не стоило тратить время.

Так что не думаю, заключаю, чтобы ошибку я допустил. Вот и судя по делу... Способ, положим, ясен, другого тут нет. Но радиус... Чуть ошибись, представляешь?

Представляет, и даже слишком. На часы кошусь глазом пять минут уяснение моего положения заняло. Чувствую: скоро внизу беспокойство начнется.

Вот и руку-то, к основной части перехожу, думал со временем опытом заменить. Помощников, видишь, каких себе выбрал... Усмехаешься? А напрасно. Зря усмехаешься, повторил, хоть и знал, что какие уж там усмешки. Видел, конечно, не очень ты жмешься к разрывам. Но и другое знал. Это, брат, вам только кажется: кто меньше переживает, тот и храбрей. А на деле... Как и талант в неумелом не виден. Не то что до храбрости настоящей, а даже и до того, чтоб задаток ее распознать, дорасти еще всем вам надо. Воображение это, вот что! Кто ярче бомбежку или обстрел всамделишный себе представляет, тот и волнуется больше. А вообще за достоинство надо его считать. В нашем деле и вовсе. Чем я вот эту окружность взял? Лучшие справочники вряд ли бы помогли: и срок, и материал необычный...

Обводит глазами окружность. Канавку, что я для страховки его пробил.

В людях поздно мне ошибаться, внушаю. Сколько сквозь душу их пропустил. На краю жизни повидал сколько... И вовсе не я, а сам ты в себе ошибаешься, брат, скорее. Но ничего, в другой раз помогу. Теперь с делом справляться надо, нельзя здесь и завтра народ собирать. И зрителя в люльке держать не имею права.

Не двигается, сидит. Снова как деревянный. Что ж это, мамочки, думаю, нервный шок? Доконал-таки парня беседой? Рассказывали, кто на войне в окружении побывал, случалось с иным такое хоть ты тащи его, хоть как колоду бросай.

Нет, гляжу, разжимает губы.

Спускайтесь, товарищ прапорщик, оставьте меня одного.

Да ну? На мужской разговор похоже. И в глазах не телячья тоска.

Что ж, по плечу его хлопаю, помогай, брат! Как устанешь, сигнал подай, смотреть буду снизу. Нельзя через силу, помни!

Спустился на землю, взял бинокль. Хоть и был уже в нем уверен. Вижу, колотит. Колотит, милый, еще и как! Без злости, размеренно бьет, по делу...

Через два с половиной часа только подал сигнал. Встретились на площадке не узнать парня. Чистый, как перед свадьбой, пыли кирпичной и той не видать. Подтянулся я к месту, смотрю чуть не полкруга добавил!

Вскоре сержант подъехал, вовсе дело пошло на лад. Последние сантиметры я сам добивал. Мягонько осадил на зубило шестипудовый кирпичный цилиндр со стальной сердцевиной, просунули в щель с трех сторон крюки, сзади его зацепили, выдвинули до половины. Приняли на руки, опустили на дно. Веревками закрепили, две веревки еще вниз сбросили оттягивать люльку от кровель и стен, сами вылезли на площадке.

Благополучно спустили, погрузили на подготовленную машину на земляную подушку, отгороженную от кабины двойной загородкой с метровым слоем земли. Сам я в кузове ехать собрался за взрывоопасным предметом присмотр положен, сержанта в кабину, Грачева в газик наш отправляю.

Не торопится, мнется.

В чем дело, минер?

Разрешите мне здесь, товарищ прапорщик...

Смотрит на кузов так, будто медом там мазано. Подумал я, понял его. Оглядел еще раз снаряд: куда он денется в упаковке своей кирпичной, в подушку утоплен до половины, да и дорога асфальт. Пожалуй, и лучше так будет, шофер хоть и опытный, на перевозке боеприпасов работал, а все-таки не мешает с ним самому. Проинструктировал, за чем следить, как сигнал подать в случай.

Поехали на минимальной скорости, выбирая самые малолюдные улицы, впереди грузовик с офицером, знающим город, с солдатами для оцепления места подрыва, сзади газик с сержантом. Водитель мой только вначале поволновался, рассудил, видать, что опасность невелика, раз по городу разрешено ехать. Задал я ему нужный режим, начал с устатку задремывать под монотонный моторный гул время к закату уже клонилось.

Вдруг чувствую локтем толкает.

Нет, нет, все в порядке, а только прислушайтесь...

Тьфу ты черт!

Неужели не слышите?

Что там услышишь, на малой скорости громче гудит мотор. Впрочем, ему-то... Говорил один старый водитель, что птиц даже слушать машина ему не мешает.

Скворец, что ли? спрашиваю и тут. Время как раз прилететь им было.

Сбавил он газ человеческий слышу голос. Поет. Заливисто, звонко, счастливо...

Новобранцы, предположил. Тоже время и им подходило.

Да нет же, солдат ваш!

В самом деле Грачев! Защитный барьер голос так отражает, что кажется, будто со стороны.

Чего это он, товарищ прапорщик?

Подумал я и не стал объяснять. Все-таки человек посторонний.

Праздник, говорю, у него сегодня. День рождения, потому и поет...

Дальше уж не дремалось. Увиделся день этот, словно издалека, толпы, машины, корреспонденты... Завтра напишут в газетах: памятник, мол, спасен, с риском для жизни. Трудности те опишут, что снизу увидеть смогли...