Майрико вскинулась:

– Я прознала, когда она без памяти рухнула! Тогда поздно было стращать да увещевать, Дар в жилу уходить начал. А зелье не давала оттого, что краски у нее то были, то нет. Какое ей зелье, чтоб в могилу свести?

Нэд шагнул к собеседнице, словно хотел встряхнуть ее – тонкую, гневную. Но в последний миг удержался. Все это он знал. Все понимал, но вины наставницы это не умаляло.

– Ну, гляди. Упредила ты все. Уберегло то ее?

Женщина вновь поникла.

– Не уберегло.

Креффы молчали. И это молчание звучало как приговор. Виновна. Только кто бы на ее месте не виноват был?

– Значит, не уберегло, говоришь? – Голос смотрителя звучал опасно вкрадчиво и тихо.

В этот миг тишину разорвал негромкий, но твердый голос Клесха.

– В том, что девка убиться решила, не крефф повинен, – сказал он. – Грош цена была ее Дару, хоть до сносей, хоть после. В ней страх жил. И был он посильнее Дара. Он ее и убил, затуманил разум. Пока выученик страх в себе не победит, он не обережник. И все здесь это знают. Сожгла она в себе Дар трусостью. Не приняла его суть, думала, целители только настойки варят. А целительство – это еще кровь и боль. Сила в ней была, а воли управлять ей – нет. Такие годятся только в знахарки. Ошиблись мы все. Майрико как могла исхитрялась, чтобы девка по капле из себя страх выдавливала. Потому и берегла ее, что правду эта дурища принять не могла. Коли взяли бы ее в шоры с первого дня, так она на второй седмице бы со стены шагнула. Все одно, своего ума нет – чужой не вложишь.

На несколько мгновений в покое воцарилась тишина. Обережники осмысливали сказанное. Нэд не выдержал такой хлесткой отповеди и рявкнул:

– Ты-то хоть помолчи! Думаешь, я не знаю, как ты свою выученицу к сосне привязал и бросил упырю на забаву? Нашелся благостник! Ты чем думал, когда девку с регулами в лесу оставлял? Если бы ее сожрали, мы бы еще и ратоборца потеряли?!

– Ну, то-то я дурак записной, – кивнул Клесх. – Привязал и оставил. Ума-то у меня ведь нет. Зато злобы лютой на всю Цитадель хватит. Да я чуть не в трех шагах стоял! Не блажи она от ужаса, сразу бы заметила. А как, по-твоему, из девки воя взрастить? С чучелами, что ли, ставить ее ратиться? А страх как ее научить перебарывать? Уговорами? Ничего, прооралась и сдюжила. Вот теперь я говорю, что она ратоборец. А до этого дура была простая. Вроде Айлиши вашей.

От этой непочтительной речи смотритель пошел белыми пятнами.

Но наставник Лесаны спокойно и прямо смотрел в глаза старшему креффу. Он привык говорить в лицо то, что многие держали за душой. Однако кое о чем Клесх предпочел умолчать. До поры решил ни с кем не делиться тем, что ему случайно открылось. Жизнь отучила.

– Ишь ты, какой толковый, – мрачно заметил из своего угла Руста. – Только Клесх знает, как от выучей толку добиться. Не смотри, что в креффате без году седмица. Нам, убогим, только позавидовать.

Клесх в ответ промолчал. Лаяться еще не хватало.

– Нэд, в его словах есть правда, – заметил со своего места Лашта.

Колдун потер подбородок и продолжал:

– Девка и впрямь блажная была. У таких все через… через пень-колоду, – поправился он. – А тому, Руста, как крефф своих подлетков учит, остальным дела мало. Тут главное – итог. А Клесх, хоть и сам не без дури, воспитывает с толком. Тебе поучиться. Да и девка у него впервые на поруках. Я вот за свой срок не припомню, чтобы у воев бабы ратились. А в Цитадели-то подольше твоего.

Руста фыркнул, но затевать свару не стал.

Нэд молчал, давая высказаться каждому и пользуясь передышкой, чтобы не пришибить дерзкого креффа воев.

Скрипнула скамья, стоящая в тени очага. Со своего места встал здоровый, словно гранитная глыба, еще один наставник ратоборцев – Дарен. Роста он был превеликого, и разгонять Ходящих мог одним своим видом – плечистый, с лицом, словно вырубленным топором, с безобразно рассеченными еще в юности бровями и совершенно лысой головой.

– Нэд, – примирительно сказал вой, – Майрико оплошала. Но уж не настолько, чтобы лютовать тут до ночи. И правда ведь, девка малахольная была. Давай уж, отмеривай ей, да разойдемся. Дураки наши там без дела слоняются, а их после эдакого занять надо, чтоб еще кому в голову не пришло, будто крылья выросли, да летать не потянуло.

– Сядь! – Голосом Нэда можно было пригвоздить к месту.

Вой вздохнул и опустился обратно на скамью. Дерево снова жалобно скрипнуло, принимая на себя недюжинный вес.

– Клесх, коли ты такой умелец выучей готовить, ныне же бери старшего своего. Как там его… Фебра. И езжайте на Встрешниковы Хляби. Утром оттуда сороку прислали – оборотни там. Да, похоже, несколько стай. Изведете. Парня к лету пора отпускать со двора. В Старграде обережника подрали. Замена нужна. Заодно охолонишься. А то больно брехлив стал. Да и девке твоей от тебя роздых нужен. Отдашь ее пока Дарену. Пусть воспитывает. Мира в пути.

– Мира в дому, – ответил Клесх, про себя усмехаясь. Долго ему еще будет аукаться юношеская выходка, коей сроку было уже больше десятка лет.

Память у Главы долгая. И не один год пройдет, прежде чем он перестанет видеть в креффе ратоборцев припадочного звереныша.

– Майрико.

Целительница вскинулась. А смотритель продолжал:

– От тебя ныне толку немного. Собирай заплечник. В Росстанях лекаря ждут. У них там лихорадка черная детей косит. Хоть делом займешься. До лета молодших выучеников твоих Русте передаю. Ты покуда разъездами займешься. Засиделась, гляжу, в четырех стенах. Мира в пути.