— Между прочим, — проговорил еще Алексей Максимович, — пока вам оказывали помощь, я уже допросил очевидцев и участников происшествия. И все как один утверждают, что драку начали именно вы.

— Я? — разинул рот Командор.

— Припомните, кто кому нанес первый удар: рядовой Мазур вам или наоборот?

Командор, припоминая, нахмурился (отчего оба его заплывших глаза превратились в две вовсе неразличимые щелочки).

— Я же не это… — неуверенно сказал он, — не попал в него…

— Это говорит только о несовершенстве ваших боевых навыков. Мазур защищался. Его товарищи за него заступились. Повреждения, нанесенные вам, для жизни не опасны. Сейчас вид у вас, рядовой Каверин, не особо приглядный, но уже через неделю опухоль спадет, гематомы рассосутся… и масштаб последствий будет представляться уже не столь внушительным. Конечно, — поспешил сообщить Глазов, — все виновники инцидента будут наказаны занесением в личное дело соответствующих замечаний — так что инцидент, как вы выражаетесь, никто заминать не собирается. Что касается «сора из избы» — тут, рядовой Каверин, вы правы. В каждом коллективе случается всякое, и желание ответственных за порядок в этом коллективе решить проблему своими силами, а не создавать вокруг нее совершенно не нужный резонанс в сферах, лежащих вне этого коллектива, тем самым только усугубляя положение, вполне естественно. И, как вы уже, я надеюсь, поняли, в данном конкретном случае «выносить сор из избы» лично для вас чревато большими и нехорошими последствиями. О чем, собственно, я и зашел вас предупредить.

Алексей Максимович взял из несопротивляющихся рук Командора свой телефон, отключил на нем блокировку и положил телефон обратно.

— Скажу честно, — добавил он еще, — никто не собирается вас запирать здесь, лишая возможности связи с внешним миром, да это и не получится. Рано или поздно… сами понимаете… Поэтому вот вам телефон. Звоните, рядовой Каверин. Думаю, у вашего родителя тут же появится желание переговорить с кем-нибудь из старших офицеров, на этот случай я весь в его распоряжении.

— Будет он с вами разговаривать… — процедил Командор, и в голосе его Алексей Максимович Глазов с удовольствием уловил растерянность.

Парень повертел в руках телефон… и положил его на койку.

Майор поднялся. В этот момент в палату вошел капитан Арбатов. Командор дернулся и сделал движение, чтобы спустить ноги с койки.

— Ложись, ложись, рядовой, — разрешил Арбатов — тучный немолодой мужик с удивительно крупным и бесформенным багровым носом, напоминавшим паразитический древесный нарост.

— Что ж, рядовой Каверин, — оглянувшись на капитана, сказал Глазов. — Если у вас остались ко мне какие-нибудь вопросы, задавайте.

Командор, улегшись, подавленно молчал. Арбатов, возвышаясь над ним, принялся отчитываться перед майором:

— Состояние нормальное, стабильное… сотрясение мозга легкое… внутренние органы в порядке… — перечислял капитан монотонно, словно вел неторопливый счет над нокаутированным боксером. — Денька через два-три сможет вернуться в строй.

— Вот и хорошо, — подытожил Глазов, — вот и не будем больше пострадавшего беспокоить.

Вместе с капитаном Алексей Максимович вышел из палаты. На крыльце санчасти они закурили. Капитан Арбатов шмыгнул чудовищным своим носом и чихнул, распространив вокруг себя облако коньячного запаха. Глазов покосился на него, но капитан опередил его вопросом:

— Что-то вы, товарищ майор, какой-то сегодня…

— Какой?

— Не такой, как обычно. Расцвели. Праздник, что ли, у вас?..

— Вы мне скажите лучше, капитан, чем это у вас болен боец, с Кавериным соседствующий?

Арбатов едва заметно хмыкнул, почесывая желтым ногтем нос.

— Видимо, надорвался, когда коньяк вам в клювике тащил, — предположил Глазов. — Смотрите, капитан…

— Вас понял, товарищ майор, — с деланым смущением ответил Арбатов. — Состояние больного резко улучшилось, сегодня же вернется в расположение.

Алексей Максимович кивнул капитану и двинулся прочь от санчасти. Ничего предпринимать по поводу Арбатова он не собирался, и сам Арбатов это прекрасно знал. У каждого свои слабости, никуда от этого не денешься; главное, чтобы эти слабости другим жизнь не портили. Нынешний командир санчасти, хоть и пил, но дело свое знал. А вот капитан Гургенидзе, командовавший санчастью до Арбатова, припомнил Глазов, спиртного в рот не брал, что для грузина (к каковой нации Гургенидзе и принадлежал) было удивительно. Предшественник Арбатова вообще был человеком необычным: непонятно, какого рожна ему вздумалось связать свою жизнь с вооруженными силами. Гургенидзе писал великолепные картины, охотно даря их местному музею, сочинял стихи, некрупное региональное издательство даже выпустило два его сборника. При этом начальник санчасти обладал обыкновенным для творческого человека, но совершенно фантастическим для военного качеством — чрезвычайной рассеянностью. Как Гургенидзе умудрился дослужиться до капитана (его перевели откуда-то из Ставрополья) — являлось загадкой.

Командир части, менее занятый внеслужебными делами, чем полковник Самородов, давно бы поставил на должность Гургенидзе кого-нибудь другого, но полковник Самородов в период властвования капитана-поэта над санчастью как раз был увлечен очередным своим бизнес-проектом: строил придорожное кафе на въезде в Пантыков. Строил себе и строил, не имея ни времени, ни желания обратить внимание на то, что санчасть распустилась хуже некуда — до такой степени, что никто уже никого не лечил, а в одной из палат наиболее «шарящие» и наглые старослужащие устроили себе что-то вроде клуба джентльменов (как они сами тогда выражались, Клуб Авторитетных Чуваков), который небескорыстно покрывал заместитель Гургенидзе, вороватый и хитрый старлей-контрактник. Капитан Гургенидзе нечасто выныривал из мира тонких материй и вспоминал о своих прямых обязанностях, возвратившись на бренную землю…

Конец его карьеры оказался фееричен. По городу Пантыков и его окрестностям в тот год вдруг прокатилась волна заражений какими-то особо пакостными кишечными паразитами, настолько пакостными, что было зафиксировано даже несколько случаев летального исхода. В область зачастили проверочные комиссии, руководителей всех без исключения учреждений области обязали принудить подчиненных к сдаче анализов мочи и кала в поликлиниках. Воинская часть № 62229 исключением не стала. Но, прочитав приказ от Минобороны, командир санчасти капитан Гургенидзе не приступил к выполнению приказа немедленно, как и следовало, а отложил это дело на неопределенный срок (может, у него поэма не законченной оставалась или пейзаж надо было срочно дописать). А потом и вовсе напрочь о приказе забыл. И вспомнил только тогда, когда из Минобороны пришел сигнал комполка Самородову, а комполка (находящийся в тот момент, по обыкновению, на стройке своего кафе) кое-как отбоярился, спихнув вину на нерасторопных лаборантов местной больницы, долженствующих проводить исследование солдатских отходов жизнедеятельности, и немедленно позвонил в санчасть.