«На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверстые и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густой туман облаков при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет. Там является зрению нашему гора Сен-Готард, сей величающийся колосс гор, и ниже хребтов которого громоздкие тучи и облака плавают, и другая уподобляющаяся ей, Фогельсберг… Утопая в скользкой грязи, должно было подниматься против и посреди водопада, низвергавшегося с ревом и низрывавшего с яростию страшные камни и снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми, с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где иные убивалися, а многие спасалися» {154} , — писал в донесении Павлу сам фельдмаршал.

Но «спасалися» немногие. Суворов писал это больше для утешения государя и смягчения ужасающей картины гибели солдат. Помимо дождей и ветров людей мучил голод. Швейцарский сыр, которого было в избытке, солдаты называли гнилью и ели лишь при самой крайней нужде, а запас сухарей иссякал на глазах. Молодой генерал Михаил Андреевич Милорадович попробовал подгорелой солдатской лепешки, замешенной на воде, и похвалил ее так искренне, что изорванные, умирающие от голода и холода солдаты пожалели бедного генерала, тут же скинулись по сухарику, принесли ему в узелке свой дар, и тот принял…

Одного лишь человека во всей армии, казалось, не тяготили и самые суровые переходы, не пугали сырость, пронизывающий ветер, валящиеся в провалы люди, лошади и волы.

Да здравствует Константин! Он шел в авангарде князя Багратиона пешком, твердо отказываясь от неоднократных попыток усадить его на лошадь, шагал возбужденный и бодрый, с пылающими от ветра щеками, глазами, блистающими пиитическим восторгом, — вокруг бушевала жизнь! Кончилось время потешных войск и дворцовых развлечений — настоящие горы высились вокруг, настоящий Суворов подшучивал рядом, смерть ухмылялась из каждой пропасти не шутя. Конечно, за великим князем хорошенько приглядывали — и адъютанты, и казаки из тех, что покрепче. Свалиться с тропы в бездну его высочеству всё равно бы не дали, от гибели бы уберегли, но от ветра, дождя и скудной пищи никакие казаки спасти великого князя были не в силах.

Войдя с авангардом в швейцарскую деревушку Муттен (после того, как оттуда был выбит французский отряд), Константин купил для пришедших с ним солдат две грядки картошки на собственные 40 червонцев — и воин, и избавленный от грабежа мирный селянин дружно благословили великого князя. Из Муттена до Швица, где Суворов предполагал соединиться с корпусом генерала Римского-Корсакова и союзников, оставался последний переход. Но вскоре в лагерь прибыли беглецы из Цюриха и сообщили: Корсаков разбит, австрийский генерал Готце убит, отряд его рассеян, все выходы из Муттенской долины заняты неприятелем. Вся эта безумная спешка с угробливанием людей в альпийских пропастях вмиг разбилась о равнодушие союзников. Выйди русские войска из Таверно пятью днями раньше, корпус Корсакова был бы спасен от разгрома. «Я покинул Италию раньше, чем было должно. Но я сообразовывался с общим планом… Я согласовываю свой марш в Швейцарию… перехожу Сен-Готард, преодолеваю все препятствия на своем пути; прибываю в назначенный день в назначенное место и вижу себя всеми оставленным… Что мне обещали, ничего не исполнили» {156} , — жаловался Суворов Павлу. Его армия оказалась одна перед лицом французов.

Оставалась единственная надежда — на русского Бога. 18 (29) сентября фельдмаршал собрал военный совет. Неудача придала ему красноречия, ужимки, прибаутки, игры в дурачка кончились; по воспоминаниям присутствовавших на совете, Суворов исполнился какого-то необычайного вдохновения, говорил красиво и умно, а в конце речи бросился великому князю в ноги:

— Спасите честь России и государя! Спасите сына нашего императора!

Без театра всё же не обошлось. Константин Павлович поднял старика, обнимал его и рыдал в ответ.

Чувствительная сцена закончилась решением отказаться от похода на Швиц, в котором обосновалась 50-тысячная армия Массены (русские войска насчитывали 15 тысяч), и начать движение навстречу союзникам и Корсакову, с тем чтобы после соединения «обновить кампанию». Решено было разделиться — семитысячный арьергард под командованием Розенберга должен был оставаться в Муттенской долине и сдерживать противника до тех пор, пока авангард Багратиона не выйдет через гору Брагель из окружения; затем Розенберг должен был последовать за Багратионом и соединиться с его корпусом в кантоне Гларис. После страшных лишений, французских атак и русских побед русская армия сосредоточилась в Гларисе, а спустя три дня вошла в Иланц, где впервые за последние недели солдаты нашли безопасный ночлег и сытную пищу

Тем временем отношения между венским и петербургским дворами испортились. О продолжении кампании не могло быть и речи. Павел пожаловал фельдмаршалу титул князя Италийского, наградил его званием генералиссимуса и велел возвращаться в родные пределы. Великий князь тоже не остался без высочайших милостей — Павел даровал Константину титул цесаревича. Собственной рукой его писанное в апреле 1797 года «Учреждение императорской фамилии», согласно которому титул цесаревича присваивался исключительно наследнику престола, император таким образом нарушал. Тяжкие сомнения относительно преданности Александра снедали государя, и он подстраховался теперь и официально — уравнял Константина и Александра в правах. Подписав манифест о пожаловании Константину Павловичу почетного титула, Павел написал сыну и лично: «Герой, приезжай назад… Вкуси с нами плоды дел твоих» [12] .

В сущности, плоды были не такими уж сладкими — Швейцарская кампания завершилась ничем, до Парижа Суворов, несмотря на страстное свое желание, так и не дошел, невероятные лишения, пережитые в Альпах русской и австрийской армиями, смешались с горным туманом, растворились и потонули в холоде российско-австрийских отношений. Но геройства русских войск и великого князя Константина это не отменяло. 27 декабря по возвращении в Петербург Константин был встречен как триумфатор — в его честь давали балы, обеды и ужины, а в Эрмитаже поставили балет «Возвращение Релиоктета».