Самого барона я увидел примерно через полчаса в приемной председателя Совнаркома. С первого взгляда особого впечатления он на меня не произвел. Высокий дядька с усами, одетый почему-то в гражданку, или, как здесь выражаются, "партикулярный костюм". Всеми силами барон старался сохранить спокойствие, но было видно, что это у него получалось плохо. Бросив на меня несколько косых взглядов, он продолжал нервно мерить шагами приемную. Видно, очень странное впечатление произвел на него мой камуфляж XXI века, с полевыми капитанскими погонами. Или даже до Одессы дошли панические слухи о грозных "пятнистых"? Вскоре нас пригласили войти в кабинет Сталина.

Председатель Совнаркома встретил барона Маннергейма приветливо, можно сказать, даже радушно. Попросив секретаря принести горячего чаю, он усадил гостя в кресло, и одобрительно кивнув мне, начал с ним беседу, по старой привычке, медленно расхаживая по кабинету.

– Генерал, - сказал Сталин, - вы были вызваны в Петроград товарищем Потаповым для того, чтобы получить новое назначение - не так ли?

Барон Маннергейм нервно кивнул, подтверждая сказанное. Несмотря на все радушие хозяина кабинета, он явно ощущал исходящую от него угрозу.

Сталин тут же заметил эту неуверенность барона, и немедленно форсировал беседу неожиданным вопросом.

– Господин генерал, - посмотрел он сверху вниз на сидящего в кресле Маннергейма, - русская армия нуждается в инициативных, храбрых и умных генералах - это ни для кого не секрет. Но, прежде чем дать вам новое назначение, мы сперва решили узнать у вас, собираетесь ли вы и дальше служить новой России, или намерены отправиться на родину в Финляндию, для того, чтобы создав там свои вооруженные силы, поднять мятеж против нашей власти, и сделаться единоличным финским диктатором?

По тому, что барон при этих словах вздрогнул, я сделал вывод, что вождь попал, что называется, в самое яблочко.

– Простите, не знаю, как к вам обращаться...
– начал Маннергейм, но Сталин не дал ему договорить, подняв вверх руку, - Если вам трудно выговорить слово "товарищ", то тогда можете пока обращаться ко мне господин Сталин, - сказал он, - я не люблю пышных титулов, которые могут значить что-то только для глупцов.

– Господин Сталин, - снова начал Маннергейм, - я тридцать лет жизни отдал Русской армии. Служил честно. Сегодня я с горечью должен заметить, что этой армии больше нет. Есть вооруженная толпа, которая более опасна своим же согражданам, чем неприятелю. В такой армии я служить не желаю.

– Вы совершенно правы, - сказал товарищ Сталин, прохаживаясь по кабинету, - В наследство от главноуговаривающего Керенского нам досталась, прямо скажем, не армия, а какая-то аморфная масса, не желающая ни воевать, ни подчиняться кому-либо. Мы даже не пытаемся отдавать этой армии каких-либо распоряжений, лишь они разбегались с фронта не слишком быстро.

Но, поскольку мы понимаем, что сильные государства со слабыми не договариваются, а просто диктуют им свою волю, то взамен разложившейся императорской армии мы начали формировать Красную гвардию.
– Сталин усмехнулся в усы, - своего рода "полки нового строя", в которые мы включаем отдельные, еще боеспособные части старой армии. Пока существует Россия, будет существовать и русская армия. И в ней будут крайне необходимы такие опытные кавалеристы, как вы.

– Я не знаю, что именно вы называете "полками нового строя", - довольно резко ответил барон. Сейчас, похоже, он сильно разволновался, и в его речи я впервые уловил легкий акцент.
– Если бы было можно, то я хотел бы взглянуть на них, ведь не зря русская пословица гласит: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".

– Я вас понимаю, генерал, - задумчиво сказал Сталин, расхаживая по своему кабинету, - на фронте вы насмотрелись на многие безобразия, которые творят солдаты, после издания в феврале этого идиотского "Приказа N 1". Без дисциплины и субординации не может существовать ни одна армия в мире, будь она трижды народная. Мы сейчас пытаемся исправить ошибку, допущенную, кстати, отнюдь не большевиками. Ваши коллеги, решившие связать свою судьбу с новой русской армией, сейчас готовят новые уставы, в том числе, и дисциплинарный.

– Я ничего не знаю об этом, - ответил Маннергейм, - но если это так, то я полностью согласен с вами. А кто из генералов, кроме Николая Михайловича Потапова уже служит у вас?

– Я назову вам такие фамилии, как Деникин и Марков. Думаю, что они вам знакомы, - сказал Сталин. Барон кивнул, и на минуту задумался.

– Скажите, господин Сталин, - спросил Маннергейм, - а какую должность я мог бы получить в вашей "армии нового строя"? Вообще-то я всю жизнь служил в кавалерии.

– Кавалерии, сказать честно, у нас пока очень немного, - ответил Сталин, - Но, скажу вам по секрету, сейчас мы на одном из участков фронта ожидаем, по данным нашей разведки, неожиданный удар германских войск. Для его отражения, помимо бригады Красной гвардии и частей усиления, мы собираемся сформировать ударную группу, состоящую из двух-трех все еще боеспособных кавалерийских дивизий - своего рода сводный усиленный кавкорпус. Вот только мы еще не решили, кто ее возглавит. Накануне вашего приезда к нам обратился ваш старый знакомый по 2-му кавалерийскому корпусу, с которым вы вместе сражались на Юго-Западном фронте, с просьбой дать ему возможность отправиться на передовую и сразиться с противником.