— Я очень рад за тебя, Петя, — одобрительно произнес он и тут же добавил: — Но эти успехи не компенсируют того, что ты разрушил свою семью. Меня интересуют твои личные планы.

— Давай не будем об этом! Тебе, дед, нельзя волноваться, — попытался уйти от этого болезненного вопроса внук, но профессор настоял на своем.

— Если тебя беспокоит мое здоровье, то докажи мне, что сохранил здравый смысл и свои лучшие качества! — тихо, но твердо потребовал он и добавил: — Ведь я больше буду волноваться, думая, что все хуже, чем есть на самом деле.

Степан Алексеевич приподнялся на подушках и задал прямой вопрос:

— Скажи мне честно: ты полюбил другую? Иначе я никак не могу объяснить твоего поступка!

Вопрос был простым, но Петр растерянно потупился, не зная, что ответить.

Теперь и ему самому уход от жены и сына казался до глупости безрассудным. Ему стало больно и стыдно. Не поднимая головы, покаянно признался деду:

— Я и сам сейчас не понимаю, как мог такое натворить. Упал духом. Счел себя безнадежным неудачником. Был уверен, что не поднимусь. Вот и все потерял. Добровольно!

Петр удрученно замолчал. Боль и горечь переполняли его душу. Он был мужественным и никогда не плакал, но сейчас еле сдерживал себя, чтобы не разрыдаться. Заметив выступившие на глазах у внука слезы, Степан Алексеевич был поражен и смягчился.

— Да, это безумие на тебя тогда нашло — состояние аффекта. Очень жаль, но такое может произойти с каждым, Петенька, — сказал он, с любовью глядя на внука. — Так что возьми себя в руки и давай подумаем, как спасти положение!

— О чем ты, дедуля? Поезд уже ушел! — безнадежно махнул рукой Петр. — Я сам накинул себе петлю на шею! Даша пыталась меня удержать, клялась, что ее не страшит бедность, но я ей не поверил, а теперь уж ничего не вернуть!

— Нет, ты неправ! — горячо возразил профессор. — Не все еще потеряно, и ты не должен сдаваться!

Он почувствовал боль в сердце, сделал паузу, пока она его отпустит, и убежденно сказал:

— Несмотря ни на что, Дашенька все еще тебя любит. Ты ведь знаешь, что она предложила вернуть тебе «Алтайский самородок». Безвозмездно! О чем это говорит? — многозначительно взглянул он на внука. — Да она то и замуж выходит за этого олигарха — чтобы помочь тебе снова встать на ноги! Жертвует собой ради тебя! Неужели ты этого не понимаешь?

Сердечная боль снова дала себя знать, и профессор умолк, устало прикрыв веки. Петр продолжал сидеть с унылым выражением лица, ибо не верил, что можно что-либо изменить. «Нет, не стоит поддерживать эти иллюзии. Деду станет еще хуже, когда они рухнут», — мысленно решил он, а вслух произнес:

— Думаю, ты ошибаешься. Назад уже ничего не вернуть. Я Дашу знаю: она очень порядочная и свое слово, данное Юхновскому, сдержит. К тому же, — Петр непроизвольно нахмурился, — у них, судя по всему, все уже зашло далеко.

— Ну и что, даже если это так? — горячо возразил профессор. — Она тебе не изменяла! Женщине нельзя простить только предательства! А ты надеялся, что такая красавица будет в одиночестве растить твоего сына?

Однако черные мысли о том, что Даша сразу же отправилась кататься с Юхновским на его яхте, уже отравили душу Петра горечью, и он, решив закончить этот тяжелый для обоих разговор, демонстративно взглянул на часы:

— Все, дед! У меня нет больше времени. Я принес много фруктов — бабуля их моет на кухне. Ешь обязательно — тебе нужны витамины! — с любящей улыбкой приказал он больному и дипломатично добавил: — А к этому разговору мы еще вернемся. Обещаю: я не упущу свой шанс!

* * *

Несмотря на огромную занятость, Юхновский всегда находил время для своего любимого боулинга. И как всегда после игры с постоянным партнером — высокопоставленным «Сережей», — расслаблялся с ним в ресторане их закрытого клуба. Последние дни все у него ладилось: его нефтяная империя, казалось, достигла вершины могущества, подготовка к свадьбе шла полным ходом, и Лев Григорьевич испытывал счастье уже от одной мысли, что вот-вот — и красавица Даша станет его женой. К тому же сегодня победил во всех партиях!

— Мне ли не знать о силе больших денег, Лева. Знаю и о том, какой успех ты всегда имел у женщин. И все же, честно признаюсь, — в голосе Швецова звучала зависть, — я был уверен, что с Дарьей Васильевной ты потерпишь неудачу.

— Это почему же? — немного обиженно спросил Юхновский.

— Я присмотрелся к ней, когда вы стали появляться вместе, а у меня глаз наметанный. Красивых карьеристок, стремящихся поймать богатого мужика, вижу издалека, кем бы они не прикидывались. Но она — им не чета!