Потом наконец пришел и прокурор. Это был высокий, солидный, пожилой человек. Форменная одежда, пожалуй, молодила его, даже изрядное брюшко и то делала не очень заметным.

Прокурор сначала выспросил у секретаря, кто звонил, кто его искал, какая была почта, а уж потом обратился к Розе:

— Ты, девушка, меня ждешь?

Розе все понравилось в этом человеке. Даже имя — прокурора, как она еще раньше узнала у секретаря, звали Иваном Яковлевичем, точно так же, как известного каждому чувашу просветителя. Даже розовая лысина, которую он, сняв фуражку, вытирал платком, будто бы вместе с казенной фуражкой прокурор снял с себя и начальственную строгость — лысина сияла по-домашнему просто и доступно.

— Я тебя слушаю. — И сел не за свой огромный стол, а в кресло, напротив Розы.

Она начала рассказывать. И очень хотелось ей рассказать все по порядку, спокойно. По как только она дошла до того момента, когда увидела за садом бульдозер и вспомнила зловеще улыбающегося, со скрещенными руками, Михатайкина, стоящего на краю огорода, — слезы против ее воли комом подступили к горлу, застелили глаза. Прокурор начал ее успокаивать, подал воды, и она выпила, хотя пить ей совсем не хотелось.

Выслушав до конца се сбивчивый рассказ, прокурор пересел за свой стол, долго в раздумье барабанил пальцами но его крышке, потом позвонил Михатайкину. Он сказал, что такое решение неправильное, незаконное и прокуратура его все равно отменит. После этого прокурор долго молчал, слушая председателя, должно быть, тот доказывал ему свою правоту. И уж наверняка Михатайкин расписал Розу самыми темными красками, потому что, положив трубку и заключая разговор, прокурор сказал:

— А тебе тоже надо в колхозе хорошо работать.

Роза опять заговорила — может, в первый раз он ее плохо понял? — о маленькой да еще и больной дочке, но теперь прокурор слушал ее вяло, без прежнего интереса и участия. Он только еще раз заверил ее на прощанье, что огород не отрежут.

Вышла Роза из прокуратуры успокоенной: есть власть, есть управа и на Михатайкина! А то уж очень зарвался, настоящим помещиком себя почувствовал.

И с автобусом Розе повезло: он как раз отправлялся, когда Роза пришла на автостанцию.

В автобусе, по дневному времени, было не очень людно, даже местечко на заднем сиденье нашлось. Все хорошо, все удачно. Но стоило автобусу выйти из городка в поле, как Розу снова охватили тревоги и сомнения.

Прокурор сказал, что огород не отрежут. Но ведь это можно по-разному понимать. То ли оставят, как есть, то ли оставят только пятнадцать соток. Будет считаться-то, что полностью огород не отрезан, но и много ли его тогда останется? На пятнадцати сотках корову держать уже не придется. Сама-то бы ладно, сама она бы и без коровы прожила, жалко Галю — для нее молоко нужнее всего остального…

Бежит с увала на увал автобус. Бегут, перескакивая с одного на другое, мысли у Розы.

Если продавать корову — покупателя найти будет не трудно: корова молочная, после отела враз чуть не по ведру дает. Так что в селе же и купят, на базар водить не надо… Жалко, конечно, однако же… однако же, может, и в самом деле продать, а деньги положить в сберкассу. Не вечно же будут держать на пятнадцати сотках; через годик-другой Галя подрастет, и тогда Роза в колхозной работе ни от кого не отстанет. Никогда она дома не отсиживалась, у нее и сейчас душа болит, когда она видит, как люди идут на работу, а ей приходится с дочкой оставаться… Так, пожалуй, и надо сделать: продать корову.

А молока будет брать по кринке у кого-нибудь из соседей — им с Галей и хватит.

Хоть дорога и не дальняя, а о чем только не успела Роза передумать. Даже как будет запасать дрова на будущую зиму, и то прикинула. На колхозную машину теперь рассчитывать не приходится, так что надо будет искать где-то на стороне. И искать но в осеннюю распутицу, а загодя, летом, чтобы и дешевле обошлось и чтобы дрова к зиме успели высохнуть и горели жарче…

Сойдя с автобуса, Роза направилась в обход деревни, лугами. В деревне обязательно кто-то встретится, начнутся расспросы — одно расстройство. А так она сначала лугом, а потом задами, огородами незаметно добралась до своей усадьбы. Вот и порушенная утром городьба… Только что это?

Увидев вспаханный огород, Роза почувствовала, как у нее начинает кружиться голова, и, чтобы не упасть, она схватилась за городьбу.

Даже и пятнадцати соток не оставили, чтобы посадить хоть мешок картошки… За что? За что ее живьем хоронит Михатайкин? За что ненавидит, как какого-то врага?..

Заметив на соседнем огороде деда Ундри, Роза закричала:

— Дед Ундри, почему весь огород у меня отобрали?

— Кто отобрал? — вопросом на вопрос ответил старик и подошел поближе. — Никто не отбирал. По указанию… — тут дед немного подумал, словно бы подбирал нужное слово. — По указанию Михатайкина твой огород Валька вспахал.

Роза вспоминает свой разговор с прокурором, его слова о незаконном решении, о том, что не имеют права отрезать огород.

— Может, прокурор председателю велел?

— Наверно, — неопределенно отвечает дед Ундри. — Наверно, так… Ну да что об этом толковать. Ты вот поторопись с картошкой. Поскорее приготовь, до вечера мы еще успеем посадить. И тогда дело будет кончено.

— Надо бы дочку посмотреть. — Роза от растерянности не знает, что говорить, что делать.