Искатель. 1993. Выпуск №3

Аннотация
приложение к журналу вокруг света   издается с 1961 года   выходит 6 раз в год. распространяется только в розницу.   содержание:

роберт хайнлайн

неприятная профессия джонатана хоуга

роман

брайен гарфилд

поединок со злом

повесть

 

 

 

Роберт Хайнлайн НЕПРИЯТНАЯ ПРОФЕССИЯ ДЖОНАТАНА ХОУГА …не может быть у счастья Счастливого конца. Бесстрашно отгоните Надежд самообман, С достоинством примите Тот жребий, что нам дан: Отжив, смежим мы веки, Чтоб не восстать вовеки, Все, как ни вьются реки — Вольются в океан [1] . Алджернон Чарлз Суинберн 1 Перевод М. Донского. ГЛАВА ПЕРВАЯ — Это кровь, доктор? — Джонатан Хоуг нервно облизнул губы и подался вперед, пытаясь разглядеть, что же все-таки написано на полоске бумаги в руках врача. Но доктор Потбери прижал листок к жилетке и глянул на Хоуга поверх очков. — Неужели так страшно, если у вас под ногтями вдруг окажется кровь? — подозрительно спросил он. — Да нет. То есть… конечно, не страшно. Но ведь это кровь, правда? — Нет, — весомо произнес Потбери. — Это не кровь. Хоуг знал, что должен испытать облегчение, но как ни странно, этого не произошло. Он вдруг понял, почему все это время так отчаянно цеплялся за мысль, будто бурая грязь под ногтями — запекшаяся кровь. Он просто боялся чего-то более страшного. У него засосало под ложечкой, но он должен узнать все… — Так что же это такое, доктор? Скажите ради Бога! Потбери оглядел его с ног до головы. — Вы задали мне вполне конкретный вопрос, и я на него ответил. Но вы не спросили, что это за вещество, а лишь попросили определить: кровь или нет. Так вот, это не кровь. — Но… вы же играете со мной в прятки! Пожалуйста, покажите анализы. Хоуг привстал, потянулся за листком бумаги, но врач резко отдернул руку, а затем медленно разорвал листок пополам, сложил обе половинки и тоже разорвал их, потом еще раз и еще. — Что вы делаете?! — Найдите себе другого лечащего врача, — резко ответил Потбери. — Плата за консультацию не нужна. Убирайтесь. Оказавшись на улице, Хоуг машинально направился к остановке надземки. Он до глубины души был потрясен грубостью врача. Хоуг всегда боялся нарваться на хамство — как некоторые боятся змей, высоты или мышей, — и любое его проявление, даже не связанное лично с ним, стыдило его. Ну а уж если он сам становился объектом подобной грубости, ему оставалось только ретироваться. Он было поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к станции, как вдруг застыл в нерешительности. В лучшем случае поездка в вагоне со всей этой давкой, толчеей, грязью и постоянной угрозой нарваться на хамство окажется утомительной. Сейчас у него не хватит сил преодолеть все это. А если еще учесть скрежет и визг вагонных колес, когда поезд будет поворачивать на север, то он, чего доброго, и сам завизжит. Хоуг резко обернулся и невольно съежился, едва не столкнувшись с мужчиной, который собирался подняться по лестнице. — Поосторожней, приятель, — бросил мужчина, проходя мимо. — Простите, пожалуйста, — пролепетал Хоуг, но тот уже был далеко. Нельзя сказать, чтобы мужчина сказал это грубо, стараясь намеренно задеть Хоуга. Но все-таки эта встреча никак не шла у него из головы. Внешность мужчины, его запах, одежда расстроили Хоуга. Он прекрасно понимал, что нет ничего особенного в поношенных узких брюках и кожаной штормовке. Да и лицо казалось вполне добродушным. Мужчина слегка вспотел — видно, занимался физической работой. К околышку кепки был приколот значок с серийным номером и какими-то буквами. Скорее всего он работал либо водителем грузовика, либо автомехаником, словом, имел отношение к одной из тех профессий, которые связаны с физическим трудом на свежем воздухе. Вероятно, даже был отличным семьянином, чутким отцом и хорошим добытчиком, разве что иногда позволял себе лишний стаканчик пива или имел привычку удваивать ставки при игре. Конечно, Хоуг замечал за собой эту странность — шарахаться от людей физического труда, отдавая предпочтение белому воротничку, плащу и перчаткам. Однако, если бы от мужчины пахло одеколоном, а не потом, встреча не оказала бы на него столь гнетущее впечатление. Он так все и сформулировал, стараясь внушить себе, что это сплошные глупости и полнейшая инфантильность. И тем не менее спрашивал себя, может ли за такой внешностью крыться душевная теплота и сердечность. Бесформенная картофелина носа, поросячьи глазки… А, да ладно. Он отправится домой на такси и не станет ни на кого смотреть. Как раз впереди, рядом с магазином деликатесов, стоянка. — Куда? Дверца такси была распахнута, голос водителя звучал по обыкновению нагловато. Хоуг встретился с водителем взглядом и изменил свое решение. Снова сплошное плебейство: нахальные глаза, кожа вся в угрях и бордовых прожилках… — Э-э-э… простите. Я кое-что забыл. Хоуг резко обернулся. Чьи-то цепкие руки ухватили его за талию, и он снова замер. На него налетел какой-то малыш на роликовых коньках. Хоуг все-таки сумел удержаться на ногах и тут же постарался придать своему лицу выражение отеческой заботливости — он всегда так делал, общаясь с детьми. — Ну-ну, малыш, все в порядке. Он осторожно разжал руки мальчика. — Мориц! — раздался прямо над ухом чей-то пронзительный вопль. Его издала дородная дама, которая несла свои необъятные телеса с гордостью кувейтского шейха. Ее массивная, похожая на барельеф фигура выплыла из деликатесной лавки. Дама ухватила мальчугана за руку и рывком подтащила к себе, закатила ему увесистую оплеуху. Хоуг хотел было заступиться за малыша, но раздумал, перехватив свирепый взгляд женщины. Мальчишка же, уловив настроение матери, исподтишка лягнул Хоуга. Ролик больно ударил его по голени, и Хоуг поспешил прочь Прихрамывая от невыносимой боли в ноге, он свернул в первую попавшуюся улицу. Его уши горели от стыда, словно он и в самом деле издевался над ребенком и его застукали на месте преступления. Боковая улица оказалась ничуть не лучше той, с которой он только что свернул. Правда, здесь не было ни одного магазина, да и бетонная эстакада надземки над ней не нависала, зато сплошные многоквартирные дома. Поэты, воспевающие красоту природы и невинность детства, наверняка не рисовали в своем воображении эту улицу. У здешних мальчишек были не по возрасту умудренные крысиные морды, да и маленькие девочки ничем не лучше — в восемь-девять лет у них на лицах уже был отпечаток подлости, словно они родились на свет, чтобы сплетничать и делать гадости. А их старших сестер, похоже, заботила лишь реклама своих девичьих прелестей, которые они демонстрировали не перед Хоугом, а перед своими же прыщавыми сверстниками, отиравшимися на углу. Младенцы в колясках и те… Хоуг считал, что обожает годовалых бутузов, наслаждаясь ролью почетного дяди, но только не этих. Вонючие и визгливые, с поросячьими пятачками вместо носов… Маленькая гостиница походила на тысячи других: третьеразрядная, самая заурядная, с небольшой неоновой вывеской: «Гостиница Манчестер». Вестибюль, в который едва можно было протиснуться — такой он был узкий, — прятался в полутьме. Пройдешь мимо — и не заметишь эту гостиницу, если только не искать специально. Обычно здесь останавливаются коммивояжеры, экономящие на всем, или холостяки, которые просто не могут себе позволить ничего более приличного. Единственный лифт огражден железной клеткой, подкрашенной бронзовой краской. Выложенный плиткой пол, плевательницы из латуни, в дополнение к конторке портье в вестибюле две унылые пальмы в кадках да восемь кожаных кресел, в которых всегда сидят старики без прошлого, живущие в номерах наверху. Время от времени этих бедолаг будут находить висящими на собственном галстуке в тиши замызганных комнатушек. Хоуг осторожно вошел в дверь гостиницы, опасаясь попасть под ноги ораве неугомонных мальчишек. Очевидно, они во что-то играли: он услышал конец какой-то считалки: «…пощечину дай и подставь подножку, а кто последний — тот грязный япошка…» — Кого-нибудь ищете, сэр? Или желаете снять номер? Хоуг быстро обернулся, удивившись, что кто-то обратился именно к нему. — Да, мне нужен номер. Портье пододвинул к себе кассовый автомат: — С или без? Пятьдесят пять — с, тридцать пять — без. — С. Когда Хоуг расписался и отсчитал пять десятидолларовых банкнотов и еще пять однодолларовых, клерк передал ему ключ. — Мы рады, что вы решили остановиться у нас. Билл! Покажи мистеру Хоугу номер четыреста двенадцать. Посыльный позволил ему войти в клетку лифта и мельком оглядел нового постояльца, отметив, что на нем дорогой плащ, а в руках нет никакого багажа. Отперев номер, он слегка приоткрыл окно, включил свет в ванной и замер возле двери. — Ищете кого-нибудь? — предположил он. — Могу помочь. Хоуг дал ему чаевые. — Выметайтесь, — сказал он хрипло. — Дело ваше, — посыльный пожал плечами. Обстановка комнаты состояла из двуспальной кровати, комода с ящиком и зеркалом, одного стула и кресла. Над кроватью висела литография: «Колизей при лунном свете». Дверь была с замком, да к тому же снабжена засовом, окно выходило на тихую аллею. Хоуг плюхнулся в кресло, даже не обратив внимание на сломанную пружину. Он снял перчатки и уставился на ногти. Пальцы были чистые. А может, все это галлюцинации? Да и был ли он вообще у доктора Потбери? Ведь человек, страдающий хронической амнезией, не застрахован от приступов этой болезни, впрочем, как и от галлюцинаций. И все-таки это не могло быть всего лишь воображением — уж слишком хорошо он помнил случившееся. А может, это и есть главное свойство галлюцинаций? Он вновь попытался восстановить в памяти все детали случившегося. Сегодня среда — его обычный выходной. Вернувшись вечером с работы, он, как обычно, стал переодеваться к обеду. Переодевался он рассеянно, думая о том, куда бы ему пойти: то ли в новый итальянский ресторан, рекомендованный его друзьями Робертсонами, то ли по обыкновению пообедать превосходным гуляшом, который готовил сам шеф-повар в «Будапеште». Он уже решил было остановиться на привычном для себя меню, но тут зазвонил телефон. Звонок он услышал случайно, ибо в этот момент включил воду в ванной. Это была миссис Померой Джемисон, одна из его очаровательных приятельниц, на вечерах у которой он так любил бывать. Она была очень красивой, к тому же имела превосходного повара, готовившего великолепные прозрачные супы, а не ту бурду, которую ему частенько приходится есть, ну и, конечно же, соусы. — В самый последний момент один мой приятель позвонил и сказал, что не сможет прийти, а мне просто необходим гость к обеду. Вы свободны? Может, вы меня выручите? Мистер Хоуг, да вы просто душка! Ему льстило приглашение. Он даже не испытал ни капли раздражения, что его просят прийти вместо кого-то в последнюю минуту. В конце концов нельзя же рассчитывать на то, что тебя будут приглашать на каждый обед. А Хоуг был рад выручить Эдит Померой — она всегда подавала к рыбе ординарное, но вполне приличное белое вино и никогда не опускалась до такой вульгарности, как предложить шампанское в разгар обеда. Прекрасная хозяйка, и он был рад, что она обратилась за помощью именно к нему. Похоже, она считала его подходящим человеком для любой компании, даже если приглашение заставало его врасплох, как сейчас. Одеваясь он думал именно об этом, и из-за телефонного звонка, нарушившего привычную рутину дня, забыл почистить ногти. Да, должно быть, именно так все и произошло, поскольку по пути к Помероям он не мог так сильно запачкать пальцы — ведь на нем были перчатки. А на его ногти обратила внимание невестка миссис Померой, женщина, которую он предпочитал избегать. С присущей ей настырностью, она уверяла, будто профессия человека обязательно откладывает отпечаток на его внешность. — Вот взять, к примеру, моего мужа. Ну кем он еще может быть, как не юристом? Вы только взгляните на него. А вы, доктор Фитц, от вас прямо-таки пахпет больницей. — Но не за обедом же, я надеюсь. — О, от этого запаха невозможно избавиться. — Не вами не согласен. Просто вы знаете, кем он работает. После таких слов эта невыносимая женщина окинула взглядом собравшихся и ошарашила его, Хоуга, своим высказыванием: — А вот мы сейчас проверим на мистере Хоуге. Я, например, не знаю, чем он занимается, да и никто этого не знает. — Уймись, Джулия, — попыталась вмешаться миссис Померой, но потом с улыбкой обернулась к своему соседу слева: — Джулия в этом семестре изучала психологию. Ее сосед слева, Садкинс или Снаггенс… да нет, Стебинс, вот как его звали — Стебинс, спросил: — А чем занимается мистер Хоуг? — Это тайна. Он никогда не говорит о работе. — Вовсе нет, — вступил в разговор Хоуг, — я просто… — Помолчите, — скомандовала Джулия. — Я сейчас сама скажу, Так. Я представляю себе вас с кожаным дипломатом. Хоуг вообще ничего не собирался говорить. Он считал, что какие-то темы не стоит обсуждать за обедом, а какие-то просто неуместны. Но Джулия упорствовала. — Должно быть, вы занимаетесь финансовыми операциями. Но вполне вероятно, что вы просто агент по продаже картин или книг. А может, и писатель. Покажите-ка ваши руки. Просьба Джулии слегка шокировала его, и тем не менее он спокойно положил руки на стол. Женщина так и подпрыгнула: — Понятно, вы — аптекарь. Все как по команде устремили взгляды туда, куда был направлен ее указующий перст. И конечно же, тут же увидели траурные каемки под ногтями. Ее муж нарушил тишину: — Чепуха, Джулия, грязь под ногтями еще ни о чем не говорит. Вполне вероятно, что мистер Хоуг на досуге занимается фотографией или гравировкой. Твой индуктивный метод не выдержал бы в суде никакой критики. — А еще называется юрист! Я-то знаю, что абсолютно права, да, мистер Хоуг? А он не мог отвести взгляда от своих рук. Чего уж тут приятного — привлечь внимание гостей за обедом подобным маникюром. Но если бы он еще мог понять, откуда эти каемки! У него же не было ни малейшего представления о том, где он умудрился так перепачкаться. На работе, что ли? Да, скорее всего. Но чем же он, в таком случае, занимается днем? Вот этого-то он как раз и не знал. — Так скажите же, мистер Хоуг, что я права, а? Он с трудом оторвал взгляд от отвратительной грязи под ногтями и едва слышно произнес: — Прошу меня простить. — И с этими словами Хоуг поспешно выбрался из-за стола. Он зашел в туалетную комнату и, подавив позыв к рвоте, выскоблил из-под ногтей бурую грязь. Она прилипла к лезвию перочинного ножа. Хоуг брезгливо вытер его о салфетку, сложил ее и засунул в карман жилетки, потом еще раз вычистил под ногтями. Сейчас он уже не мог припомнить, когда почувствовал убеждение, будто эта грязь — засохшая человеческая кровь. Каким-то образом ему удалось отыскать свою шляпу, плащ, перчатки с трость без помощи прислуги, потом он открыл входную дверь и поспешил выйти на улицу. Обдумывая все это в тишине обшарпанного гостиничного номера, он пришел к выводу, что его страх был вызван инстинктивным отвращением при виде бурого вещества под ногтями. Лишь потом он осознал, что не помнит, где перепачкался, поскольку не имеет представления, где был в тот день, в предыдущий или еще раньше. Он даже не знал, какая у него профессия. Это казалось нелепостью, но было именно так, а потому пугало вдвойне. Хоуг решил обойтись без обеда — ему не хотелось покидать тишину гостиничного номера. Около десяти часов вечера он наполнил ванну горячей водой и погрузился в нее, чтобы расслабиться. Это помогло, и бесконечное мельтешение мыслей слегка улеглось. «Во всяком случае, — утешал он себя, — если я уже не способен вспомнить, чем занимаюсь на работе, то не смогу и вернуться к ней. А значит, не повторится и этот ужас с ногтями». Он тщательно вытерся и залез под одеяло. Несмотря на незнакомую обстановку, ему вскоре удалось заснуть. Хоуг проснулся от какого-то кошмара, который, казалось, был под стать нищенской обстановке комнатенки. Он даже не сразу сумел сообразить, где находится и почему, а когда вспомнил, ему вдруг захотелось, чтобы ночной кошмар продолжался. Но постепенно всякое воспоминание о сне выветрилось из его головы. Глянув на часы, он понял, что ему пора вставать. Хоуг вызвал посыльного и попросил его принести ему завтрак из кафе на углу. К тому времени, когда завтрак принесли, Хоуг оделся и сгорал от нетерпения попасть домой. Он стоя выпил две чашки жидковатого кофе и покинул гостиницу. Войдя к себе, он повесил плащ и шляпу, снял перчатки и по обыкновению сразу же направился переодеваться. Он тщательно вычистил ногти на левой руке и принялся за правую, когда наконец сообразил, чем занимается. Ногти на левой руке были белые и чистые, на правой же — черные и грязные. Он подошел к серванту, куда положил часы, и сверил время, которое они показывали, с электрическими часами в спальне. Было десять минут седьмого. В это время он обычно возвращался домой. Может быть, он не помнил о своей профессии, но вот она о себе напоминала. ГЛАВА ВТОРАЯ Телефон фирмы «Рэнделл и Крейг, бюро частных расследований» стоял в квартире с двумя спальнями, и это было удобно, поскольку Рэнделл женился на Крейг еще в начале своей карьеры. Когда раздался звонок, младший партнер только что положил в раковину грязные тарелки и теперь соображал, стоит ли почитать бестселлер месяца. Взяв трубку, Крейг сказала: — Да? — А потом еще раз добавила: — Да? Старший партнер тут же бросил свое занятие. А занимался он чертовски сложным экспериментом, связанным с применением чрезвычайно опасного оружия, баллистическими, а также изотермическими аспектами аэродинамики. Он пытался совершенствовать броски дротиками, используя в качестве мишени плакат с красоткой года, приколотый кнопками к разделочной доске. Один дротик уже попал в левый глаз красавицы, и теперь он без-успеишо пытался попасть в правый. — Да? — опять повторила его жена. — Хоть раз попробуй сказать «нет», — предложил он. Она накрыла микрофон ладонью: — Заткнись и подай карандаш. Перегнувшись через кухонный стол, Крейг сняла с крючка блокнот для записей. — Да, да, продолжайте, пожалуйста. Она набросала несколько неразборчивых строчек, состоящих из крючков и кружочков, это называлось стенограммой. — Невероятно, — наконец сказала она. — Послушайте, обычно в это время мистера Рэнделла не бывает. Он предпочитает принимать клиентов в дневные часы. Мистер Крейг? Нет, я уверена, что мистер Крейг ничем не сможет вам помочь. Да, уверена. Что? Подождите минуточку, я сейчас скажу. Рэнделл сделал еще одну попытку попасть в глаз красотке, но дротик угодил ей в ногу. — Тут какой-то тип очень хочет повидаться с тобой и именно сегодня. Хоуг. Джонатан Хоуг. Уверяет, что никак не может зайти к тебе днем. А по телефону не хочет говорить о своих проблемах. — Джентльмен или так себе? — Джентльмен. — При деньгах? — Вроде бы. Кажется, с ними у него нет проблем. Лучше возьмись за это, Тедди. Пятнадцатое апреля уже на носу. — О’кей, давай трубку. Она покачала головой и быстро проговорила в телефон: — Мне удалось связаться с мистером Рэнделлом. Кажется, он сможет поговорить с вами, подождите, пожалуйста, у телефона. — Держа трубку подальше от мужа, она отсчитала по своим часам тридцать секунд, а потом сказала: — А вот и мистер Рэнделл. Прошу вас, мистер Хоуг. — И она передала трубку мужу. — Говорит Эдвард Рэнделл. Что случилось, мистер Хоуг?.. — Да что вы, мистер Хоуг! Мне кажется, вам лучше зайти к нам утром. Мы все люди и нуждаемся в отдыхе. По крайней мере, я… — Должен предупредить вас, мистер Хоуг, что цена на наши услуги растет по мере того, как солнце садится за горизонт. — Ну что ж, дайте подумать… Я как раз собирался домой. Да, да, я уже говорил со своей женой, и она меня ждет. Ну, вы же понимаете, каковы женщины. Но если бы вы смогли зайти ко мне домой минут через двадцать, в… э-э… в семнадцать минут девятого, мы бы с вами побеседовали. Хорошо. Ручка под рукой? Диктую адрес… Потом Рэнделл положил трубку. — Ну, кто я на этот раз? Жена, партнер или секретарша? — спросила Крейг. — А ты сама как думаешь? Ты же с ним разговаривала. — Жена, наверное. Он показался мне чистюлей. — О’кей. — Пойду переоденусь в кухонный халат, да и тебе бы стоило убрать с пола свои игрушки, мыслитель. — Стоит ли? Похоже, немного эксцентричности не повредит? — Может, тебе еще и нюхательный табак сюда принести? Она прошлась по комнате, выключила верхний свет, зажгла торшер и поставила столик так, чтобы посетитель оказался в падающем из-под абажура свете. — Здравствуйте, мистер Хоуг, знакомьтесь, миссис Рэнделл. — Как поживаете, мадам? Рэнделл помог Хоугу снять плащ, заодно убедившись, что тот не вооружен или по крайней мере носит оружие в потайном кармане. Эдвард не отличался особой подозрительностью, просто знал на практике, что осторожность не помешает. — Присаживайтесь, мистер Хоуг. Сигарету? — Нет, благодарю вас. Рэнделл ничего не ответил, а только присел напротив и принялся разглядывать посетителя вполне доброжелательно, но скрупулезно. Костюм, по всей видимости, шился на заказ, а галстук можно было бы назвать даже шикарным, хотя он и казался немного скромноватым. Рэнделл тут же мысленно повысил плату за свои услуги. Человек, сидевший перед ним, явно нервничал — может быть, мешало присутствие женщины? — Надеюсь, вы не возражаете против присутствия миссис Рэнделл? — спросил наконец Рэнделл. — Все, что вы хотите сообщить мпе, можете рассказать при ней — у меня нет от нее тайн. — О, да, да… конечно. — Он умудрился поклониться, не привстав. — Я счастлив, что здесь присутствует миссис Рэнделл. И все-таки он никак не решался приступить к делу. — Ну хорошо, мистер Хоуг, — после непродолжительного молчания начал Рэнделл. — Вы хотели проконсультироваться у меня по какому-то вопросу, не так ли? — Э-э… да. — Ну, тогда вам стоит рассказать мне все подробно. — Да, конечно. Это… то есть… мистер Рэнделл, все это настолько нелепо… — В большинстве своем это так и бывает. Но продолжайте, продолжайте. Неприятности с женщинами? Или кто-то вам шлет письма с угрозами? — Нет, нет, все не так просто. Однако я боюсь. — Чего боитесь? — Не знаю, — нервно выдохнул Хоуг. — Я хочу, чтобы вы разобрались, в чем дело. — Минуточку, мистер Хоуг, — прервал его Рэнделл. — Не усложняйте дело. Так вы сказали, что чего-то боитесь, и хотите, чтобы я разобрался в этом. Но я ведь не психиатр, я детектив. Что же все-таки заставило вас обратиться в частное бюро расследований? Хоуг замялся. — Я хочу, чтобы вы узнали, чем я занимаюсь днем, — наконец выпалил он. Рэнделл оглядел его с ног до головы и медленно повторил: — Вы хотите, чтобы я узнал, чем вы занимаетесь днем? — Да, да, именно так. — Гм, да. А не будет ли проще, если вы сами расскажете, чем вы занимаетесь днем? — Я просто не могу. — Почему? — Я не знаю этого. Рэнделл начинал терять терпение. — Мистер Хоуг, — сказал он. — Обычно я беру двойную плату за участие в подобных играх. Если вы не хотите сообщить мне, чем занимаетесь днем, то, как мне кажется, это из-за того, что вы не верите мне, а раз так, мне будет очень трудно вам помочь. А теперь давайте начистоту. Чем вы занимаетесь днем и какое это имеет отношение к делу? И вообще, в чем суть вашего визита? Мистер Хоуг поднялся. — Я должен был знать заранее, что не смогу ничего объяснить, — растерянно пробормотал он скорее для себя, нежели для Рэнделла. — Простите, что потревожил вас и… — Погодите, мистер Хоуг, — вмешалась Синти Крейг-Рэк-делл. — Мне кажется, вы с мужем просто не поняли друг друга. Ведь вы хотите сказать, что не знаете, чем занимаетесь днем, в прямом смысле этого слова, верно? — Да, — благодарно выдохнул Хоуг. — Именно так. — И хотите, чтобы мы выяснили, чем вы занимаетесь, проследили за вами, узнали, куда ходите, и сообщили вам, правильно? Хоуг энергично закивал головой: — Да, именно это я и пытался сказать. Рэнделл перевел взгляд с Хоуга на жену и обратно на Хоуга. — Давайте внесем ясность, — предложил он. — Вы действительно не знаете, чем занимаетесь днем, и хотите, чтобы я это выяснил. И сколько же времени все это продолжается? — Я… не знаю. — Так, а что же вы знаете? Благодаря нескольким наводящим вопросам Хоуг, наконец, сумел описать свои невзгоды. Насколько можно было судить, он помнил все, что случилось с ним в те пять лет до его пребывания в пансионате святого Георгия в Дюбуке. Его уже больше не беспокоила неизлечимая амнезия, да и сам он считал себя полностью выздоровевшим. А когда выписался, администрация больницы нашла ему работу. — А что за работа? — спросил Рэнделл. Хоуг не знал. Вероятно, это была та же самая работа, что и сейчас. Выписывая его из больницы, ему внушили, что о работе незачем беспокоиться и надо стараться забывать о ней дома. — Видите ли, — объяснил Хоуг, — они полагали, что причиной моей амнезии стало сильное нервное напряжение и переутомление. Я помню, доктор Рэннол особо подчеркнул, что я должен избегать любых упоминаний о том, где работаю и чем занимаюсь. А возвращаясь домой, мне следует забыть обо всем и постараться найти себе хобби. Вот я и пытался следовать этому совету. — Хм. Надо заметить, вы действительно в этом преуспели. Послушайте, а вас не лечили гипнозом? — Не знаю. — Думаю, лечили. Как ты думаешь, Син? Такое вероятно? — Вполне, — кивнула жена. — Постгипнотическое внушение. Понятно, что спустя пять лет, несмотря на все свои попытки, он просто не способен вспомнить о своей работе. Своеобразный метод лечения, если не сказать больше. Рэнделлу этого было вполне достаточно. Синти прекрасно разбиралась в психологии. Откуда она брала ответы — из книг или руководствовалась чистой интуицией, — Рэнделл не знал, да и знать не хотел. Чаще всего она оказывалась права. — Одно мне не нравится, — добавил он. — Пять лет вы пре-спокойненько жили себе, явно не заботясь, где и кем работаете. Откуда же это внезапное желание узнать о своей профессии? Хоуг поведал им о дискуссии за обеденным столом, о странном веществе под ногтями и докторе Потбери, который выставил его из своего кабинета. — Мне страшно, — несчастным голосом произнес он. — Мне казалось, что это кровь А теперь я уверен: это нечто… еще хуже. — А почему вы так решили? — спросил Рэнделл. Хоуг нервно облизнул губы: — Ну, потому что… — он замялся, не зная, как объяснить. — Но вы поможете мне? — Это не по моей части, — строго сказал Рэнделл. — Вам, без сомнения, нужна помощь, но только не наша, а психиатра. Амнезия не по моей части. Я — обыкновенный детектив. — Но мне и нужен детектив. Я хочу, чтобы вы проследили за мной и выяснили, чем я занимаюсь. Рэнделл хотел было отказаться, но вмешалась жена: — Я уверена, что мы сможем вам помочь, мистер Хоуг. Возможно, вам все-таки следует проконсультироваться у психиатра… — Нет, нет. — …По если вы хотите, чтобы мы проследили за вами, мы это сделаем. — Не нравится мне все это, — заметил Рэнделл. — Мы же ему вообще не нужны. Хоуг положил перчатки на стол и достал из внутреннего кармана пачку денег. — Я заплачу. Он принялся отсчитывать банкноты. — Я принес только пять тысяч, — с беспокойством произнес он. — Этого достаточно? — Достаточно, — заверила его Синти. — Для начала, — добавил Рэнделл. Он взял деньги и сунул их в карман рубашки. — Кстати, если вы не знаете, чем занимаетесь на работе, и помните только больницу, то откуда у вас деньги? — Он постарался спросить об этом как можно более равнодушно. — А мне платят каждое воскресенье. Две тысячи долларов. Когда он ушел, Рэнделл передал деньги жене. — Неплохие бумажки, — заметила опа, аккуратно разглаживая и раскладывая их. — Тедди, а почему ты хотел избавиться от этого увальня? — Вовсе не хотел. Я просто набивал себе цену. Старый трюк с запудриванием мозгов. — Так я и думала, но ты чуть было не спугнул его. — Ничего подобного. Я же знаю, что вполне могу положиться на тебя. Уж ты-то его не выпустишь, пока он не расстанется с последней монетой. Она счастливо улыбнулась. — Ах ты, моя душечка. У нас так много общего: мы оба любим деньги. И ты ему поверил? — Ни единому слову. — Я тоже. Ну и отвратительный тип! Хотела бы я знать, что у него на уме. — Не знаю, но постараюсь разобраться. — Ты что, собираешься следить за ним сам? — А почему бы и нет? С какой стати я должен платить кому-то сто долларов в день без всякой гарантии, что его не упустят. — Тедди, не нравится мне вся эта история. Зачем ему понадобилось платить нам столько денег? — Вот это-то я и хочу узнать. — Будь осторожен. Ты помнишь «Союз рыжих»? — Союзы ры… А, опять Шерлок Холмс. Пора бы вырасти из этого возраста, Син. — Самому бы не мешало подрасти. Этот коротышка ничего, кроме зла, нам не принесет. Она вышла спрятать деньги, а когда вернулась, он стоял на коленях возле кресла, в котором сидел Хоуг, и с остервенением прыскал из пульверизатора одеколоном. — Син… — произнес он, обернувшись к жене. — Да, Тедди? — Ты кресло не трогала? — Нет, конечно. Я только протерла подлокотники перед его приходом. — Я не об этом. Я спрашиваю, после того, как он ушел. Он хоть перчатки-то снимал? — Погоди… Да, снимал. Я еще смотрела на его ногти, когда он рассказывал. — И я тоже. Мне просто хотелось убедиться, что я еще в здравом уме. Ну-ка взгляни. Она внимательно осмотрела подлокотник кресла, осыпанный мельчайшей серой пылью. На полированной поверхности не было никаких следов, никаких отпечатков пальцев. — Наверное, он к ним не прикоснулся. Но этого же не можег быть. Когда он сказал «мне страшно», я заметила, как он сжал подлокотники. У него даже суставы побелели. — Может быть, коллодий? — Не глупи. Ты же сам видишь: никаких следов. И потом, ты здоровался с ним за руку и обязательно бы заметил. — Нет. Ну и дела! Человек без отпечатков пальцев. Будем считать, что нас просто посетило привидение. — Привидение не станет платить, чтобы за ним следили. — Да у них и денег-то нет. Рэнделл поднялся, прошел на кухню, снял телефонную трубку и набрал номер. — Свяжите меня с клиникой в Дюбуке… Э-э… сейчас. — Он прикрыл микрофон ладонью и подозвал жену: — Син, в каком чертовом штате может находиться этот город? Через сорок пять минут он бросил трубку на рычаг. — Нет, ну это полный финиш, — объявил он в недоумении. — Оказывается, в этом самом Дюбуке никогда не было, нет и, по всей вероятности, не будет никакого пансионата святого Георгия. И доктора Рэннола тоже не существует. ГЛАВА ТРЕТЬЯ — Вот оп, — Синти Крейг-Рэнделл толкнула в бок мужа. А он продолжал преспокойно держать перед собой газету, словно был поглощен чтением. — Да вижу я его, вижу, — процедил он сквозь зубы. — Уймись. Можно подумать, тебе впервые пришлось заниматься слежкой. — Тедди, будь осторожен. — Не беспокойся. — И он стал наблюдать поверх газеты, как Джонатан Хоуг спускается по ступенькам большого дома, в котором находилась его квартира. Выйдя на тротуар, Хоуг свернул налево. Часы показывали 53 минуты девятого. Рэнделл поднялся и, неторопливо сложив газету, оставил ее на скамейке рядом с автобусной остановкой. Затем подошел к аптеке, у входа в которую стоял автомат для продажи жевательной резинки, и опустил в щель монету, заодно в зеркале наблюдая, как Хоуг не спеша идет по улице. Рэнделл повернулся и последовал за ним по противоположной стороне. Синти сидела на скамейке, пока Рэнделл не удалился на полквартала, затем тоже последовала за ним. На следующем углу Хоуг сел в автобус, который, едва тронувшись, остановился на красный свет светофора. Воспользовавшись этим, Рэнделл тоже успел сесть в автобус. Хоуг поднялся на второй этаж. Рэнделл остался на первом. Синти на автобус не успела, но помнила его номер. Ей удалось остановить первое попавшееся такси. Она сообщила водителю по-мерные знаки автобуса, и они пустились в погоню. Они миновали несколько улиц, прежде чем увидели его. На следующем перекрестке такси наконец поравнялось с автобусом. Синти заметила своего мужа. Теперь такси медленно плелось в нескольких десятках метров от автобуса. Когда Синти поняла, что Хоуг собирается сходить, она велела водителю остановиться. Тот притормозил в нескольких метрах от автобусной остановки. К сожалению, Рэнделл и Хоуг направились в ее сторону, поэтому она притворилась, будто отсчитывает деньги, затылком чувствуя присутствие двух мужчин. Таксист с любопытством следил за ней. — Вы случаем не волочитесь за юбками? — вдруг спросила она его. — Нет, леди. Я человек семейный. — А вот мой муж ни одной юбки не пропустит, — не без раскаяния солгала она. — Держите. — Она вручила ему четыре доллара. Хоуг и Рэнделл скрылись из виду. Синти выбралась наружу и направилась к магазину напротив. К своему удивлению, она увидела, как Хоуг обернулся и заговорил с ее мужем. Но она была слишком далеко, чтобы расслышать, о чем они говорят. Это ей показалось крайне странным, но, похоже, ничуть не обеспокоило ее мужа. Он внимательно выслушал Хоуга, потом они рука об руку вошли в здание. Синти немедленно пересекла улицу. В эти утренние часы вестибюль делового центра был переполнен. Шесть лифтов находились в постоянном движении. Только что закрылись двери лифта номер два, лифт номер три начинал заполняться людьми. Синти остановилась возле табачного лотка и быстро огляделась. В вестибюле их не оказалось. И в парикмахерской тоже. Вероятно, они уехали во втором лифте. Синти неотрывно следила за индикаторами этажей, но ничего полезного для себя не выяснила — лифт останавливался чуть ли не на каждом этаже. Вскоре второй лифт снова оказался внизу. Она вошла в него, доехала до самого верха и дождалась, когда выйдут последние, пассажиры. Лифтер вопросительно приподнял бровь. — Какой этаж? — спросил он. Она показала ему десятидолларовый банкнот. — Мне необходимо поговорить с тобой. Лифтер захлопнул двери. — Только быстрее, — предупредил он, покосившись на огоньки на панели. — В последний раз в лифт сели двое мужчин. — Она подробно описала их внешность. — Мне надо знать, на каком этаже они вышли. — Не знаю, — сказал лифтер. — Сами видите, сколько тут ездит народу. Она достала еще десятку. — Подумай. Они, вероятно, вышли самыми последними. Возможно, им даже пришлось уступать дорогу, когда выходили другие. Низенький мужчина скорее всего называл какой-то этаж. — Я и за сотню ничего не смогу вам сказать. В утренние часы в лифт может заехать сама леди Годива [2] на своей лошади, я и ее не замечу. А теперь что, вниз или вы выйдете? — Вниз. Все равно спасибо. — Она отдала ему десятку. Лифтер взял деньги, пожал плечами и сунул их в карман. Оставалось только запять наблюдательный пост в вестибюле и внимательно следить за выходом. Она так и поступила, ругая себя на чем свет стоит. Так попасться на удочку, негодовала она. Это же самый примитивный трюк. Быть частным детективом и позволить провести себя на такой ерунде. Они, вероятно, уже давно на улице, и Тедди ломает голову, куда она запропастилась. Может, как раз сейчас ему нужно, чтобы она ему подыграла. 2 Леди Годива была покровительницей Ковентри (XI век). Она проехала по улицам города нагой, верхом на белой лошади, требуя от мужа выполнить свое обещание уменьшить бремя налогов (прим. пер.). Синти купила бутылку пепси-колы и стала пить из неё маленькими глотками. Она думала о том, сможет ли конспирации ради осилить еще одну, когда неожиданно появился Рэнделл. Облегчение, которое охватило ее при его появлении, свидетельствовало о том, как она переживала за него. Тем не менее Сплти и не думала отказываться от своей роли стороннего наблюдателя. Она отвернулась, прекрасно понимая, что муж непременно заметит ее. Но он не подошел к ней, и тогда она сама нашла его взглядом. Хоуга нигде не было видно. Неужели упустила? Или?.. Рэнделл направился к перекрестку, бросил взгляд на стоянку такси и сел в автобус, который только что подошел к остановке. Синти тут же последовала за ним, пропустив впереди себя несколько пассажиров. Автобус тронулся. Хоуга в нем точно не было, поэтому Синти решила наконец нарушить конспирацию. Муж покосился на нее, когда она опускалась на сиденье рядом с ним. — Син, я думал, мы оторвались от тебя. — Это уж точно, — призналась она. — Объясни мне пожалуйста, что происходит? — Потерпи, пока не доберемся до офиса. Ей не хотелось ждать, но она смирилась. Автобус, на который они сели, шел прямо до их офиса. Когда они поднялись на свой этаж, муж отпер дверь и бросился к телефону, который был напрямую соединен с секретарской службой. — Звонки были? — спросил он, затем молча выслушал сообщения. — О’кей. Пришлите телефонограммы. Это не срочно. Он положил трубку и повернулся к жене. — Что ж, малышка, это самые легкие пять тысяч, которые мы когда-либо заработали. — Ты выяснил, чем он занимается? — Естественно. — И что же он делает? — Три попытки. Она сощурила глаза. — А в лоб не хочешь? — Ладно, ладно, не кипятись. Честно говоря, трудновато догадаться, хотя все довольно просто. Он работает на частного ювелира, полирует камни. Ты помнишь ту грязь под ногтями, которая вывела его из себя? — Ну и что? — Это была ювелирная паста. Но, обладая извращенным воображением, он тут же решил, будто это — засохшая кровь. А в результате у нас с тобой в кармане пять тысяч. — Хм. Похоже, он работает где-то в этом здании, да? — Комната тринадцать-десять, вернее офис. А почему ты не последовала за нами? Синти заколебалась. Ей совсем не хотелось признаваться в своей нерасторопности, но привычка быть абсолютно честной в отношениях с мужем оказалась сильнее. — Я отвлеклась, когда Хоуг заговорил с тобой перед входом в здание, и не успела на лифт. — Понятно. Хорошо, что… Постой, что ты сказала? Хоуг разговаривал со мной? — Да. — Но он не мог со мной разговаривать. Он же меня не видел. — Перед тем, как войти в здание, Хоуг остановился, обернулся и что-то тебе сказал. Вы оба стояли посреди улицы и о чем-то болтали. Можешь поверить, мне было от чего опешить. А потом вы вместе вошли в вестибюль, чуть ли не рука об руку. Муж так и застыл, не в силах произнести ни слова. — Ну, чего ты уставился? Все так и было. — Син, послушай теперь меня, — произнес Рэнделл. — Я сошел с автобуса и последовал за ним в вестибюль. Я буквально наступал ему на пятки, когда он вошел в лифт, но стоило ему повернуться к выходу, как я сразу же спрятался за его спину. А когда он вышел, я задержался, притворился кретином и пристал с какими-то пустяками к лифтеру, и только потом последовал за Хоугом. Тот как раз исчез за дверью под номером тринадцать-десять. Он не разговаривал со мной и даже не видел меня — я в этом уверен. Синти побледнела. — А дальше? — выдавила она из себя. — Ну, когда заходишь туда, там справа стеклянная перегородка, за которой стоят ряды столов. Можно посмотреть сквозь стекло и увидеть ювелиров или ювелирных дел мастеров, в общем, не знаю, как они там называются. Здорово придумано, отличная реклама. Хоуг нырнул прямо туда, и к тому времени, когда я очутился возле перегородки, он уже оказался по другую ее сторону, без плаща, в халате, с одним из этих увеличительных стекол в глазу. Я прошел к столу приемщика. Хоуг даже не поднял головы. Я попросил вызвать управляющего, и когда появился тощий парень с птичьим лицом, я поинтересовался, числится ли у них на работе человек по имени Джонатан Хоуг. Он ответил, что числится, и спросил, не хочу ли я с ним переговорить. Я сказал, не хочу, притворился, будто я следователь из страховой компании. Он поинтересовался, не случилось ли что-нибудь, но я ответил, что это всего лишь обыкновенное расследование, поскольку Хоуг хочет застраховать свою жизнь. И тут я спрашиваю: как долго он у них работает. А управляющий говорит, что уже пять лет и считается самым надежным и способным работником. Я говорю, что это очень хорошо, и спрашиваю, может ли мистер Хоуг позволить себе застраховаться на сто тысяч. Конечно, отвечает он, компания всегда рада, когда их работники страхуют свои жизни. Уходя, я остановился напротив Хоуга и стал смотреть на него сквозь стекло. Через несколько секунд он поднял голову, взглянул на меня и тут же снова занялся своим делом. Если бы он меня узнал, я бы наверняка это заметил. Тут случай явной шизо… шизо… Ну как это называется? — Шизофрения. Раздвоение личности. Но послушай, Тедди… — Да? — Ты же разговаривал с ним. Я видела это своими глазами. — Полегче, дорогуша. Возможно, тебе просто кажется, будто ты это видела, а на самом деле ты смотрела на кого-нибудь другого. Ты была далеко? — Не так уж и далеко. Я стояла перед обувным магазином «Бичем». За ним кафе «У Луи», а дальше вход в деловой центр. Ты стоял спиной к газетному киоску, то есть практически лицом ко мне. Хоуг же повернулся ко мне спиной, но ошибиться я никак не могла. Когда вы оба повернулись и вместе вошли в здание, я увидела его в профиль. — Да не разговаривал я с ним! И внутрь зашел не с ним, а за ним. — Эдвард Рэнделл, не делайте из меня дурочку! Я признаю, что упустила вас из виду, но это же не значит, будто я круглая идиотка. Рэнделл был женат уже довольно давно, а поэтому заметил признаки надвигающейся опасности. Он поднялся, подошел и обнял Синти за плечи: — Послушай, девочка моя, — сказал он мягко и в то же время серьезно, — я вовсе не подшучиваю над тобой. Может, где-то и произошел какой-то сбой, но только я рассказываю тебе все так, как помню сам. Синти пристально посмотрела ему в глаза, потом внезапно поцеловала и отстранилась. — Хорошо, мы оба с тобой правы. Невероятно. Пошли. — Пошли? Куда? — На место преступления. Если я немедленно с этим не разберусь сама, то мне уже никогда не уснуть спокойно. Деловой центр оказался на прежнем месте. Обувной магазин и киоск тоже. Рэнделл встал на место Синти и понял, что она вряд ли могла ошибиться, разве только если бы была пьяна. Но в то же время он прекрасно помнил, что произошло с ним. — Послушай, дорогая, а ты по дороге случайно не пропустила парочку рюмочек? — с надеждой в голосе поинтересовался он. — Ну уж нет. — И что же теперь делать? — Не знаю. Нет, знаю. Мы ведь покончили с Хоугом, верно? Мы его выследили. — Так… И что дальше? — Пошли, покажешь мне, где он работает. Я хочу спросить у него самого, разговаривал он с тобой или нет. — Хорошо, малышка, как скажешь. — Он пожал плечами. Они вошли в вестибюль и сели в подошедший лифт. Шестой этаж, третий, девятый… Рэнделл дождался, когда выйдут все пассажиры, а потом назвал свой этаж: — Тринадцатый. Лифтер обернулся. — Могу доставить вас на двенадцатый или четырнадцатый, приятель, а там уж как знаете, — серьезно сказал он. — Что? — У нас нет тринадцатого этажа. А если бы и был, то никто не стал бы снимать там помещение. — Да нет, ты ошибаешься. Я был на нем сегодня утром. Лифтер одарил его снисходительным взглядом. — Смотрите. — Он нажал на кнопку. Лифт поехал вверх и остановился. — Двенадцатый. — Он снова нажал на кнопку. Цифра «двенадцать» уехала вниз, а снизу приехала другая. — Вот четырнадцатый этаж. А вам какой? — Извини, — сказал Рэнделл. — Я действительно был здесь утром, и мне показалось, что я правильно запомнил этаж. — Должно быть, это был восемнадцатый, — предположил лифтер. — Иногда восьмерка смахивает на тройку. А кто вам нужен? — «Детеридж и компания». Они изготовляют ювелирные украшения. Лифтер отрицательно покачал головой. — Нет, только не в этом здании. У нас нет никаких ювелирных мастеров и никаких Детериджей. — Ты уверен? Вместо ответа лифтер опустил лифт на десятый этаж. — Загляните в кабинет номер десять ноль один — там секретариат. Нет, никакого Детериджа у них нет. И никаких ювелиров. Может быть, это в другом здании, в переулке? Рэнделл всех поблагодарил и ушел потрясенный. Синти все это время молчала, теперь же она вдруг сказала: — Милый мой… — Да… Что? — Мы можем подняться на последний этаж и осмотреть все сверху донизу. — Зачем? Если бы здесь были ювелиры, нам бы сказали. — Они могут хранить это в тайне. Что-то здесь мне кажется подозрительным. Если вдуматься, то ведь можно спрятать и целый этаж — для этого только нужно выкрасить дверь так, чтобы она напоминала сплошную стену. — Глупости. У меня наверняка какие-то галлюцинации. Тебе придется сводить меня к врачу. — Это не глупости, и галлюцинации тут ни при чем. Как ты можешь определить высоту в лифте? Только по этажам. А если какой-то из них не помечен номером, то ты и не догадаешься о его существовании. Быть может, мы докопались до сути. Синти не очень-то верила своим собственным доводам, но прекрасно понимала, что сейчас ее муж больше всего нуждается в ее поддержке. Рэнделл было согласился, как вдруг спохватился: — А как насчет лестницы? Ведь если идти по ней, то не помогут никакие фокусы с номерами. — А может, и с ней что-то не в порядке. Давай проверим. Но все оказалось в полном порядке. Между этажами было одинаковое количество ступенек — восемнадцать, между двенадцатым и четырнадцатым тоже. Они спускались с самого верха и внимательно изучали надписи на каждом матовом стекле. Это отняло у них много времени, поскольку Синти и слушать не хотела о том, чтобы они шли врозь. Она хотела постоянно держать мужа в поле зрения. Тринадцатого этажа просто не существовало, как не существовало и двери, ведущей в ювелирную фирму, как бы там она ни называлась. Ну а если бы они еще и заходили внутрь, на поиски потребовалось бы не меньше двух дней. Рэнделл задумчиво разглядывал дверь с вывеской: «Прайд, Гринвей, Гамильтон, Штейнболт, Картер и Грипвей — поверенные». — За это время они запросто могли успеть поменять вывески на дверях, — пробормотал он. — Но только не на этой, — возразила Синти. — Во всяком случае, если бы они что-то заподозрили, то так бы вычистили офис, что ты все равно бы не узнал. Тем не менее она тоже с подозрением глядела на надпись. Деловые центры всегда в ореоле таинственности: звуконепроницаемые стены, жалюзи и дурацкие названия фирм, все это может оказаться прикрытием для чего угодно. И никому ни до чего ног дела — ни полицейскому из участка, ни соседям, ни даже уборщице. Разве что хозяин здания может поинтересоваться. Но если аренду платят исправно, администрация, как правило, оставляет съемщика в покое. Синти так и передернуло. — Пошли отсюда, Тедди, — сказала она. Для очистки совести они осмотрели оставшиеся этажи и наконец вышли в вестибюль. Синти почувствовала облегчение, увидев человеческие лица и солнечный свет. Рэнделл остановился на нижней ступеньке лестницы и огляделся. — А мы не могли оказаться в другом здании? — неуверенно спросил он. — Нет, это исключено. Видишь тот табачный киоск? Я знаю каждое пятнышко на прилавке. — Тогда в чем же дело? — А в том, что пора пойти перекусить. — Согласен, только мне, пожалуй, хватит одной выпивки. Однако после третьей рюмки виски она все-таки уговорила ею включить в меню бифштекс и пару чашечек кофе, которые хотя и протрезвили Рэнделла, но настроения ему не подняли. — Син… — Да, Тедди. — Послушай, что со мной происходит? Она ответила не сразу, старательно подбирая слова: — Мне кажется, ты просто стал жертвой потрясающего гипнотического эксперимента. — Мне тоже так кажется. Либо я просто свихнулся. Пусть уж лучше будет гипноз. Но мне хотелось бы знать: кому это нужно? Она вилкой принялась рисовать вензеля на скатерти. — А мне и знать не хочется. Угадай, что мне хочется? — Что? — Отослать мистеру Хоугу его пять тысяч долларов с запиской, уведомляющей о том, что мы ничем не можем ему помочь. Он изумленно уставился на нее. — Отослать деньги обратно? Ну ты даешь! У Синти было такое выражение на лице, словно ее застукали с поличным, когда она украла что-то в супермаркете. — Да, я бы хотела сделать именно так. Уж на пропитание мы как-нибудь заработаем разводами и прочей мелкой слежкой. А в дела подобного рода мы просто не должны совать пос. — Ты говоришь так, словно у тебя вошло в привычку давать официанту пять тысяч чаевых, — проворчал Рэнделл. — Нет, не вошло. По я думаю, это не та сумма, ради которой стоило бы рисковать твоей шеей или рассудком. Послушай, Тедди, кто-то явно пытается вывести нас из строя. Я бы хотела знать: почему? — Хм, мне самому это интересно! Потому-то я и не собираюсь бросать дело. Я не желаю, чтобы из меня делали идиота. — А что ты собираешься сказать мистеру Хоугу? Он взъерошил и без того торчавшие в разные стороны волосы. — Не знаю. Полагаю, ты сама можешь с ним объясниться. Уж выкрутись как-нибудь. — Превосходная идея, просто шикарная! Я скажу ему, что ты сломал ногу, но завтра будешь в полном порядке. — Ну зачем ты так, Син? Ты ведь и сама знаешь, что тебе удастся выкрутиться. — Хорошо. Но ты должен мне пообещать, Тедди, что, пока мы занимаемся этим делом, мы все время будем вместе. — А разве мы не вместе? — Я хочу сказать — каждую минуту. Чтобы ты ни на шаг не отходил от меня. — Но послушай, Син, это же практически невозможно. — Обещай. — Ну ладно, ладно, обещаю. — Вот так-то лучше. — Она расслабилась и теперь казалась почти счастливой. — А не вернуться ли нам в офис? — Да черт с ним. Давай-ка лучше сходим в кино. Но удовольствия от фильма Рэнделл так и не получил, хотя и смотрел любимый им сериал вестернов. Главный герой показался ему таким же негодяем, как и управляющий ранчо, а в таинственных всадниках в масках было нечто воистину зловещее. К тому же он все еще видел тот злополучный тринадцатый этаж, длинную стеклянную перегородку, за которой работали ювелирных дел мастера, да плюгавенького высохшего управляющего из фирмы «Детеридж и компания». Черт побери, неужели можно так загипнотизировать человека, что он будет уверен вплоть до мельчайших подробностей, что это с ним на самом деле? А Синти вообще вряд ли уловила содержание фильма. Она была полностью поглощена наблюдением за людьми в зале. Как только загорался свет, она украдкой изучала их лица. Если они так мрачны, когда развлекаются, то какие же они у них в несчастье? В лучшем случае лица сидевших в зале людей были просто непроницаемы. Неудовольствие, следы физического недуга, раздражение, тоска, готовность надуть — вот что читала она на этих лицах. И почти ни одного веселого. Даже Тедди, этот неунывающий оптимист, и тот сейчас казался каким-то кислым. Конечно, у него на то есть уважительная причина, убеждала она себя. Интересно, а какие причины кроются за всеми остальными горестными масками? Она припомнила картину с названием «Подземка», на которой была изображена толпа спешащих на работу людей, вываливавшихся из поезда, в то время как другая толпа устремлялась ей навстречу. Все эти люди мрачны и озабочены. Да и сама картина являет собой невеселое зрелище. Очевидно, художник поставил перед собой задачу показать всю беспросветность человеческой жизни. Синти была рада, когда фильм наконец закопчился и они, выйдя на улицу, ощутили относительную свободу. Рэнделл остановил такси и назвал домашний адрес. — Тедди… — Да? — Ты обратил внимание на лица людей в кинотеатре? — Да нет, я особенно и не приглядывался. А что? — Знаешь, незаметно, чтобы кто-нибудь получал удовольствие от жизни. — Может, они его и не получают. — Но почему? Послушай, ведь мы-то с тобой счастливы. — Это точно. — У нас всегда находится развлечение. Вспомни, когда у нас не было денег и мы еще только пытались открыть собственное дело, мы даже тогда были счастливы. Всегда ложились спать с улыбкой. Да и сейчас ничего не изменилось. В чем же дело? Он улыбнулся — впервые после этих проклятых поисков тринадцатого этажа — и ущипнул ее. — Быть с тобой рядом — уже счастье, малышка. — Спасибо. Но и с тобой тоже. Ты знаешь, в детстве мною владела безумная мысль. — Выкладывай! — Я была счастлива, как может быть счастлив только ребенок. Но, подрастая, видела, что моя мать и отец несчастны. Учителя, да и большинство взрослых, тоже. И вот мне втемяшилось в голову, будто по мере того, как взрослеешь, узнаешь в жизни нечто такое, что не позволяет тебе испытывать счастье. Ну, знаешь, как обычно обращаешься с ребенком: «Ты еще слишком мал, чтобы понять» или «Подожди, пока подрастешь, дорогая, тогда все поймешь». Меня всегда удивляло, что это за секрет, который все так тщательно от меня скрывают. Я даже начала подслушивать под дверями, пытаясь разгадать эту страшную тайну. — Воистину, ты рождена, чтобы стать детективом. — Тс-сс. Что бы там ни было, а я видела, как взрослые становились все несчастней. И тогда я стала молиться, чтобы мне никогда в жизни не довелось узнать этого секрета. Похоже, я до сих пор так его и не узнала. Рэнделл рассмеялся. — Я тоже. Я вечный сатир. И счастлив от того, что у меня нет ни капли здравого смысла. Синтн положила руку в перчатке на его плечо. — Не смейся, Тедди. Вот почему я так боюсь этого Хоуга. Мне кажется, если мы и дальше будем заниматься его делом, то в конце концов разгадаем секрет, который знают взрослые. И тогда уж точно будет не до смеха. Он было засмеялся, но оборвал смех и пристально посмотрел на жену. — Послушай, Син, ты что, всерьез? — Он пальцами коснулся ее подбородка и повернул ее лицом к себе. — Не будь ребенком! Просто тебе сейчас нужен хороший обед, ну и, конечно же, выпивка. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ После обеда Синти раздумывала, что бы такого сказать мистеру Хоугу по телефону, как вдруг заверещал звонок домофона. Она подошла к двери и подняла трубку. — Да? — сказала она и почти тут же повернулась к мужу, произнеся одними губами: — Это мистер Хоуг. Рэнделл удивленно вскинул брови, приложил палец к губам и с преувеличенной осторожностью на цыпочках двинулся в спальню. Она кивнула. — Одну минуточку, пожалуйста. Вот так лучше. Кажется, что-то со связью. Кто это? А, мистер Хоуг. Заходите, заходите. И Синти ткнула пальцем в кнопку уличного замка. Мистер Хоуг появился в дверях, рассыпаясь в извинениях. — Надеюсь, я не очень помешал вам? Но, понимаете, я так расстроен, что мне просто не терпится узнать о результатах ваших поисков. Синти даже не предложила ему присесть. — Сожалею, но придется вас разочаровать, мистер Хоуг, — холодно отозвалась она. — Мистера Рэнделла все еще нет дома. — Вот как? — Он был так искренен в своем разочаровании, что Синти испытала к нему жалость. Однако все ее сочувствие испарилось, стоило ей только вспомнить, что пришлось пережить ее мужу из-за этого человека. — Простите, а вы не знаете, когда он вернется? — неуверенно продолжал Хоуг. — Вот уж чего не могу сказать, того не могу. Знаете ли, мистер Хоуг, жены детективов привыкли ждать. — Да, действительно, извините. Ну что ж, не смею больше надоедать вам своим присутствием. Но, знаете, мне бы так хотелось поговорить с ним. — Я передам ему. Вы хотели поговорить о чем-то конкретном? Может, появилась новая информация? — Да нет, — в нерешительности протянул Хоуг. — Нет, я полагаю… Все, очевидно, кажется вам глупостью. — Что именно, мистер Хоуг? Он испытующе посмотрел на пее. — Знаете, я хотел бы… Миссис Рэнделл, вы верите в одержимость? — Одержимость? — Ну да, одержимость человеческих душ демонами? — Честно говоря, я об этом как-то не думала, — осторожно отозвалась Синти. Слышит ли их разговор Тедди, мелькнуло у нее в голове, и успеет ли он прибежать, если она закричит? Хоуг как-то странно затеребил пальцами ворот рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу. В руках у него оказался какой-то предмет, висевший на цепочке под рубашкой. Синти усилием воли заставила себя взглянуть на то, что он ей показывал. К ее огромному облегчению, это оказалось всего лишь ожерелье из головок чеснока. — Зачем вы это носите? — удивленно поинтересовалась она. — Глупо, не правда ли, иметь подобные предрассудки, но, знаете, меня это успокаивает. Поверите ли, я испытал невероятный ужас при одной мысли о том, что за мной следят. — Погодите, но это же естественно. Мы за вами и следили. Я хочу сказать, мистер Рэнделл следил, согласно вашим же инструкциям. — Извините, я не о том. Понимаете, этот мужчина в зеркале… Казалось, он хочет что-то сказать, но не решается. — Мужчина в зеркале? — Ну, видите ли, когда ваше отражение наблюдает за вами, то так оно и должно быть, и это вас не беспокоит. А тут, простите, нечто совершенно иное. Словно кто-то пытается добраться до вас и выжидает подходящего момента. Вы полагаете, я сумасшедший, да? — неожиданно спросил он. Но Синти слушала его только вполуха, потому что когда он вытаскивал чесночное ожерелье, она заметила еще кое-что весьма интересное. Подушечки его пальцев были чистыми, и на них отчетливо виден рисунок кожи, как у любого нормального человека. На сей раз они не были покрыты коллодием. Она тут же решила взять несколько отпечатков пальцев для Тедди. — Ну что вы, я совсем так не думаю, — успокаивающим тоном произнесла опа. — Просто мне кажется, вы все слишком близко принимаете к сердцу. Вам следует расслабиться. Не хотите ли выпить? — Ах, большое спасибо. Был бы очень признателен за стакан воды. Вода или спиртное — это совсем не важно. Ее интересовал только сам стакан. Она извинилась и вышла на кухню, где выбрала высокий стакан с гладкими стенками, тщательно вытерла его и осторожно, чтобы не замочить безупречно чистую поверхность, налила воды, добавив в нее немного льда. Она отнесла стакан Хоугу, держа его за самое донышко. Желая того или нет, но он все-таки ее перехитрил. Он стоял перед зеркалом в прихожей и, по всей вероятности, поправлял галстук и приводил себя в порядок, пряча чеснок под рубашку. Когда Хоуг обернулся к ней, она заметила, что он успел надеть перчатки. Синти предложила ему присесть в надежде на то, что он их снимет, но в ответ услышала: — Я уже и так слишком злоупотребил вашим вниманием. Он отпил полстакана, поблагодарил и молча удалился. — Ну что, ушел? — поинтересовался Рэнделл, появляясь в дверях. — Ушел. В следующий раз сам выполняй свою грязную работу, Тедди. Я из-за него тут так перенервничала. — Успокойся, старушка. — Все это, конечно, прелестно, но лучше бы он больше вообще здесь не показывался. — Она подошла к окну и распахнула его. — Слишком поздно отступать. Мы и так уже влезли по самые уши. — Его взгляд остановился на стакане. — Слушай, ты все-таки заполучила отпечатки его пальцев? — Нет, мне не повезло. Думаю, он прочел мои мысли. — Скверно. — Тедди, как ты собираешься поступить с ним в дальнейшем? — Есть у меня одна идейка, но давай-ка я ее лучше сначала немного проработаю. А чего это он вдруг начал кормить тебя баснями про демонов и мужчин в зеркале, следивших за ним? — Но он сказал совсем не так. — Скорее всего этим мужчиной в зеркале был я. Сегодня утром мне именно так и пришлось следить за ним. — Хм. По-моему, он просто употребил метафору. Он же очень нервничает. — Она неожиданно обернулась. Ей вдруг показалось, будто она заметила какое-то движение за своим плечом. Но там ничего не было, кроме мебели и стены. Вероятно, просто отражение в зеркале, решила она, так ничего и не сказав вслух. — Я, кстати, тоже нервничаю, — добавила Синти. — А уж что касается демонов, то мне и его, этого дьявола, хватит. Знаешь, что мне хочется? — Что? — Выпить что-нибудь покрепче и пораньше завалиться спать. Рэнделл обнаружил, что стоит в пижаме перед зеркалом, которое висело в гостиной рядом с входной дверью. Отражение, но не его, а другого мужчины, одетого в старомодный костюм солидного бизнесмена, говорило ему: — Эдвард Рэнделл. — А? — Эдвард Рэнделл, вас вызывают. Обопритесь, пожалуйста, на мою руку. Подвиньте стул, чтоб вам было легче пролезть. Ему вдруг показалось совершенно естественным и единственно разумным поступить именно так. Он придвинул стул к стене, оперся на предложенную ему руку и взобрался в зеркало, с обратной стороны которого почему-то оказалась раковина. На нес пришлось наступить, чтобы спуститься на пол. Он и визитер из зеркала оказались в маленькой туалетной комнате, выложенной белым кафелем. — Поторопитесь, — предупредил его новый знакомый. — Остальные уже собрались. — Кто вы? — Меня зовут Фиппс, — с легким поклоном представился незнакомец. — Сюда, пожалуйста. Он открыл дверь туалетной комнаты и подтолкнул Рэнделла вперед. Комната, в которую они вошли, оказалась залом для заседаний с уже собравшейся аудиторией — вокруг длинного стола сидело около дюжины мужчин. Все они смотрели на вновь прибывшего. — Поторопитесь, мистер Рэнделл. Еще один толчок в спину — правда, уже не такой мягкий, — и он оказался на полированном столе. Его твердая крышка холодила кожу сквозь тонкую ткань пижамных брюк. Он застегнул жакет доверху — его начинало трясти. — Слушайте, кончайте, а? — сердито произнес Рэнделл. — Дайте мне слезть отсюда. Я же не одет. Он попытался подняться, но, похоже, не мог сделать ни одного даже самого простого движения. За спиной кто-то хихикнул. Чей-то голос критически заметил: — Не слишком-то он жирный. — В такой работе жир только мешает, — тут же откликнулся другой. Он уже начал ориентироваться в ситуации. В последний раз это был бульвар Мичиган, а он был без брюк. Затем, почти мгновенно, он очутился в школе не только без штанов, но и с невыученными уроками, а потом на деловых переговорах. Ну ладно, он прекрасно знает, что ему делать: закрыть глаза, натянуть на себя одеяло и преспокойно проснуться в своей постели. Он закрыл глаза. — Не стоит прятаться, мистер Рэнделл. Мы-то вас все равно видим. Так что не тратьте понапрасну время. Он открыл глаза и оглядел собравшихся. — Что вы тут задумали? — грозно рявкнул он. — Где я? Зачем меня сюда притащили? Что происходит? Лицом к нему во главе стола стоял огромных размеров мужчина. Широкоплечий, грузный, пропорционально сложенный, он достигал в росте шести футов и двух дюймов. Все его тело будто состояло из одних складок жира. Мелкие черты лица казались совсем крохотными из-за толстых щек и двойного подбородка, однако руки были топкие, изящной формы и с хорошо ухоженными ногтями. Маленькие глазки смотрели весело, а пухлые губы расплывались в улыбке. — Всему свое время, мистер Рэнделл, — ответил он весело. — Ну а что касается места, в котором вы находитесь, так это тринадцатый этаж делового центра. Надеюсь, вы все помните. — Он закашлялся, захихикал, словно только что рассказал сальный анекдот. — Ну а это, как вы сами понимаете, не что иное, как заседание правления «Детеридж и компания». — Несмотря на свое огромное уродливое брюхо, он все-таки умудрился наклониться и сесть на стул. — А я — Эр Джефферсон Стоулз, председатель правления. К вашим услугам, сэр. — Но… — Пожалуйста, мистер Рэнделл, давайте сначала представимся друг другу. Справа от меня мистер Таусенд. — Добрый вечер, мистер Рэнделл. — Здравствуйте, — совершенно машинально ответил Рэнделл. — Послушайте, по-моему, это зашло слишком далеко. — Дальше мистер Грейвсби, мистер Уэлс, мистер Йокам, мистер Принтемпс, мистер Джоунс, мистер Фиппс, которого вы уже встречали. Он наш секретарь. За ним мистер Рейфснайдер и мистер Снайдер. Нет, они не родственники. И, наконец, мистер Паркер и мистер Крус. Очень сожалею, но мистер Потифар не смог присутствовать. Однако кворум у нас есть. Рэнделл снова попытался подняться, но поверхность стола оказалась на редкость скользкой. — А мне плевать, есть тут кворум или нет, — сердито буркнул он. — Шайка мафиозная. Нечего мне здесь делать. — Фу, мистер Рэнделл. Фу. Разве вы не хотите получить ответы на ваши вопросы? — Черт побери, не таким же образом. Я… — Но мы должны ответить на них. У нас заседание правления, а вы включены в повестку дня. — Я? — Да, вы. Хоть вы и значитесь под вторым номером, но все равно нам следует кое-что прояснить. Нам не нравится ваша деятельность, мистер Рэнделл. И вы должны ее прекратить. Рэнделл и рта не успел открыть, как Стоулз поднял руку. — Не торопитесь, мистер Рэнделл. Позвольте вам кое-что объяснить. Конечно, нас касается отнюдь не все. Нам безразлично, скольких блондинок в гостиничных номерах вы надули, разыгрывая из себя корреспондента по бракоразводным делам, у скольких жен опустошили кошельки. Тем более нас не касается, сколько писем вам пришлось вскрыть. Нас беспокоит всего одно ваше дело. Я говорю о деле мистера Хоуга. Он почти выплюнул последнее слово. По комнате прополз встревоженный шепот. — А при чем здесь мистер Хоуг? — спросил Рэнделл. Снова послышался шум. С лица Стоулза исчезла улыбка. — Давайте в дальнейшем именовать его «клиентом», — предложил он. — Так будет лучше, мистер Рэнделл. Так вот, у нас иные планы относительно мистера… вашего клиента. Вы должны оставить его в покое. Вам следует навсегда забыть о его существовании и никогда больше не видеться с ним. Нисколько не испугавшись, Рэнделл уставился на Стоулза. — До сих пор я ни разу не обманывал своих клиентов. В гробу я вас всех видел. — Это весьма отдаленная перспектива, — проговорил Стоулз, выпячивая губы, — уверяю вас. На это бесполезно надеяться, если только вы не употребили это в качестве напыщенной метафоры. Давайте рассуждать здраво. Я знаю, вы довольно благоразумны, я и все мои коллеги тоже. А потому вместо того, чтобы убеждать вас, я расскажу историю, из которой вы сами все поймете. — Не собираюсь я слушать никаких историй! Я ухожу! — А я вот в этом вовсе не уверен. Вы будете слушать! — И он ткнул в Рэнделла пальцем. Тот попытался сделать то же самое, но вдруг понял, что не может пошевелить рукой. «Это самый паршивый сон, который мне когда-либо приходилось видеть, — подумал он. — Не стоило наедаться перед сном. Это мне хороший урок». — Вначале была Птица, — провозгласил Стоулз. Он неожиданно закрыл лицо руками. Остальные, сидевшие вокруг стола, последовали его примеру. Птица… Неожиданно Рэнделл совершенно отчетливо понял, что эта птица — не какой-нибудь дохлый безобидный цыпленок, а жадная хищная птица с сильными крыльями. У нее пристальный, немигающий взгляд, бордовые сережки под глазами холодного белесого цвета. Но отчетливей всего он почему-то представил себе лапы этой птицы — покрытые желтыми чешуйками, бесплотные, когтистые и грязные. Отвратительная, грозная, хищная… Стоулз отнял от лица руки. — Птица была одна. Ее огромные крылья хлопали в бескрайних просторах космоса, пустых и холодных. Но внутри ее зарождалась мощь, и мощь стала началом жизни. Птица обвела своим взором все четыре стороны света, хотя их еще не существовало. Она посмотрела вверх и вниз, и из пустоты и воли своей она свила гнездо. И гнездо это было глубоким, широким и прочным. И в гнезде своем сложила она сто яиц и стала высиживать их, вынашивая свои замыслы в течение тысяч и тысяч лет. А когда пришло время, она покинула гнездо и создала свет, чтобы его увидели ее птенцы. И стала ждать она часа рождения. И вот из каждого яйца вышли сотни сынов Птицы — десять тысяч сильных. И таким огромным было гнездо ее, что всем в нем хватило места, и даже досталось каждому по отдельному королевству. И каждый стал в нем королем, королем над тварями, ползающими и плавающими, летающими и ходящими, над теми, кто родился в щелях гнезда, согретый теплом и надеждами. Мудра и жестока была Птица, мудры и жестоки родились сыны ее. И долгие тысячелетия они боролись между собой и управляли миром, и Птица была довольна. Но потом кто-то из них решил, что они так же мудры и сильны, как сама Птица. И из материала гнезда создали они существ по образу и подобию своему и вдохнули в них жизнь, чтобы и они могли иметь сыновей, служить им и бороться за них. Но сыны сынов не обладали ни мудростью, ни жестокостью, ни силой. А были они слабы, безвольны и глупы. И не понравилось это Птице. И сбросила она вниз своих сынов, чтобы их заковали в цепи существа безвольные и глупые… Прекратите ерзать, мистер Рэнделл! Я знаю, что это сложновато для ваших убогих мозгов, но сейчас вам полезно заглянуть чуть дальше собственного носа. Но глупые и слабые не смогли удержать сынов Птицы, и вскоре Птица сама оказалась среди них. Но там оказались еще и другие — более властные, жестокие и расчетливые, — которые действовали хитростью и обманом и не позволили сынам освободиться. И тогда Птица вернулась в свое гнездо и стала ждать, когда пробьет ее вас. И час пробил, и мы не позволим вам помешать нам. Забудьте про вашего клиента. Вам понятно, не так ли? — Непонятно! — неожиданно заорал Рэнделл, обретя способность говорить. — Плевать я хотел на ваши паршивые бредни! Катитесь вы к чертовой матери вместе с вашей компанией! Ваша шутка зашла слишком далеко! — Глупый, слабый и безвольный, — сокрушенно заметил Стоулз. — Покажите ему, мистер Фиппс. Секретарь поднялся, положил портфель на стол, открыл его, что-то вытащил оттуда и сунул Рэнделлу под самый нос. Это оказалось зеркало. — Пожалуйста, смотрите сюда, мистер Рэнделл, — вежливо сказал он. Рэнделл уставился на собственное отражение. — О чем вы думаете, мистер Рэнделл? Внезапно отражение исчезло, и он вдруг понял, что видит свою спальню с некоторой высоты. В комнате было темно, но все-таки он различил голову своей жены на подушке. Его место на постели оказалось пустым. Синти зашевелилась и повернулась на бок, тихо вздохнув. Ее полуприкрытые губы слегка улыбались, словно ей снилось что-то приятное. — Видите, мистер Рэнделл? — спросил Стоулз. — Вы же не хотите, чтобы у нее были неприятности, не так ли? — Послушай, ты, грязный подонок… У вас и без того хватает грехов. — Полегче, мистер Рэнделл, полегче. Не забывайте о своих интересах, да и о ее тоже, — Стоулз отвернулся. — Перенесите его, мистер Фиппс. — Пошли, мистер Рэнделл. Он снова ощутил унизительный толчок в спину, а затем его понесло по воздуху, и все вокруг внезапно разлетелось на мелкие кусочки. …Рэнделл лежал на спине в своей постели, широко раскрыв глаза. Он был весь в холодном поту. Синти приподнялась. — Что случилось, Тедди? — спросила она сонно. — Я слышала, как ты закричал. — Ничего, малышка. Просто приснился дурной сои. Извини, я разбудил тебя. — Все в порядке. Может, желудок расстроился? — Да, наверное. — Выпей-ка соды. — Сейчас. Он отправился на кухню и приготовил себе раствор. Только теперь он ощутил кисловатый привкус во рту. Но сода помогла. Когда он вернулся в спальню, Синти уже спала. Он осторожно скользнул под одеяло. Она, не просыпаясь, прижалась к нему. У нее было такое теплое тело. Вскоре Рэнделл и сам уснул. «Чтобы жить, не зная горя, быть счастливым наконец…» Он перестал петь, опустил душ, чтобы он не так шумел, и сказал: — Доброе утро, красавица! Синти стояла в дверях ванной комнаты, протирая один глаз и сонно глядя на него другим. — Люди, поющие перед завтраком, доброе утро. — А почему бы мне не петь? Прекрасный день, я превосходно выспался и сочинил новую песенку для душа. Вот послушай. — Да ладно уж, не трудись. — Эта песня, — невозмутимо продолжал он, — посвящена молодому человеку, который объявил о своем намерении проглотить пиявок с витаминами. — Тедди, ты просто кошмарный человек. — Вовсе нет. Ну-ка послушай. — И он вовсю отвернул кран. — Когда шумит вода, достигается полный эффект, — объяснил он. — Вот первый куплет: Полагаю, что за ними в сад я больше не пойду, Лучше я своих пиявок сам к обеду позову. Прямо в дом ко мне ползите! То-то гости хороши! И теперь могу я вволю веселиться от души. Он сделал эффектную паузу и объявил: — Припев хором. Затем продолжил: Чтобы жить, не зная горя, быть счастливым наконец, Ты глотай, глотай пиявок с витаминами и без. Пей-ка снадобье такое в день три раза пред едою, И прожить лет двести с гаком станет сущей ерундою [3] . 3 Перевод Л. Ворошиловой. Он снова сделал паузу. — Второй куплет, — торжественно объявил он, — но я его еще не придумал. Может, мне припев повторить, а? — Да нет уж, спасибо. Лучше вылезай побыстрей, а то я тоже соскучилась по душу. — Так, понятно, тебе моя песня не поправилась, — с упреком произнес он. — Я этого не говорила, — запротестовала Синти. — Да, истинное искусство редко находит ценителей, — плакался Рэнделл, но из ванны все-таки вылез. Он пил кофе на кухне, поджидая жену, и когда она наконец появилась, протянул ей стакан сока. — Тедди, милый! Какой ты сегодня галантный! И чего же ты потребуешь взамен? — Тебя, но попозже. И, между прочим, я не только милый, а еще и жутко умный. — Да ну! — Послушай-ка. Я придумал, как нам поступить с нашим приятелем Хоугом. — Хоугом? О, Господи! — Прольешь! — Он отобрал у нее стакан п поставил на стол. — Не глупи, детка! Ну что с тобой происходит? — Не знаю, Тедди. У меня такое ощущение, словно мы вышли с хворостиной на мамонта. — Знаешь, мне бы не хотелось говорить о деле до завтрака. Выпей-ка кофе, и сразу почувствуешь себя лучше. — Хорошо, только сэндвича мне не надо, Тедди. Так что же это за блестящая идея? — Вот послушай. — Он начал объяснять с полным ртом. — Вчера мы пытались не попасться ему на глаза, чтобы не напомнить ему его вечернее «я». Правильно? — Ну и?.. — Так вот, сегодня это отменяется. Мы можем смело шагать за ним, если даже это нарушит его обычное поведение. Как бы там ни было, а уж хотя бы один раз сработает привычка и приведет его туда, куда он ходит ежедневно. Правильно? — Не знаю, Тедди. Личности, больные амнезией, непредсказуемы. Просто он может оказаться в сложной ситуации. — Думаешь, это не сработает? — В данном случае гарантии никакой, но раз мы все время будем вместе, я согласна попробовать. Если только ты не собираешься вообще отказаться от этого дела. Но Рэнделл пропустил ее последние слова мимо ушей. — Прекрасно. Тогда я позвоню этому старому дуралею и скажу, чтобы ждал нас у себя дома. Перегнувшись через стол, он взял телефон, набрал номер и переговорил с Хоугом. — Ну и придурок же он все-таки, — сказал Рэнделл, кладя трубку. — Сначала вообще не мог меня узнать, а потом вдруг в нем словно сработало какое-то реле, и все пошло нормально. Ну что, ты готова, Син? — Еще полсекунды. — Ладно. — Он поднялся и, тихо насвистывая, направился в гостиную. Неожиданно свист оборвался. Рэнделл вернулся в кухню. — Син… — Что случилось, Тедди? — Идем в гостиную, пожалуйста! На его лице была такая тревога, что Синти, бросив все, устремилась за мужем. Рэнделл указал на стул, придвинутый к зеркалу у входной двери. — Как он сюда попал? — Стул? Да я его подвинула вчера вечером, чтобы поправить зеркало. Как раз перед тем, как лечь спать. Скорее всего я просто забыла поставить его на место. — М-м-м… Надеюсь, что это так. Забавно, но когда я вчера выключал свет, я его здесь не заметил. — А почему это тебя беспокоит? Думаешь, кто-то ночью мог забраться в квартиру? — Не исключено. Однако… — Он продолжал хмуриться. Синти покосилась на мужа и вернулась в спальню. Она проверила, на месте ли кошелек, затем выдвинула маленький потайной ящичек своего туалетного столика. — Если кто-то и умудрился пробраться в квартиру, то ему немного перепало. Посмотри-ка, твой бумажник на месте? В нем все цело?.. А часы? — Все в порядке, — откликнулся он. — Ты, наверное, на самом деле оставила стул у зеркала, а я его просто не заметил. Больше Рэнделл не стал говорить на эту тему. Он не без иронии думал о том, какой сумбур может вызвать несколько подсознательных воспоминаний и плотный ужин перед сном. Наверняка он заметил стул, когда выключал свет, вот почему тот и фигурировал в ночном кошмаре. И Рэнделл постарался больше не думать об этом. ГЛАВА ПЯТАЯ Хоуг ждал их. — Входите, пожалуйста, — пригласил он. — Входите. Добро пожаловать, мадам, в мое скромное убежище. Вы присядете? У вас есть время выпить чашечку кофе? — И тут же добавил: — Боюсь, у меня не найдется кофе. Вы уж извините, пожалуйста. — Думаю, время у нас есть, — сказал Рэнделл. — Вчера вы вышли из дома без семи минут девять, а сейчас только восемь тридцать пять. Полагаю, вам следует выходить в одно и то же время. — Конечно, конечно, — Хоуг поспешил в кухню. Он вернулся через две минуты с подносом, который поставил на столик рядом с Синти. — Вам налить, миссис Рэнделл? Знаете, это китайский чай, — добавил он. — Я завариваю его по-своему. — Да, пожалуйста, если вам не трудно. Она вынуждена была признать, что сейчас, утром, он совсем не кажется зловещим — самый обыкновенный суетливый холостяк с сеткой морщин вокруг глаз, живущий в обставленной изысканно квартире. На степах висело всего несколько картин, но они производили неизгладимое впечатление. Совсем как оригиналы, решила Синти, хотя никогда не считала себя большим знатоком живописи. Влюбленные в искусство холостяки куда симпатичнее старых дев, захламляющих свои квартиры всякой ерундой. В апартаментах Хоуга царила атмосфера истинной изысканности. Синти вдруг захотелось спросить, где Хоуг достал такую превосходную драпировку. Хоуг принял из ее рук чашку, поставил ее на ладонь, прежде чем сделать глоток, с удовольствием вдохнул его аромат и только потом повернулся к Рэнделлу. — Извините, сэр, но я боюсь, что сегодняшние наблюдения ни к чему не приведут, — сказал он. — Почему вы так думаете? — Понимаете, я совершенно не знаю, что делать дальше. Ваш телефонный звонок… Видите ли, я как обычно готовил себе утренний чай… я прислуги не держу… а тут позвонили вы… Понимаете, я утром такой рассеянный… Делаю свои привычные дела, а сам думаю Бог знает о чем. Ваш звонок, честно говоря, несколько озадачил меня, и я даже не сразу вспомнил, по какому бы делу. Но потом, в ходе нашего разговора, в памяти все восстановилось, и теперь, — он беспомощно пожал плечами, — у меня нет ни малейшего представления, что я должен делать дальше. — Именно на это я и рассчитывал, когда звонил вам. Не претендую на роль психолога, по, вероятно, переход от вашего ночного образа жизни к дневному происходит как раз в тот момент, когда вы покидаете квартиру. Нарушение устоявшегося распорядка способно выбить вас из привычной колеи. — Тогда почему?.. — Это неважно. Понимаете, мы следили за вами вчера и знаем, куда вы ходите. — Знаете?! Скажите мне, сэр! Ради Бога, только ничего не скрывайте, пожалуйста! — Не торопитесь. Дело в том, что в последнюю минуту мы потеряли вас из виду. И вот я подумал: мы могли бы дойти с вами до того места, где вчера вас потеряли, а уж там, я надеюсь, многолетняя привычка поможет вам отыскать свой офис. Мы же от вас не отойдем ни на шаг, можете мне поверить. — Вы сказали «мы». Миссис Рэнделл тоже помогает вам в этом деле? Рэнделл не знал, что ему ответить, сокрушаясь своей глупой промашкой, но тут вмешалась Синти и сразу перехватила инициативу: — Как правило, нет, мистер Хоуг. Но ваше дело показалось нам весьма необычным, к тому же, думаю, вам было бы неприятно, если бы какой-нибудь нанятый со стороны помощник стал вмешиваться в ваши личные дела. Поэтому мистер Рэнделл и решил заняться всем сам, а если потребуется, то я с удовольствием помогу. — О, я понимаю. Это так великодушно с вашей стороны! Огромное спасибо, миссис Рэнделл! — Ну что вы, не стоит благодарности. — Но если так… э-э-э… может, я заплатил вам недостаточно? Все-таки услуги главы фирмы ценятся несколько выше и… Хоуг не отрывал взгляда от Синти, а Рэнделл жестом убеждал ее сказать «да». Она предпочла ничего не заметить. — Нет, мистер Хоуг, вашего гонорара вполне достаточно. Если в дальнейшем потребуются дополнительные расходы, мы всегда успеем обсудить это с вами. — Да, действительно. — Он замолчал и нервно потеребил пальцем нижнюю губу. — Знаете, я очень ценю ту серьезность, с которой вы отнеслись к моему делу. Но мне бы хотелось знать… извините меня, конечно… — Он неожиданно повернулся к Рэнделлу. — Как вы поступите, если выяснится, что моя дневная жизнь… скандальна? — Похоже, это слово причиняло ему физическую боль. — Ну, допустим, скандальные вещи я обнародовать не стану. — Знаете, боюсь, это хуже, чем обычный скандал. Полагаю… там может оказаться что-то криминальное, непристойное… Рэнделл решил поставить все точки над «i». — У меня удостоверение штата Иллинойс, согласно которому я в некотором роде офицер полиции. Естественно, я не вправе скрывать серьезное уголовное преступление, но и не в моих правилах сдавать своих клиентов полиции за мелкие грешки. Поверьте моему слову, должно быть что-то уж очень серьезное, чтобы я решил обратиться в полицию. — Но стопроцентной гарантии вы все-таки дать не можете? — Не могу, — категорично заявил Рэнделл. Хоуг тяжело вздохнул. — Ну что ж, думаю, в таком случае мне придется положиться на ваш суд. — Он рассматривал ногти на правой руке. — Мистер Рэндслл, но я не могу так рисковать. Скажите, предположим, вы обнаружили нечто такое… такое… чего бы вы не одобрили… вы могли бы позвонить мне и сказать, что бросаете это дело? — Нет. Хоуг закрыл глаза и некоторое время молчал. Когда же он заговорил, голос его звучал еле слышно: — Но ведь вы еще… ничего не обнаружили? Рэнделл отрицательно покачал головой. — Тогда, может быть, лучше всего бросить дело прямо сейчас? Есть такие вещи, о которых вообще не стоит знать. Его удрученность и беспомощность в сочетании с благоприятным впечатлением от уютной квартиры вызвали в Синти сочувствие, которое еще вчера вечером она посчитала бы неуместным. — Не стоит так расстраиваться, мистер Хоуг, — произнесла она и подалась вперед. — Ведь у вас нет ни малейшей причины думать, будто вы совершили нечто такое, чего вам следует бояться, не правда ли? — Нет, нет. Действительно ничего такого. Просто этот ужасный, этот непреодолимый страх… — Но чем он вызван? — Миссис Рэнделл, а вам когда-нибудь приходилось слышать за своей спиной шум и бояться при этом обернуться? А случалось ли вам просыпаться ночью в холодном поту и лежать с закрытыми глазами, опасаясь увидеть нечто ужасное? Некоторого вида зло достигает силы, когда оно приобретает вполне определенные очертания и с ним сталкиваешься лицом к лицу. Вот этого-то я и боюсь, — добавил он. — Мне казалось, меня ничем не испугать, но я ошибся. — Но ведь если исходить из факта, вам нечего особо бояться, — осторожно возразила Синти. — Почему вы так говорите? А если выяснится что-то ужасное? — Да нет, все обстоит не так уж и плохо. — Она неожиданно замолчала, осознав, что тот неисправимый оптимист, который сейчас говорит в ней, пока не произнес ни одного слова правды. Это была всего лишь сладкая ложь, которой взрослые обычно успокаивают ребенка. Она вдруг вспомнила мать, та ужасно боялась аппендицита. Ее друзья и родные считали, что это из-за ее необычайной мнительности, но потом ее забрали в больницу, и она умерла от рака. Нет, если уж говорить честно, то наши страхи иной раз бывают оправданы втройне. И все-таки Синти никак не могла согласиться с ним. — Вероятно, вы смотрите на все слишком мрачно, — предположила опа. — Допустим, вы совершили какое-то преступление, когда у вас пропала память. Ни один суд в Штатах не признает вас ответственным за него. Хоуг как-то странно покосился на нее. — Нет, нет, может быть, оно и так, но вы же знаете, что они тогда сделают? Ведь знаете, не правда ли? Как вы полагаете, что они сделают с сумасшедшим преступником? — Конечно, знаю, — согласилась Синти. — К вам отнесутся так же, как к любому другому пациенту с психическим расстройством. Я знаю — сама проходила практику в государственной больнице. — Возможно, вы видели все это только со стороны. А каково самому оказаться на месте этого пациента? Вас когда-нибудь заворачивали в мокрую простыню? Или укладывал в постель надзиратель? Может, заставляли есть паэлью. А что вы должны испытывать, когда при малейшем вашем движении в замке поворачивается ключ? Или представьте себе, что у вас не бывает возможности побыть одному, даже если она нужна вам как воздух? Он встал и принялся нервно расхаживать по комнате. — Но это еще не самое худшее. Другие пациенты… Вы что же, воображаете, будто человек не способен углядеть безумие в других только потому, что его собственное сознание играет с пим злые шутки? Некоторые из них несут такую чушь и имеют такие скотские привычки, что даже сказать об этом стыдно. И они говорят, говорят и говорят… Вы представляете, каково быть привязанным к кровати простыней и слушать, как существо на соседней кровати все время твердит одно и то же: «маленькая птичка взлетела, а потом улетела, маленькая птичка взлетела, а потом улетела, маленькая птичка взлетела…» — Мистер Хоуг! — Рэнделл встал и схватил его за локоть. — Мистер Хоуг, держите себя в руках. Что вы несете?! Хоуг замолчал. Он казался совершенно растерянным. Вдруг его щеки залила краска стыда. — Я… я прошу прощения, миссис Рэнделл. Знаете, мне немного не по себе. Все эти переживания… — Все в порядке, мистер Хоуг, — произнесла она решительно, но ею снова овладело отвращение к этому типу. — Да не совсем в порядке, — уточнил Рэнделл. — Думаю, наступило время кое-что прояснить. Уж слишком много непонятного в том, что происходит вокруг. И как мне кажется, мистер Хоуг, вы можете ответить мне на несколько простых вопросов. Похоже, коротышка действительно растерялся. — Конечно, мистер Рэнделл, я обязательно отвечу, если смогу. Вы полагаете, что я с вами неискренен? — Я в этом уверен! Скажите, когда вы попали в больницу для психически больных преступников? — Да что вы, я никогда там не был. Во всяком случае, я этого не помню. — А вся эта истеричная галиматья, которую вы тут несли в течение последних пяти минут? Откуда вы все это почерпнули? — Все это… все это было в санатории святого Георгия, а не в больнице для психически больных преступников! — В санатории святого Георгия. Да неужели? Ну, мы еще вернемся к этому, мистер Хоуг. А пока объясните-ка, что произошло вчера? — Вчера? В течение дня? Но, мистер Рэнделл, вы же знаете, я не могу рассказать об этом… — А я уверен, что можете! Тут настоящая паутина обмана, и плетете ее вы. Когда вы остановили меня перед деловым центром, что вы мне сказали? — Деловым центром? Разве я там был? — Еще как были, а заодно сыграли со мной какую-то дьявольскую шутку. Чем-то опоили меня, что ли? Зачем? Хоуг перевел взгляд с сурового лица Рэнделла на его жену, но Синти притворилась безразличной. — Мистер Рэнделл, поверьте мне… Я не знаю, о чем вы говорите. Возможно, я и был в деловом центре, но если даже это и так, я ничего об этом не знаю. Его заверения звучали настолько серьезно и искренне, что Рэнделл даже засомневался в собственных ощущениях. — Мистер Хоуг, если вы настолько искренни со мной, как утверждаете, то вы не станете возражать против того, что я сейчас сделаю. — Он вытащил из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар, открыл его и тщательно протер зеркальную внутреннюю поверхность крышки носовым платком. — Прошу вас, мистер Хоуг, если позволите… — Что вы хотите? — Я хочу взять отпечатки ваших пальцев. Казалось, Хоуг испугался — он нервно сглотнул и произнес хрипло: — Зачем они вам? — А почему бы и нет? Если вы не совершили никакого преступления, это не причинит вам вреда, верно? — Вы хотите сдать меня полиции? — Пока у меня нет на это оснований. Ну так что, позволите снять ваши отпечатки? — Нет! Рэнделл шагнул к Хоугу. Хоуг взглянул на него, отвернулся, прижал руки к груди и съежился. Рэнделл почувствовал, как на его плечо легла рука Синти. — Хватит, Тедди. Пошли отсюда. Хоуг поднял на него глаза. — Да, пожалуйста, оставьте меня, — сипло произнес он. — И не приходите больше. — Пошли, Тедди. — Секунду. Я еще не закончил, мистер Хоуг! Тот усилием воли заставил себя посмотреть Рэнделлу в глаза. — Мистер Хоуг, вы дважды упомянули о санатории святого Георгия, словно это ваша альма-матер. Так вот, хочу вас предупредить, я знаю, что такого места не существует! Похоже, Хоуг снова искренне испугался. — Но… но оно существует, — настаивал он. — Я же был там в течение… Во всяком случае, мне сказали, что санаторий называется именно так, — с сомнением добавил он. — Хм! — Рэнделл повернулся к двери. — Пошли, Синти. Когда они оказались в лифте, она спросила: — Чего это вдруг ты так взбеленился, Тедди? — Да потому что я стараюсь изо всех сил, а мой клиент вставляет мне палки в колеса, — с горечью выпалил он. — Он стремился обвести нас вокруг пальца, всячески мешал нам, да к тому же устроил какой-то трюк в деловом центре. Терпеть не могу, когда клиент ведет себя подобным образом. Не нуждаюсь я в его паршивых деньгах! — Ну, слава Богу! — облегченно вздохнула она. — Я буду только рада вернуть их ему. Хорошо, что все кончилось. — Что значит — вернуть обратно! Я ничего не собираюсь возвращать — я собираюсь их отработать. Лифт уже стоял на первом этаже, но Синти даже не думала выходить. — Тедди! Что ты хочешь этим сказать? — Он нанял меня выяснить, чем он занимается в дневное время. Вот и отлично. Я сделаю это, хочет он того или нет. Рэнделл ждал ее ответа, но она молчала. — Но это не значит, что ты обязана с ним общаться, — сказал он, словно оправдываясь перед ней. — Если ты собираешься продолжать дело, я буду с тобой. Помнишь, что ты мне обещал? — А что я тебе обещал? — как ни в чем не бывало поинтересовался он. — Сам прекрасно знаешь. — Но послушай, Син, я всего лишь собираюсь поболтаться поблизости, пока он не выйдет, а потом проследить за ним. Это может занять весь день. А вдруг он вообще решит не выходить? — Отлично. Подожду вместе с тобой. — Но кто-то же должен быть в офисе! — Вот ты и посидишь там, — предложила она, — а я послежу за Хоугом. — Но это же смешно. Ты… — Лифт неожиданно пошел вверх. — Черт! Кто-то решил прокатиться! — воскликнул Рэнделл. Он нажал на кнопку «стоп», потом вернул лифт на первый этаж. Они вышли в вестибюль, к которому примыкала небольшая комната для ожиданий. Рэнделл провел Синти туда. — Вот здесь мы и обоснуемся, — сказал он. — Она уже занята. — Ладно, ты, как всегда, права. Тогда давай займем такое положение, чтобы было удобно следить. — Может, встанем прямо здесь? Тогда он наверняка не сможет пройти мимо нас. — Отлично. За это время лифт успел подняться и теперь возвращался на первый этаж. — На цыпочках, малышка. Она кивнула и отошла в тень, а Рэнделл встал так, чтобы видеть дверь лифта в глубине большого, украшенного орнаментом зеркала. — Это Хоуг? — прошептала она. — Нет, — тихо сказал он. — Какой-то мужчина посолидней. Похоже… — Он неожиданно замолк и схватил ее за запястье. Она увидела Джонатана Хоуга, торопливо проскользнувшего к входной двери. Он даже не глянул в их сторону. Когда дверь закрылась, Рэнделл отпустил руку Синти. — Черт побери, я чуть не прозевал его, — признался он. — Что случилось? — Не знаю. По всей вероятности, всему виной отблеск от стекла в зеркале. А теперь вперед, детка. Они оказались у двери в тот момент, когда Хоуг уже шел по тротуару. Он, как и вчера, повернул палево. Рэнделл сказал как-то неуверенно: — По-моему, но страшно, если он нас заметит. Самое главное — не упустить его. — Мне кажется, было бы лучше следить за ним из такси. А вдруг он захочет подъехать на автобусе? — Даже самой себе Синти не призналась бы в том, что просто пыталась держаться от Хоуга подальше. — Нет, он не сядет в автобус. Идем. На сей раз проблем со слежкой не было. Хоуг стремительным легким шагом добрался до остановки, на которой садился вчера, купил газету и расположился на скамейке, а Рэнделл и Синти притаились у входа в магазин. Когда подошел автобус, Хоуг вошел в него и сразу поднялся на второй ярус. Они остались на первом. — Похоже, он направляется туда же, куда и вчера, — прокомментировал Рэнделл. — Уж сегодня мы его обязательно выследим. Синти не ответила. Автобус добрался до остановки рядом с деловым центром, и они приготовились выходить, но Хоуг так и не спустился. Автобус рывком тронулся с места, и им пришлось снова сесть. — Как ты думаешь, что это он там затевает? — забеспокоился Рэнделл. — Неужели нас заметил? — А может быть, ему удалось улизнуть? — с надеждой в голосе предположила Синти. — Как? Спрыгнув с крыши автобуса? Хм-м. — Да нет, когда наш автобус остановился на красный свет, то рядом мог оказаться другой автобус или какая-нибудь грузовая машина, и Хоуг, возможно, перелез через перила. Я видела однажды, как кто-то проделал подобное. Рэнделл обдумывал услышанное. — Да нет, я совершенно уверен, что никакой автобус нас не догонял, хотя, впрочем, Бог его знает. — Рэнделл оглядывался по сторонам. — Я собираюсь пробраться к лестнице и осторожно посмотреть, там он или нет. — И столкнуться с ним, когда он будет спускаться? Ну что за ребячество, мыслитель? Рэнделл снова уселся. Автобус проехал еще несколько кварталов. Синти кивнула, хотя в действительности только сейчас заметила, что автобус приближается к остановке рядом с их офисом. Она вытащила пудреницу и привычным движением, вот уже в восьмой раз за поездку, попудрила нос, заодно пронаблюдав в зеркальце за пассажирами, выходившими из задней двери. — Вон он, Тедди! Рэнделл тут же соскочил со своего места и бросился по проходу, махая руками кондуктору. Тот был страшно недоволен, но все-таки дал сигнал водителю не трогаться. — Почему вы не следите за остановками? — раздраженно поинтересовался он. — Извини, парень. Я не здешний. Идем, Синти. Хоуг как раз входил в здание, где располагался их офис. Рэнделл вышел из автобуса и остановился. — Слушай, малышка, тут что-то не так. — Что мы сейчас делаем? — Следуем за ним, — решительно сказал он. Они быстро вошли в вестибюль здания. Хоуга нигде не было. Мидвей-Коптон не отличалось ни особыми размерами, ни роскошью, в противном случае они бы смогли арендовать здесь помещение. В здании было всего два лифта, один из которых, судя по индикатору, только что стал подниматься, второй же стоял открытым. Рэнделл зашел в него. — Джимми, сколько пассажиров во втором лифте? — спросил он у лифтера. — Двое, — ответил тот. — Уверен? — Еще бы! Я как раз шептался с Бертом, когда он закрывал двери. Мистер Харрисон и какой-то незнакомый субъект. А что? Рэнделл без разговоров сунул ему четвертак. — Так, ничего, — сказал он, продолжая следить взглядом за медленным движением стрелки индикатора. — А на какой этаж поднимается мистер Харрисон? — На седьмой. Стрелка остановилась на седьмом. — Так. Стрелка снова двинулась вверх, миновала восемь, девять и остановилась на десяти. Рэнделл подтолкнул Синти в лифт. — Наш этаж, Джимми. И давай-ка в темпе. Вызов, «вверх» загорелся, когда они были на четвертом этаже. Джимми потянулся к контрольной панели, но Рэнделл перехватил его руку. — Потом, Джимми, ладно? Тот лишь молча кивнул. Коридор десятого этажа, примыкавший к лифтам, оказался пуст. Рэнделл сразу же обратил на это внимание. — А ну-ка быстренько проверь другое крыло, Син, — бросил он жене и двинулся вправо, в сторону офиса. Синти отправилась осматривать коридор, в глубине души уверенная, что если Хоуг здесь, то он наверняка пришел к ним. Коридоры напоминали по форме букву Н с лифтами в перемычке. Она дошла до другого крыла, посмотрела налево — никого, потом направо — тоже никого. Неожиданно ей пришло в голову, что Хоуг мог спрятаться за пожарной лестницей. Доверившись рефлексу, Синти здорово опростоволосилась, оба крыла были абсолютно одинаковы за исключением одной мелочи: они были как бы отражением друг друга в зеркале, где правое становится левым. Она дошла до конца коридора, не спуская глаз с окна, и только теперь поняла свою ошибку — за открытым окном не могло быть пожарной лестницы. Она выругалась и, повернув обратно, увидела Хоуга. Он стоял в нескольких шагах от нее. От неожиданности Синти издала какой-то странный звук. Хоуг улыбнулся одними губами. — А, миссис Рэнделл! Она ничего не смогла ему ответить. У нее в сумочке лежал пистолет тридцать второго калибра, и ее теперь одолевало дикое желание пристрелить Хоуга. Когда-то она сыграла роль приманки для наркомафии — ей поручили это дело благодаря ее выдержке и мужеству в любых самых опасных ситуациях. Сейчас же ни спокойствия, ни уверенности в себе она не ощущала. Хоуг шагнул к ней. — Вы хотели видеть меня, не правда ли? Синти отступила. — Нет, — едва слышно выдохнула она. — Нет! — Хотели, не отпирайтесь. Вы думали, что я у вас в офисе, а я предпочел встретиться с вами здесь! Коридор был абсолютно пустым, даже не слышалось стука пишущей машинки или разговоров в офисах. Только застекленные двери слепо таращились на них, да с улицы долетали отдаленные звуки. Хоуг подошел еще ближе. — Вы хотели взять у меня отпечатки пальцев, не так ли? Решили проверить их и кое-что выяснить обо мне. Вы и ваш назойливый муженек. — Отойдите от меня! Он продолжал улыбаться. — Вы же хотели взять отпечатки моих пальцев. Что ж, вы их получите, прямо сейчас. — Он протянул к ней руки, растопырив свои короткие пальцы. Она невольно попятилась. Хоуг больше не казался ей маленьким. Он был выше и шире Тедди, его злые глаза смотрели на нее сверху вниз. Синти наткнулась на что-то и тут же поняла, что сзади нее окно. А за ним — смерть. Его руки приближались к ней. — Тедди! — отчаянно завопила она. — Тедди! Рэнделл склонился над Синти, похлопал ее по щеке. — Перестань, — возмущенно сказала она. — Больно! Он облегченно вздохнул. — Ну и ну, малышка. Напугала же ты меня! Ты не приходила в сознание несколько минут! Она простонала. — Ты знаешь, где я тебя нашел? Там. — Он указал на открытое окно. — Если бы ты не упала ничком на пол, то превратилась бы в настоящую лепешку. Что случилось? Высунулась в окно и закружилась голова? — Ты поймал его? Он с восхищением посмотрел на нее. — Да ты настоящий профессионал — работа превыше всего! Нет, но, черт побери, я чуть было его не сцапал. Я заметил его в другом крыле коридора и стал наблюдать, что он будет делать дальше. Если бы ты не закричала, я бы схватил его. — Если бы я не закричала? — Конечно. Он как раз подошел к двери нашего офиса, очевидно, пытаясь подобрать ключи, когда… — Кто? Он удивленно уставился на жену. — Как это? Хоуг, конечно. Послушай, детка! Ну перестань! Надеюсь, ты не собираешься снова упасть в обморок? Синти глубоко вздохнула. — Go мной все в порядке, — пробормотала опа. — Теперь, когда ты рядом, со мной все в порядке. Отведи меня в офис. — Может, отнести тебя? — Нет, только подай мне руку. Рэнделл помог ей подняться, отряхнул платье, а потом проводил ее в офис и осторожно посадил в кресло, затем помочил полотенце и положил ей на лоб. — Ну как, получше? — Со мной все в порядке, но я бы хотела кое-что выяснить. Ты сказал, будто видел Хоуга, который пытался попасть к нам в офис? — Конечно. Знаешь, эти наши замки оказались чертовски надежными штучками. — И все это происходило в тот самый момепт, когда я закричала? — Ну да. Она нервно забарабанила пальцами по подлокотнику кресла. — В чем дело, Син? — Да так. Понимаешь, я кричала потому, что Хоуг пытался меня задушить! Ему понадобилось время, чтобы сказанное ею наконец дошло до него. — Что ты сказала? — Да нет, я знаю, дорогой, это просто какое-то сумасшествие, — поспешно сказала Синти. — Так или иначе, а он снова перехитрил нас. Но я клянусь тебе, что он едва не придушил меня, или мне казалось, что он собрался это сделать. — И она пересказала ему все в подробностях. — Ну, и что скажешь? — Хотел бы я что-нибудь сказать. Очень даже хотел бы. Если бы не тот трюк в деловом центре, я бы подумал, что ты просто испугалась высоты и упала в обморок, а когда очнулась, то испытала последствия психологического шока. А теперь я даже не знаю, кто из нас двоих спятил. Я уверен, что видел его. — Может быть, мы оба сходим с ума? А что, если вместе отправиться на прием к психиатру? — А разве могут два человека одновременно сойти с ума да еще и видеть одни и те же галлюцинации? Может, с ума сошел один из нас? — Думаю, что все-таки мы оба. Это весьма редкий случай, но том не менее встречается. — Фоли ду? — Так называемое передающееся безумие. Сумасшествие одного человека находит отклик в другом. Она припомнила случаи, которые когда-то изучала. Обычно один из этих двоих доминировал, второй ему подчинялся, но Синти решила не вдаваться в подробности, поскольку имела свое собственное мнение по поводу того, кто у них в семье играет главную роль, хотя и держала его при себе. — Похоже, нам надо как следует отдохнуть, — задумчиво про-изпес Рэнделл. — Поваляться на солнышке где-нибудь на берегу залива. — В любом случае это отличная идея, — кивнула Синти. — Не понимаю, почему людям нравится жить в таком грязном и неуютном месте, как Чикаго? Уму непостижимо. — Сколько у нас в наличии денег? — После уплаты счетов и налогов останется около восьми тысяч. И еще пять тысяч от Хоуга. Если, конечно, ты их считаешь своими. — Думаю, мы их уже заработали, — решительно произнес он. — Скажи, у нас же есть деньги? Или это тоже галлюцинации? — Ты имеешь в виду, что никакого мистера Хоуга никогда не существовало, а через несколько минут сюда войдет нянечка с прекрасным ужином для нас обоих? — Хм-м, что-то в этом роде. Так они у тебя есть? — Полагаю, что да. Подожди-ка. — Она достала кошелек, открыла «молнию» внутреннего отделения и пошарила в нем. — Да, здесь. Приятные на ощупь зеленые банкноты. Послушай, Тедди, давай все-таки возьмем отпуск. Не понимаю, почему нам непременно нужно торчать в Чикаго? — Потому что у нас здесь дело, — рассудительно ответил он. — Кстати, мне это напомнило о моих обязанностях. Надо бы посмотреть, от кого были звонки. — Он перегнулся через ее столик, и его взгляд невольно упал на листок бумаги, вставленный в пишущую машинку. — Подойди-ка сюда, Син. Посмотри, пожалуйста, — после небольшой паузы напряженно произнес он. Синти встала и посмотрела через его плечо. Она увидела их фирменный бланк, на котором была отпечатана всего одна строчка: «ЛЮБОПЫТСТВО КОШКУ ПОГУБИЛО». Синти молчала, пытаясь сдержать дрожь в коленях. — Это ты напечатала? — встревоженно спросил Рэнделл. — Нет. — Уверена? — Да. — Она потянулась, чтобы вытащить бланк из машинки, но муж не разрешил ей это сделать. — Не прикасайся. Могли остаться отпечатки пальцев. — Вряд ли. Мне кажется, здесь ты ничего не найдешь. — Может быть, может быть… Тем не менее он вытащил из нижнего ящика стола все необходимое и осторожно нанес топкий слой порошка на лист и машинку. Однако никаких результатов не получил. И дело не в том, что могли помешать отпечатки пальцев Синти — их просто не было. В выполнении своих конторских обязанностей она руководствовалась в первую очередь аккуратностью, а потому имела привычку ежедневно после работы начисто вытирать машинку. — Похоже, ты видел, как он выходил отсюда, а не входил, — заметила она, наблюдая за работой мужа. — Что? Как это? — Я полагаю, он сумел открыть замок. — Только не этот. Ты же знаешь, детка, как им гордится мистер Йалес. Это его высочайшее достижение. Его можно скорее сломать, чем открыть. Ей нечего было ответить на это. А Рэнделл так мрачно смотрел на машинку, словно она могла ему о чем-то поведать. Потом он выпрямился, собрал инструменты и спрятал их обратно в ящик. — Грязное дельце, — удрученно заметил он и стал нервно ходить взад-вперед по комнате. Синти взяла тряпку и аккуратно вытерла машинку, потом опустилась на стул и принялась наблюдать за мужем. Она старалась помалкивать, когда он начинал нервничать по поводу какого-нибудь дела. Синти была встревожена, но не за себя, а за него. — Син, этому пора положить конец, — неожиданно сказал Рэнделл. — Хорошо, — охотно согласилась она. — Давай положим. — Как? — Возьмем отпуск. — Нет, я не могу сбежать от дела. Я должен все выяснить. Синти тяжело вздохнула. — А по-моему, лучше бы нам вообще ничего о нем не знать. Мне кажется, нет ничего предосудительного в том, что мы сбежим от дела, которое нам не по зубам. Рэнделл остановился и пристально посмотрел на жену. — Что на тебя нашло, Син? Раньше ты никогда не пасовала. — Это верно, — согласилась она. — Никогда. Но раньше у меня и причин для этого не было. Взгляни на меня, Тедди. Ведь я не какая-нибудь там неженка. Я не стану ждать, когда ты вступишься, если какой-нибудь олух в ресторане попытается ко мне приклеиться, а сама научу его уму-разуму. И при виде крови не визжу, не бледнею, слыша крепкие словечки. Ну а что касается работы, скажи, я когда-нибудь подбивала тебя бросить дело из-за того, что чего-то боялась? Подбивала? — Черт побери, конечно же, нет! — Но тут совсем другое. Понимаешь, у меня был пистолет в сумочке, а я даже не сумела воспользоваться им. Только не спрашивай у меня, почему. Не сумела и все. — Хотел бы я быть рядом с тобой в ту минуту! Уж я бы своим наверняка воспользовался! — выпалил он, сжимая кулаки. — Ты правда бы это сделал, Тедди? — Тронутая таким проявлением чувств, она подскочила и поцеловала его в кончик носа. — Конечно, ты бы не испугался. Ты на самом деле храбрый и сильный и к тому же страшно умный. Но знаешь, дорогой, вчера он обманул тебя, заставив поверить, будто ты видел то, чего на самом деле не было. Почему же ты не использовал свое оружие тогда? — Но тогда для этого не было никаких оснований. — Вот-вот. Ты видел то, что тебе предназначалось видеть. Но как можно бороться с тем, чего нет в природе? — Но, черт побери, не может же он проделывать такое с нами обоими… — Не может? Как раз-то и может. — Она начала загибать пальцы. — Он может быть в двух местах одновременно. Он способен заставить тебя видеть одно, а меня другое. Возле делового центра, помпишь? Он может внушить тебе, будто ты заходил в несуществующий офис на этаже, которого нет и в помине. Он запросто проникает сквозь запертую дверь, чтобы слегка поупражняться на пишущей машинке. К тому же он не оставляет отпечатков пальцев. И что следует из подобных фактов? Рэнделл нетерпеливо махнул рукой. — Полнейшая чушь. Или колдовство, в которое я не верю. — Я тоже. — В таком случае мы оба просто рехнулись, — заключил Рэнделл и нервно рассмеялся. — Вероятно. Но если это колдовство, то лучше всего сходить к священнику. — Я тебе уже сказал, что не верю в колдовство. — Брось! Если это нечто другое, то из нашей слежки за Хоугом ничего хорошего не выйдет. Больной белой горячкой не в состоянии поймать и отправить в зоопарк змей, которых видит в бреду. Ему может помочь только врач. Нам, судя по всему, тоже. — Что ты сказала? — неожиданно оживился Рэнделл. — А что я сказала? — Ты только что напомнила мне о том, что я совершенно упустил из виду. О враче Хоуга. Им-то мы еще не занимались. — Но ты же сам им занимался. Разве не помнишь? Ты сказал, что никакого врача не было и в помине. — Я имею в виду не доктора Реннола, а доктора Потбери. Ну того, к которому он ходил на прием по поводу грязи под ногтями. — Ты полагаешь, это реальный факт? Честно говоря, я думала, будто все это лишь часть той лжи, которую он нам здесь выдал. — Мне тоже так кажется, но все-таки не мешает проверить. — Могу поспорить, что такого врача вообще не существует. — Вероятно ты и права, но тем не менее нам необходимо в этом убедиться. Дай-ка телефонную книгу. — Он быстро перелистал страницы, разыскивая фамилию профессора. — Потбери… Потбери… Да их тут целая колонка, хотя и ни одного доктора медицины. Давай-ка глянем в разные медицинские учреждения — иногда врачи не дают свои домашние адреса. Синти подала ему другой том. — Клубы физической культуры — «терапевты и хирурги». Ну и много же их тут! Врачей больше, чем клиник. Похоже, половина города большую часть своей жизни исправно болеет. Вот: Потбери, Ф. П., Д. М. [4] — Вполне вероятно, что это он, — предположила Синти. — Так чего же мы ждем? Поехали к нему. — Тедди! — А почему бы и нет? Потбери ведь не Хоуг. — Вот именно. — А? Что ты хочешь этим сказать? Ты полагаешь, Потбери тоже может быть замешан в этом грязном деле? 4 Ф. П., Д. М. — физическая подготовка, доктор медицины. — Не знаю. Просто мне очень хочется забыть о нашем любезном друге мистере Хоуге. — Но это все так просто, малышка. Я смотаюсь туда на машине, задам этому достойному доктору несколько вопросиков и буду здесь как раз к ленчу. — Машину отдали в ремонт, и ты это знаешь. — Ну хорошо, я сяду в электричку. Так даже быстрее. — Ну уж если ты так настаиваешь, тогда поедем вместе. — Возможно, ты и права. Мы же не знаем, где сейчас Хоуг. И если ты предпочитаешь… — Предпочитаю. Стоило мне отойти от тебя на три минуты, и из этого черт зпает что вышло. — Господи, малышка, конечно же, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! — Не со мной, а с нами, — уточнила она. — Если с нами и должно что-то случиться, то пускай с обоими сразу. — Ты права, — серьезно ответил он. — Теперь мы всегда будем вместе. Если хочешь, могу надеть нам на руки наручники. — Не стоит. Я от тебя все равно не отстану. ГЛАВА ШЕСТАЯ Офис Потбери был расположен к югу от университета. Маршрут электрички пролегал мимо однотипных многоквартирных домов. Мелькали надписи, которых обычно не замечаешь, но сегодня Синти видела их сквозь призму своего мрачного настроения. Четырех- и пятиэтажные дома без лифтов стояли задней стороной к дороге. Деревянные пристройки во дворах напоминали мышеловку и крысиные поры. И повсюду развешано белье — прямо над мусорными ящиками и урнами, словно целые мили неряшливого убожества, прячущегося за парадными фасадами. И в довершение ко всему жирная пленка копоти на подоконнике прямо перед ней. А Синти думала об отпуске, чистом воздухе и ясном солнце. Зачем оставаться в Чикаго? И чем вообще можно оправдать существование подобного города? Один-единственный приличный бульвар, прелестный пригород на севере, непомерно высокие цены, два университета и озеро. А главное — бесконечные мили глухих грязных улиц. Не город, а сплошной скотный двор. Длинный ряд многоквартирных домов закончился — поезд повернул на восток. Через несколько минут они уже выходили на станции Каменистый остров. Синти была рада освободиться от этой слишком откровенной изнанки повседневного быта, хотя ей всего лишь удалось сменить ее на шум и не только процветающие лавчонки 63-й улицы. Офис Потбери выходил окнами на улицу. Из него открывался великолепный вид на железнодорожные пути. Подобный пейзаж обеспечивал психиатра широкого профиля вполне приличной практикой, но без перспектив разбогатеть или прославиться. Маленькая душная приемная оказалась переполнена, но очередь двигалась быстро, и им не пришлось долго ждать. Они вошли в кабинет. — Кто из вас пациент? — не совсем вежливым тоном поинтересовался Потбери. Рассказав байку о недомогании Синти, они собрались было перевести разговор на Хоуга, однако Потбери сразу же нарушил запланированную схему, заявив: — Пациент остается здесь, а вы можете подождать за дверью. Я не намерен проводить тут конференцию. — Моя жена… — начал было Рэнделл. Синти сжала ему руку. — Моя жена и я, — продолжил он без запинки, — хотим задать вам два вопроса, доктор. — Ну? Я вас слушаю. — У вас есть пациент по фамилии Хоуг. Потбери вдруг почему-то вскочил со стула, подошел к двери приемной и убедился, что она плотно закрыта. Только тогда он повернулся к пим лицом, закрыв спиной единственный вы.\од. — Так что там по поводу Хоуга? — зловеще произнес он. Рэнделл предъявил свое удостоверение. — И что у вас общего с… человеком, о котором вы упомянули? — Мы проводим расследование. Как профессионалы, вы могли бы оценить мою откровенность… — Вы работаете на него? — И да и нет. Некоторым образом мы пытаемся прояснить кое-какие касающиеся его факты, но он знает об этом. Мы не собираемся действовать у него за спиной. Если хотите, можете позвонить ему и узнать все лично. — Рэнделл понимал необходимость подобного предложения, но в то же время надеялся, что Потбери не станет звонить Хоугу. Так и случилось, но это ничего не изменило. — Разговаривать с ним? Нет уж, увольте! Что вы хотите о нем знать? — Несколько дней назад, — осторожно начал Рэнделл, — Хоуг приносил вам на анализ некое вещество. Я хотел бы выяснить, что это было такое. — Хм! Минуту назад вы напомнили мне о том, что мы оба профессионалы. Весьма удивлен услышать от вас подобную просьбу. — Доктор, я прекрасно понимаю, что сведения врача о пациенте сугубо конфиденциальны. Но в данном случае… — Вам незачем это знать! — Я достаточно насмотрелся на изнанку жизни, доктор, и не думаю, что меня можно чем-то шокировать. Или вас смущает присутствие миссис Рэнделл? Потбери окинул их насмешливым взглядом. — Вы похожи на приличных людей, и, коль уж занимаетесь этим делом, вряд ли вас можно чем-то шокировать. Но позвольте все все-таки дать вам совет. Держитесь от него подальше! Не имейте с ним ничего общего. И не спрашивайте у меня, что у него было под ногтями. Синти подавила в себе желание вмешаться. Она внимательно следила за ходом разговора. Тедди не упоминал о ногтях. — Почему, доктор? — не унимался Рэнделл. — Вы довольно тупой молодой человек, сэр. — Потбери начал терять терпение. — Позвольте мне сказать следующее: если вы ничего толком не знаете об этой личности, то и не имеете ни малейшего представления о том ужасе, который царит в этом мире. Вам повезло. Лучше всего никогда не знать об этом, поверьте мне.. Рэнделл понимал, что у него ничего не получается. — Предположим, вы правы, доктор, — не сдавался он. — Но если он представляет собой образчик настоящего порока, то почему вы не заявили в полицию? — Откуда вам знать, сделал я это или нет? Но я. тем не менее отвечу: нет. Я не передал его полиции по одной-единственной причине, что из этого не вышло бы ничего хорошего. У властей нет ни ума, ни воображения осознать во всей полноте то зло, которое он в себе несет. Ни один закон нельзя к нему применить. Во всяком случае, в настоящее время. — Что вы имеете в виду под вашим «в настоящее время»? — Ничего. Не обращайте внимания. Тема закрыта. Вы что-то сказали о вашей жене, когда вошли. Она хотела проконсультироваться у меня? — Да нет, ничего, — торопливо произнесла Синти. — Это не имеет значения. — Понимаю. Это всего лишь предлог, верно? — Врач улыбнулся. — Так что же все-таки случилось? — Ничего. Просто сегодня утром я упала в обморок. Но теперь со мной все в порядке. — Хм. Вы не беременны, верно? Вижу это по глазам. Выглядите вы хорошо, может, только немного слабоваты. Свежий воздух и солнце вам бы не помешали. — Он подошел к белому шкафчику у дальней стены, открыл его, достал бутылочку и приблизился к Синти с мензуркой, полной янтарно-коричневой жидкости. — Вот. Выпейте. — А что это? — Тонизирующее. Уж оно-то точно взбодрит, как поется в песенке: «Хватило проповеднику на танец». Синти колебалась, бросая настороженные взгляды на мужа. Потбери заметил это. — Не хотите пить одна? — Он подошел к шкафчику, а затем вернулся с двумя полными мензурками, одну из которых протянул Рэнделлу. — За то, чтобы все нынешние неприятности забылись, как дурной сон! — торжественно произнес он. — Выпьем! — Врач залпом осушил свою мензурку. Рэнделл тоже выпил, и Сннти составила ему компанию. Неплохое зелье, подумала опа. Слегка горчит, но… И все-таки это виски, заключила она, и оно перебило вкус. Навряд ли бутылочка такого тонизирующего может помочь в данной ситуации, но от этой микстуры все-таки чуточку лучше. Потбери проводил их за дверь. — Если у вас еще будет обморок, миссис Рэнделл, приходите ко мне на прием, и мы вас тщательно обследуем. И все-таки не стоит тратить силы на то, что вы не в состоянии изменить. На обратном пути они сели в последний вагон электрички, выбрав уединенное местечко, чтобы свободно поговорить. — Ну и что ты думаешь обо всем этом? — поинтересовался Рэнделл, едва они успели сесть. Синти нахмурилась. — Не знаю. Ясно одно: он недолюбливает мистера Хоуга, но вот почему? Он по этому поводу ничего не сказал. — Верно. А ты-то сам что думаешь об этом, Тедди? — Во-первых, Потбери знает Хоуга. Во-вторых, он очень обеспокоен тем, что нам ничего не известно о нашем клиенте. И в-третьих, он ненавидит Хоуга и боится его! — Боится? С чего ты взял? Рэнделл самодовольно улыбнулся. — Ну же, поработай серым веществом, моя милая. Похоже, я догадываюсь, что задумал наш дружок Потбери. Если он полагает, что способен меня запугать и заставить бросить это расследование, то глубоко ошибается. Она приняла мудрое решение не спорить с ним сейчас — как-никак они были женаты довольно долго. Синти попросила, чтобы они поехали домой, а не в офис. — Я сейчас не в состоянии работать, Тедди. Если он хочет по-забавляться с моей машинкой, я не возражаю. — Все еще кружится голова после той микстуры? — обеспокоенно поинтересовался он. — Похоже, что да. Синти продремала большую часть второй половины дня. Никакого улучшения от этого тонизирующего напитка она не почувствовала — только головокружение да слабый привкус во рту. Рэнделл решил дать ей поспать. Он установил разделочную доску и попытался отработать бросок снизу, но, сообразив, что может разбудить жену, решил отказаться от этого занятия. Он осторожно заглянул в спальню — Синти мирно спала. И тогда Рэнделлу пришло в голову, что, когда она проснется, ей обязательно захочется пивка. Это было хорошим предлогом, поскольку он и сам не против выпить баночку. Правда, слегка побаливала голова, но в целом с того момента, как Рэнделл вышел из кабинета врача, он чувствовал себя довольно бодро. Пивная находилась в кулинарии, рядом с домом. Рэнделл позволил себе пропустить кружку пива, а потом вдруг вздумал объяснить хозяину, почему объединительная реформа никогда бы не оправдала себя в условиях города. И только выйдя из пивной, он вдруг вспомнил о цели своей прогулки. Когда Рэнделл вернулся домой, с пивом и продуктами, Синти уже встала и привычно хлопотала на кухне. — Привет, детка! — Тедди! Он чмокнул ее в щеку и положил на стол пакеты. — Ты, наверное, испугалась, когда проснулась и увидела, что меня нет? — Да нет, что ты. Но все-таки стоит оставлять записки. Что у тебя там? — Безе и вырезка. Устраивает? — Ты просто молодец — у нас в доме ни кусочка мяса. Она зашуршала пакетами. — Кто-нибудь звонил? — Ага. Правда, ничего интересного. Доставили зеркало. — Зеркало? — Слушай, не разыгрывай из себя святую невинность. Это очень милый сюрприз, Тедди. Пойди посмотри, как оно украсило спальню. — Честно говоря, я слышу о зеркале впервые. Она была в недоумении. — Я решила, что ты захотел сделать мне сюрприз. Доставка оплачена. — А кому оно было адресовано: тебе или мне? — Знаешь, я просто не обратила внимания. Они меня разбудили, я подписала какие-то бумаги, а потом они распаковали его, повесили и ушли. Это было превосходное зеркало без рамы и довольно большое. Рэнделл решил, что оно неплохо подходит к их туалетному столику. — Дорогая моя, если ты на самом деле хочешь такое зеркало, я тебе куплю. Но это не наше. Полагаю, нам надо позвонить… куда следует и попросить, чтобы его забрали. Где квитанция? — Думаю, они ее прихватили с собой… к тому же уже седьмой час. Рэнделл снисходительно усмехнулся. — А ведь оно тебе нравится, верно? Хорошо, будем считать, что на сегодняшнюю ночь оно твое, а завтра я подыщу тебе другое. Это было на самом деле красивое зеркало. Серебряный слой отличался невероятной гладкостью, и стекло было воздушно-прозрачным. Синти казалось, будто она могла протянуть сквозь него руку. Он уснул, едва коснувшись подушки, а Синти еще долго лежала, опершись на локоть, и смотрела на мужа. Милый Тедди! Он был замечательным парнем, для нее, конечно. Завтра она скажет ему, что никакого зеркала ей не нужно. Единственное, что она хочет, так это быть рядом с ним, и чтобы ничто их не разлучало. А вещи… вещи никакого значения для нее больше не имеют. Она бросила взгляд на зеркало. Оно было воистину прекрасным и прозрачным, словно открытое окно. И Синти снова показалось, что она могла бы легко пролезть сквозь пего. Как Алиса в страну Зазеркалья. Рэнделл проснулся от того, что кто-то звал его по имени. — Вставайте, Рэнделл! Вы опаздываете! Он сразу понял, что это не Синти. Он протер глаза. — Кто должен вставать? — Вы, — повторил Фиппс, высовываясь из зеркала без рамы. — Шевелитесь! Не заставляйте нас ждать! Рэнделл инстинктивно бросил взгляд на соседнюю подушку. Синти не было. Не было! Сон как рукой сняло. Рэнделл соскочил с постели и принялся обыскивать дом. В ванной нет… — Син! В гостиной пот, в кухне и столовой тоже. — Син! Синти, ты где?! — Он как одержимый обшаривал каждый шкаф. — Син! Он вернулся в спальню и растерянно остановился, не зная, где еще ее искать. Tpaгически-нелепая босая фигура в мятой пижаме и с взъерошенными волосами. Фипис оперся одной рукой о нижний край зеркала и очутился в компате. — Надо было установить зеркало в полный рост, — заметил он, поправляя пиджак и галстук. — И вообще в каждой комнате должно быть зеркало в полный рост. Надо поставить этот вопрос перед начальством Я прослежу за этим. Рэнделл посмотрел на гостя так, словно впервые увидел его. — Где опа? — потребовал он. — Что вы с ней сделали? — И он с угрожающим видом шагнул к Фиппсу. — Не ваше дело, — зло огрызнулся тот и кивнул в сторону зеркала: — Залазьте туда! — Где опа?! — закричал Рэнделл и попытался вцепиться Фиппсу в горло. Он так и не смог припомнить точно, что же произошло потом. Фиппс просто поднял руку, и Рэнделл почувствовал, как его с невероятной силой придавило к краю кровати. Он попытался противостоять этой силе, но безуспешно. Это напоминало ночной кошмар. — Мистер Крус! — позвал Фиппс. — Мистер Рифшпайдел, мне нужна ваша помощь! Два смутно знакомых лица появились в зеркале. — Будьте любезны, мистер Крус, пройдите на эту сторону, — распорядился Фиппс. Тот быстро повиновался. — Превосходно, мы перетащим его вперед ногами. Рэнделл пытался сопротивляться, но мускулы превратились в настоящий кисель. Нервные подергивания — вот все, что ему удалось выжать из них. Он даже попытался укусить запястье, оказавшееся рядом с его носом, но получил несколько оплеух. — Потом еще добавлю, — зловеще пообещал Фиппс. Они протащили его сквозь зеркало и кинули на стол. Это был тот самый стол. Он стоял все в той же комнате, в которой ему уже довелось побывать. Комната заседаний «Детеридж и компания». Все те же невозмутимые, ничего не выражающие лица вокруг стола, тот же оживленный толстяк с поросячьими глазками. Обнаружилось только одно несущественное отличие: на длинной стене висело большое зеркало, которое отражало не комнату, а их с Синти спальню. Но этот феномен Рэнделла не интересовал. Он попытался сесть и сразу же почувствовал, что не может это сделать. Удалось лишь слегка приподнять голову. — Куда вы дели мою жену? — спросил он у громилы-председателя. Стоулз сочувственно улыбнулся одними губами. — А, мистер Рэнделл! Приятно, что вы снова решили посетить нас. А вы шустры, не так ли? Чрезвычайно шустры. — Черт бы вас побрал. Скажите мне, что вы с ней сделали?! — Глупый, слабый человек, — размышлял вслух Стоулз. — Надо же, я и мои родные братья не сумели создать ничего лучше этого. Ну, ты еще заплатишь нам за все! Птица жестока! Произнеся последние слова, он на несколько секунд закрыл руками лицо. Все остальные сделали то же самое, а кто-то, перегнувшись через стол, хлестнул Рэнделла по глазам. Стоулз снова заговорил, Рэнделл попытался его перебить, но председатель, как и в прошлый раз, указал в его сторону пальцем и сухо произнес: — Достаточно! Рэнделл понял, что не в состоянии выдавить ни слова. Горло сдавило спазмом. Как только он пытался что-нибудь сказать, его начинало тошнить. — Я питал надежду, что даже самый последний из людей, принадлежащий твоему убогому роду, внял бы сделанному ему предупреждению и прекратил свою деятельность. — Стоулз на секунду замолк и, сильно сжав губы, вытянул их трубочкой. — Иногда мне кажется, что только моя интеллигентность не позволяет мне до конца понять всю глубину людского идиотизма. Похоже, я, как существо разумное, подвержен досадной слабости требовать того же от других. Он перевел взгляд с Рэнделла на своего коллегу. — Не питайте напрасных иллюзий, мистер Паркер, — ехидно улыбаясь, с расстановкой произнес он. — Уж вас-то я не стану недооценивать. Если вам взбредет в голову бороться за право сидеть в моем кресле, я буду вам весьма благодарен. А вот сейчас мне бы очень хотелось узнать, какова на вкус ваша кровь? Мистер Паркер не уступал ему в вежливости. — Полагаю, она очень напоминает вашу, мистер председатель. Я бы сам не прочь ее попробовать, но следую нашей договоренности. — Мне жаль слышать от вас подобное. Вы мне правитесь, мистер Паркер. Я надеялся, что вы достаточно честолюбивы. — Я терпелив, как и ваш предок. — Вот как? Ну хорошо, вернемся к делу. Мистер Рэнделл, я и раньше пытался внушить вам, что. вам не стоит иметь дело с вашим клиентом. Вы знаете, кого я имею в виду. Как вы полагаете, какое нужно доказательство, чтобы убедить вас в том, что сыны Птицы не потерпят никакого вмешательства в их планы? Ну-ка, скажите нам. Рэнделл едва ли слышал что-либо из того, что здесь говорили, и совсем ничего не понимал. Всем его существом завладела одна ужасная мысль, и когда он вдруг понял, что снова может говорить, его вдруг прорвало: — Где она? — хриплым шепотом произнес он. — Что вы с ней сделали? Стоулз нетерпеливо махнул холеной рукой. — Вы не понимаете обычных слов, — раздраженно произнес он. — Вам присуще полное отсутствие здравого смысла. Мистер Фиппс! — Да, сэр. — Распорядитесь, пожалуйста, принести другую особь. — Слушаюсь, мистер Стоулз. — Фиппс многозначительно взглянул на помощников, которые тут же вышли из комнаты и через несколько секунд вернулись с ношей на плечах, которую бесцеремонно бросили на стол рядом с Рэнделлом. Это была Синти. Его захлестнула волна облегчения. Он начисто забыл о той опасности, которая грозила им обоим. И только совладав наконец с собой, вдруг обратил внимание на то, что она слишком уж спокойно лежит. Если бы Синти даже и спала, то бесцеремонное обращение наверняка бы ее разбудило. Тревога, внезапно охватившая его, была столь же опустошительной, как и радость. — Что вы с пей сделали? — умоляюще спросил он. — Она… — Да нет, она жива, — раздраженно перебил его Стоулз. — Держите себя в руках, мистер Рэнделл. — Он повернулся к коллегам: — Разбудите ее. Один из них грубо ткнул Синти в бок. — Заворачивать не надо, — насмешливо сказал он. — Съем по дороге. Стоулз улыбнулся. — Очень остроумно, мистер Принтемпс, но я попросил разбудить ее. Не заставляйте меня ждать. — Я вас понял, мистер председатель. — Он легонько хлопнул Синти по щеке. Рэнделл физически ощутил эту пощечину на своем лице. Он пришел в ярость и на секунду совершенно лишился возможности соображать. — Во имя Птицы — проснись! Он увидел, как грудь Синти под шелковой ночной рубашкой приподнялась, веки затрепетали, и она произнесла: — Тедди! — Син! Я здесь, дорогая, здесь! Она повернула к нему голову. — Тедди! — воскликнула Синти и тут же добавила: — Я видела такой ужасный сон… О-о! — Она вдруг заметила, что за ней с интересом наблюдают какие-то незнакомые люди. Синти оглядела их удивленно и повернулась к Рэнделлу. — Тедди, это все еще сон? — спросила она. — Боюсь, что нет, дорогая. Но не падай духом. Она снова окинула взглядом компанию. — Я не боюсь, — решительно заявила она. — Поступай, как считаешь нужным, Тедди. Уж на этот раз я не свалюсь в обморок. — Она больше ни на кого не обращала внимания. Рэнделл украдкой покосился на толстого председателя, которого, похоже, откровенно позабавила эта сцена. — Син, — торопливо прошептал Рэнделл, — они что-то сделали со мной. Я не могу двигаться, точно я парализованный. Поэтому особенно на меня не рассчитывай. Если у тебя вдруг появится возможность бежать отсюда, не упускай ее! — Я тоже не могу пошевелиться, — шепнула она в ответ. — Нам придется выждать. — Она чувствовала на себе его взгляд, полный муки. — Ты же сказал: не падай духом. Но мне бы так хотелось прикоснуться к тебе. — Ее пальцы задрожали, не в силах оторваться от крышки стола, и начали медленно и с трудом преодолевать те дюймы, которые их разделяли. Рэнделл почувствовал, что и сам способен слегка шевелить пальцами. И вскоре рука Синти оказалась в его руке. Она улыбнулась ему. Стоулз стукнул ладонью по крышке стола. — Эта маленькая сценка весьма трогательна, — сочувственно произнес он, — но мы собрались здесь ради одного важного дела. Мы должны решить, как нам с ними поступить. — А не лучше ли их устранить? — с места в карьер предложил тот, который ткнул Синти в бок. — Это не доставит нам никакого удовольствия, — возразил Стоулз. — Не забывайте, что эти двое — всего лишь досадная помеха на пути осуществления наших планов, связанных с клиентом мистера Рэнделла. Это его мы должны уничтожить. — Не понимаю! — Разумеется, иначе председателем был бы не я, а вы. Ваша ближайшая задача нейтрализовать этих двоих, но так, чтобы у него не возникло никаких подозрений. Проблема, таким образом, заключается лишь в выборе способа. Тут вмешался мистер Паркер: — Было бы забавно отправить эту парочку домой в их теперешнем состоянии. Не имея возможности ответить на телефонный звонок или открыть дверь, они попросту скончаются от голода. — Что ж, неплохо, — одобрительно произнес Стоулз. — Нечто в этом роде я от вас и ожидал. Но, предположим, он предпримет попытку встретиться с ними и обнаружит их в подобном состоянии. Вы считаете, он не поймет, что с ними случилось? Нет, надо придумать нечто такое, что заставит их молчать. Я предлагаю отправить эту парочку домой, предварительно погрузив одного из них в летаргический сон. Все было столь нелепо и невероятно, что Рэнделлу казалось, будто он видит сон. Он убеждал себя, что находится в плену ночного кошмара, и стоит проснуться, как все будет в порядке. Это неприятное ощущение, когда ты не в состоянии владеть собственным телом, ему доводилось испытывать и раньше. Но только во сне. Потом, когда он просыпался, обнаруживалось, что он либо запутался в одеяле, либо положил обе руки под голову. Рэнделл даже попытался укусить себя за язык, чтобы проснуться от боли, но ничего хорошего из этого не вышло. Последние слова Стоулза вернули его к действительности. Он услышал, как вокруг стола пробежал шепоток одобрения. Синти стиснула его руку. — Что они собираются делать, Тедди? — спросила она. — Не знаю, дорогая. — Конечно, мужчину, услышал он голос Паркера. Стоулз бросил взгляд на своего коллегу. И Рэнделл почувствовал, что председатель намеревался… Да, он намеревался сделать что-то нехорошее именно с ним. Но когда его поддержал Паркер, он вдруг изменил решение. — Я благодарен вам за совет, — подчеркнуто вежливо произнес Стоулз. — Исходя из пего, сразу становится ясно, чего не следует делать. — Он обратился к остальным: — Приготовьте женщину. «Сейчас, — подумал Рэнделл. — Это должпо произойти именно сейчас». Собрав всю силу воли, он попытался подняться со стола, вскочить, бежать драться… Но с таким же успехом он мог вообще ничего не предпринимать, потому что ему всего лишь удалось слегка повернуть голову. — Бесполезно, малышка, — подавленно произнес он. Синти с благодарностью посмотрела на него. Если она сейчас и боялась, то делала все возможное, чтобы не показать это. В ее глазах было столько любви к нему. — Не падай духом, мыслитель, — отозвалась она. Принтемпс встал и наклонился к Синти. — Это, кстати, работа Потифара, — недовольно буркнул он. — Он забыл бутылку, — ответил Стоулз. — А у вас она есть, мистер Фиппс? Вместо ответа Фиппс полез в свой портфель, вытащил бутылку и, подчиняясь приказу Стоулза, передал ее Приитемпсу. — А воск? — спросил тот. — Вот, — сказал Фиппс, снова засовывая руку в портфель. — Спасибо, сэр. Если бы кто-нибудь убрал вот это в сторонку, — он бесцеремонно ткнул пальцем в Рэнделла, — то мы могли бы и приступить. Полдюжины услужливых рук мгновенно отволокли Рэнделла к дальнему краю стола. Принтемпс склонился над Синти с бутылкой в руке. — Минуточку, — послышался голос Стоулза. — Я хочу, чтобы они оба поняли, что тут происходит и почему. Миссис Рэнделл, — обратился он к Синти с галантным полупоклоном, — в нашей предыдущей краткой беседе, я полагаю, достаточно ясно дал вам понять, что сыны Птицы не потерпят никакого вмешательства в свои планы таких субъектов, как вы. Это понятно, не правда ли? — Я вас поняла, — ответила Синти, с вызовом глядя на председателя. — Замечательно. Нам требуется одно, чтобы ваш муж ничего больше не предпринимал в определенной области. А для этого мы собираемся как бы разделить вас на две части. Часть, которая наполняет вашу жизнь смыслом и которую вы довольно забавно называете душой, мы поместим в бутылку. Что касается всего остального, то это ваш муж может держать у себя как напоминание о том, что мы взяли в залог. Вы меня понимаете? Синти проигнорировала вопрос, а Рэнделл, попытавшийся было на него ответить, внезапно обнаружил, что снова не способен выдавить из себя ни слова. — Послушайте меня, миссис Рэнделл. Если вы хотите когда-либо увидеть своего мужа, нужно, чтобы он повиновался нам. Под страхом вашей смерти он не должен видеться со своим клиентом. И по этой же причине обязан держать язык за зубами. Насчет нас и насчет того, что здесь узнал. Если он не согласится на это, тогда, уверяю вас, мы придумаем для вас довольно интересную смерть. Рэнделл уже готов был крикнуть, что согласен на все, лишь бы спасти Синти, но язык ему но-прежнему не повиновался. Как видно, Стоулз намеревался выслушать сначала Синти. — Он поступит так, как считает нужным! — заявила она. Председатель улыбнулся. — Прекрасно. Это именно то, что мне и хотелось услышать. Ну, а вы, мистер Рэнделл?.. Обещаете? Он хотел было сказать «да», но взгляд Синти ясно говорил: «нет»! По выражению ее лица он понял, что говорить она уже не в состоянии, но ему казалось, он так и слышит ее слова: «Это трюк, мыслитель. Ничего им не обещай!» И он промолчал. Фиппс ткнул большим пальцем ему в глаз. — Отвечай, когда тебя спрашивают! Он с трудом скосил поврежденный глаз, пытаясь увидеть лицо Синти, но ничего, кроме одобрения, на нем не прочел. Значит, он будет молчать. Наконец Стоулз не вытерпел: — Ладно, джентльмены, приступим. Приптомпс поднес бутылку к левой ноздре Синти. — Давай! — распорядился он. Его помощник энергично нажал ей на нижние ребра. Синти сделала резкий выдох. — Тедди, они… Они проделали то же самое, только подставив бутылку к правой ноздре. Рэнделл увидел, как Синти обмякла. Принтемпс заткнул бутылку большим пальцем. — Давайте воск, — торопливо приказал он и, запечатав бутылку, передал ее Фиппсу. Стоулз показал пальцем через плечо в сторону зеркала. — Оттащите их назад, — распорядился он. Фиппс организовал переправку Синти, затем повернулся к Стоулзу. — А не могли бы мы оставить ему какую-нибудь памятку о себе? — поинтересовался он. — Как хотите, — ответил Стоулз, вставая. — Только не оставляйте явных следов. — Прекрасно! — Фиппс улыбнулся и врезал Рэнделлу по физиономии тыльной стороной ладони так, что у того зубы лязгнули. — Мы постараемся! Рэнделл был в сознании, хотя в действительности стало очень трудно определить эту зыбкую грань между реальностью и бредом. Он несколько раз терял сознание, приходя в себя лишь от невероятной боли. Фиппс изобретал все новые и новые трюки, которые действовали безотказно. Рэнделл очутился в маленькой комнатке, сплошь состоящей из зеркал. Он до бесконечности повторялся в них, и каждый образ был его собственным. Все эти Рэнделлы ненавидели его, но убежать от них оказалось невозможно. — Ну-ка врежь ему! — орали они, а вместе с ними орал и он и бил себя по зубам кулаками… А они гоготали и ржали! Внезапно все они слились с ним в одно целое, и бегство стало невозможным. Как он ни старался, мускулы его не слушались. Он был прикован наручниками к бегущей дорожке, на которую его поставили. К тому же ему завязали глаза, а наручники не позволяли дотянуться до головы. Но он должен держаться, потому что на вершине склона Синти, а он во что бы то ни стало обязан добраться до нее. Какая вершина, когда ты сломя голову несешься по беговой дорожке. Он уже совсем выдохся, но всякий раз, как начинал замедлять бег, они били его и заставляли считать шаги, иначе ему не поздоровится — 1091, 1092, 1093, вверх — вниз, вверх — вниз. Если бы он только мог видеть, куда бежит! Он споткнулся, ему поддали в зад, и он упал. Когда Рэнделл очнулся, то обнаружил, что лежит на полу, уткнувшись лбом во что-то твердое и холодное. Он отодвинулся и почувствовал, что все тело затекло, а ноги почти не слушаются. Он наконец разглядел в неясном полумраке ночи вокруг своих лодыжек простыню, половину которой стащил с кровати. Твердый холодный предмет оказался батареей парового отопления. Рэнделл лежал, навалившись на нее всем телом. Когда же к нему вернулось чувство реальности, он сообразил, что находится у себя в спальне. По всей видимости, он вздумал прогуляться во сне. Странно, но даже в детстве ему не приходилось проделывать подобные трюки! А тут вдруг как лунатик отправился погулять и врезался головой в батарею. Должно быть, он так треснулся, что память отшибло. Он начал медленно подтаскивать к туловищу руки и ноги, затем поднялся и тут заметил одну незнакомую деталь в комнате, — большое новое зеркало. Это моментально напомнило ему о ночном кошмаре. Он бросился к постели: — Синти! Она даже не шевельнулась, продолжая спокойно спать. Рэнделл а это обрадовало, поскольку он вовсе не хотел ее пугать. Он осторожно отошел от кровати, на цыпочках прокрался в ванную и закрыл за собой дверь. Прелестный вид! — размышлял он, глядя на свое отражение в зеркале. Кровь из носа перестала течь довольно давно и запеклась, оставив пятна на лице и пижаме. Кроме того, правая щека почему-то была в засохшей грязи, отчего выглядел он еще хуже, чем на самом деле. Он сразу понял это, когда вымыл лицо. Похоже, он не так уж и сильно пострадал, если не считать… О-о-о, вся правая сторона тела онемела от боли. Скорее всего он просто сильно ушибся, когда падал, а потом его еще и продуло. Интересно, сколько же он вот так провалялся на полу? Рэнделл снял жакет пижамы и засунул его за унитаз, прекрасно понимая, что отстирать запекшуюся кровь будет трудно. Ему не хотелось, чтобы Синти ее видела. Во всяком случае, сначала надо попытаться ей все объяснить. Он даже мысленно представил себе подобную сцену: «О, Тедди, где это ты так?» — «Да ничего, малышка, просто врезался в батарею». Это звучало убедительней, чем тривиальное «расшибся о дверь». Однако Рэнделл был еще настолько слаб, что, снимая пижаму, едва не ударился головой о стену. Ему с трудом удалось удержаться на ногах, ухватившись за крышку бачка. В голове гудело и стучало, точно били барабаны Армии Спасения. Он пошарил в аптечке, нашел аспирин и выпил три таблетки, потом задумчиво уставился на коробочку амитала, которую Синти купила несколько месяцев назад. Раньше ему не приходилось глотать подобное — он и без того спал беспробудно, — но сейчас был особый случай. Две ночи подряд его мучили кошмары, а теперь он начал ходить во сне. Проклятье! Он едва не сломал себе шею. Рэнделл проглотил капсулу амитала, придя к выводу, что малышка все-таки была права, настаивая на отпуске, — он чувствовал себя совершенно разбитым. Найти чистую пижаму в темной спальне было довольно трудно, поэтому он скользнул в постель, удостоверился, что не разбудил Синти, закрыл глаза и расслабился. Через несколько минут снотворное подействовало, барабанная дробь в голове утихла, и он уснул. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Он проснулся от солнечного света. Открыл один глаз и взглянул на часы. Они показывали начало десятого. Он быстро спрыгнул с постели. Правый бок саднило. Заметив коричневое пятно под батареей, он припомнил ночной инцидент. Рэнделл покосился на жену, которая все еще мирно спала, ни о чем не подозревая. Это к лучшему, подумал он. Еще успеет рассказать ей обо всем, сперва угостив апельсиновым соком. Незачем вот так сразу пугать малышку. Он нащупал ногой комнатные туфли, накинул купальный халат, почувствовав при этом странный озноб в плечах и тупую боль во всех мышцах. После того как он почистил зубы, вкус во рту стал более приятным, и ему захотелось есть. Его сознание все еще переживало кошмары минувшей ночи, глядя на них со стороны и боясь вникнуть по-настоящему. Выжимая апельсин, он подумал о том, что эти кошмары не так уж безобидны. Конечно, это не сумасшествие, но что-то неврастеническое в них точно есть. Надо положить им конец. Ведь не может же мужчина спокойно работать днем, гоняясь по ночам за бабочками, пусть даже при этом он не падает и не ломает себе шею. Мужчине необходим полноценный сон. Он выпил стакан сока, второй понес жене. — Эй, ясноглазая, подъем! — Синти никак не прореагировала на его оклик, и он принялся распевать: — Лютики раскрылись, солнышко взошло, вставай, вставай, ясная, на дворе тепло! Синти даже не шевельнулась. Рэнделл осторожно поставил стакан на тумбочку, опустился на край постели и потряс ее за плечо. — Просыпайся, малышка! Тут уже успело приехать целых два грузовика… Ее плечо было холодным, как лед. — Сив! — заорал он и с силой встряхнул ее. Оиа безжизненно повисла на его руках. Он снова встряхнул ее. — Син, дорогая… О, Господи! Но уже через секунду тревога придала ему силы, и он, смертельно бледный от страха и почти уверенный, что она мертва, был готов действовать. И все-таки у него хватило здравого смысла убедиться в этом теми примитивными способами, которые он знал. Нащупать пульс Рэнделл не сумел — вероятно, на это требовалась определенная профессиональная подготовка, сказал он себе, или же пульс был слишком слабым. И все это время у него в голове звучал чей-то голос: «Она мертва, мертва! Ты позволил ей умереть!» Он приложил ухо к ее груди, силясь услышать биение сердца. Ему показалось, что он расслышал его, но уверенности не было: быть может, это билось его собственное сердце. Он вскочил и кинулся на поиски маленького зеркальца, которое нашел в косметичке Синти. Аккуратно вытер его рукавом собственного халата и поднес к полуоткрытому рту жены. Оно слабо запотело. Боясь поверить в такое счастье, он протер его и снова поднес к губам Синти. Зеркальце действительно запотела, пусть слегка, но запотело. Она была жива, жива! Когда прошел первый шок, Рэнделл вдруг с удивлением заметил, что у него помутилось в глазах. Он вытер лицо — ладонь оказалась мокрой. Но не это сейчас волновало его. Иголка. Вот что ему требовалось в первую очередь. Если бы он только смог найти иголку. Он отыскал ее на туалетном столике Синти, вернулся к постели, оттянул кожу на предплечье жены и прошептал: «Извини, малышка». И уколол. На коже сразу же выступила капелька крови. Жива! Рэнделл хотел поставить градусник, но подобных предметов в их доме не водилось. Однако он кое-что представлял себе об изготовлении стетоскопа. Сворачиваешь кусочек плотной бумаги… Он нашел обрывок подходящего размера, скрутил из него трубочку диаметром в дюйм, приставил ее к груди Синти, к другому концу приложил ухо и прислушался. «Тук-тук, тук-тук, тук-тук», — слышал он слабое, но уверенное биение. На этот раз сомнений никаких. Она жива. Ему пришлось присесть на минутку, чтоб поразмыслить, что делать дальше. Скорее всего надо вызвать врача. До этой минуты подобное просто не приходило ему в голову, поскольку ни оп, ни Синти никогда не пользовались услугами врача, во всяком случае, с момента их женитьбы. А может, позвонить в полицию и попросить вызвать «скорую помощь»?… Нет, есть у него один знакомый полицейский сержант, который привык громить и палить из револьвера, а на что-то другое он вряд ли годится. Палить сейчас не в кого. К кому же тогда обратиться? Никого из врачей-терапевтов он не знал. Но тут вспомнил о Смайлзе. Да нет, это настоящий тупица, и от него не будет никакого толку. А этот Хартвик, черт бы его побрал, специализируется на очень деликатных операциях для разных там общественных деятелей. Рэнделл взял телефонную книгу. Потбери! Конечно, он ничего не знает об этом старом мухоморе, но выглядит он довольно прилично. Рэнделл нашел номер, трижды набрал его неправильно, а потом вызвал оператора и попросил набрать за него. — Потбери вас слушает. — Это Рэнделл. Рэнделл. РЭН-ДЕЛЛ — два ЛЛ. Я с женой приходил к вам вчера на прием, помните? Насчет… — Да, помню. В чем дело? — Жена заболела. — Что случилось? Она снова упала в обморок? — Нет… Да… Дело в том, что она без сознания. Она проснулась без сознания, то есть она вообще не приходила в себя. Она сейчас без сознания и выглядит так, словно умерла. — Она на самом деле умерла? — Да нет, не думаю, но она в ужасном состоянии, доктор. Я боюсь за нее. Вы можете приехать прямо сейчас? — Приеду, — отрывисто произнес Потбери. — Только не прикасайтесь к ней. Рэнделл положил трубку и заторопился обратно в спальню. Синти лежала все в той же позе. Его взгляд упал на кусочек бумаги, из которого он несколько минут назад соорудил импровизированный стетоскоп. Рэнделл не мог преодолеть соблазн проверить предыдущие результаты. И только когда из трубочки снова донеслось равномерное «тук-тук», он немного успокоился. Минут десять Рэнделл стоял у постели, тупо смотрел на спящую Синти и грыз ногти, чувствуя, как начинают сдавать нервы. Потом направился в кухню, достал с верхней полки тумбочки бутылку водки и налил пол стакана. С секунду смотрел на прозрачную жидкость, а затем вылил ее в раковину и вернулся в спальню. Синти спала. Неожиданно Рэнделл вспомнил, что не дал Потбери своего адреса. Он бросился на кухню и схватил телефон. Усилием воли заставил себя набрать помер правильно, но на звонок ответил женский голос. — Нет, доктора в кабинете нет. Что-нибудь передать? — Меня зовут Рэнделл. — А, мистер Рэнделл! Доктор Потбери выехал к вам на дом примерно пятнадцать минут назад. Должно быть, он появится у вас с минуты на минуту. — Но у него нет моего адреса! — Что? Не волнуйтесь, наверняка есть, иначе он бы предупредил меня. Рэнделл положил трубку. Чертовски странно… Ну хорошо, он подождет Потбери еще минуты три, а потом снова попробует связаться с ним. В дверь позвонили. Рэнделл вскочил со стула и, пошатываясь словно после нокдауна, поспешил к двери. — Кто? — Потбери. Это вы, мистер Рэнделл? — Да, да… Заходите! — Он распахнул входную дверь. Потбери, казалось, не торопится войти в дом. — Входите, доктор! Да входите же! Потбери, словно приняв какое-то решение, вдруг кивнул и прошел мимо Рэнделла, даже не глянув в его сторону. — Где пациентка? — Здесь. — Рэнделл поспешно провел его в спальню и склонился по другую сторону постели, пока Потбери осматривал лежавшую без сознания Синти. — Как она? Поправится? Скажите, доктор… Потбери крякнул и, выпрямившись, произнес: — Будьте так любезны, отойдите от постели и не топчитесь возле меня. Может, мне и удастся что-нибудь выяснить. — Ох, извините! — Рэнделл попятился к двери. Потбери вытащил из сумки стетоскоп, приложил его к груди Синти и некоторое время внимательно вслушивался. Затем он передвинул инструмент и снова послушал. Через несколько минут положил стетоскоп в сумку. Рэнделл нетерпеливо шагнул к доктору. Однако тот даже не обратил на него внимания. Большим пальцем Потбери приподнял веко Синти и осмотрел зрачок, затем поднял ее руку и отпустил. Рука упала. Врач осторожно щелкнул пальцем по локтю, выпрямился и еще некоторое время молча смотрел на женщину. Рэнделлу хотелось кричать. Потбери исполнил еще несколько почти ритуальных действий, привычных для терапевта. Как казалось Рэнделлу, некоторые из них он мог рассматривать. — Что она делала вчера? — неожиданно спросил Потбери. — После того, как вы ушли от меня? Рэнделл рассказал обо всем в мельчайших подробностях. Потбери, слушая, сосредоточенно кивал головой. — Нечто подобное я и ожидал услышать. Это все последствия шока, который она пережила утром. А виноваты, кстати, вы! — Я? — Вас же предупреждали. Вы не должны были разрешать ей подходить к этому человеку. — Но… Но вы же меня об этом не предупреждали! Казалось, Потбери был раздосадован. — Возможно, возможно. Но мне казалось, вы говорили, будто вас уже кто-то предупредил об этом, еще до вашего визита ко мне. Стоило бы обращаться с ней поосторожней. — Но что с ней, доктор? Она поправится? — Знаете, теперь у вас на руках очень больная женщина, мистер Рэнделл. — Да, я знаю. Но что с пей все-таки случилось? — Летаргический сон. Результат психологической травмы. — Это… серьезно? — Да, и очень. Но если вы должным образом позаботитесь о ней, она выживет. — Все, что требуется, доктор. Деньги — это не проблема. Что нам делать теперь? Может быть, отправить ее в больницу? Потбери тут же отмел это предложение. — Ни в коем случае. Если она очнется в непривычных для себя условиях, то может снова отключиться. Держите ее здесь. Вы сумеете вести дела, не отходя от ее постели? — Конечно, сумею! — Вот и отлично. Не отходите от нее ни на шаг. Если она очнется, то лучше всего, чтобы она увидела вас рядом. — Может, стоит нанять сиделку? — Не советую. Особого ухода за ней не требуется, просто укройте ее. И еще: положите ноги чуть выше головы. Ну, как-нибудь приподнимите задние ножки кровати, что ли. — Хорошо, сделаю немедленно. — Если такое состояние продлится больше недели, придется подумать насчет инъекций глюкозы или каких-нибудь других витаминов. — Потбери, наклонившись, застегнул сумку. — Позвоните мне, если наметятся какие-либо изменения в ее состоянии. — Непременно позвоню. Я… — Тут Рэнделл неожиданно замолк, поскольку последнее замечание врача напомнило ему кое-что, о чем он совершенно забыл. — Послушайте, доктор, а как вы нашли дорогу сюда? Казалось, этот простой вопрос напугал Потбери. — По-моему, ваш дом не так уж и трудно найти. — Но я же вам не давал свой адрес. — Не давали? Глупости. — Но я на самом деле его не давал. Я вспомнил о своей оплошности через несколько минут после моего звонка к вам и перезвонил, но вы уже уехали. — А я и не говорил, будто вы дали мне его именно сегодня, — сказал Потбери. — Вы дали мне его вчера. Это заявление заставило Рэнделла задуматься. Он действительно показывал Потбери свое удостоверение, но в нем был указан только адрес его офиса. Правда, с домашним телефоном, но это на тот случай, если кому-то потребуется его помощь в нерабочее время. Возможно, Синти… Но у нее он теперь ничего спросить не мог. Мысль о Синти заставила его забыть обо всем остальном. — Вы уверены, доктор, что больше ничего не требуется? — Уверен. Не отходите от нее ни на шаг. — Понял. Только я не могу находиться сразу в двух местах, — вдруг заявил Рэнделл. — А зачем вам находиться сразу в двух местах? — спросил Потбери, беря перчатки и поворачиваясь к двери. — У меня старые счеты с этим чучелом Хоугом. Ну ладно, я кого-нибудь пошлю следить за ним, а там, надеюсь, у меня появится возможность сделать из него отбивную. Потбери стремительно повернулся. — Ничего подобного вы с ним не сделаете, — угрожающе произнес он. — Ваше место здесь. — Да, да, конечно. Но я хотел бы связать ему руки. Денька через два все равно разберусь, на что он живет! — Молодой человек, — медленно произнес Потбери, — вы должны мне обещать, что ничего не сделаете с… человеком, о котором только что упомянули. Рэнделл бросил взгляд на Синти. — Вы полагаете, что все это сойдет ему с рук? — Во имя… Послушайте. Я старше вас и давно привык сталкиваться с глупостью. Когда вы наконец поймете, что не всегда можно играть в подобные игры? — Он жестом указал на Синти. — Как вы можете требовать, чтобы я вылечил се, если вы сами хотите ее гибели? — Послушайте, доктор Потбери, я же сказал вам, что намерен выполнять все ваши инструкции. Но я не собираюсь прощать Хоуга. Если она умрет… если она умрет, то клянусь Господом, я разрублю его на куски ржавым топором! Потбери ответил не сразу. — А если не умрет? — Если она останется в живых, то моя первая задача — заботиться о ней. Но не думайте, будто я собираюсь навсегда забыть о Хоуге. Ни за что на свете. Клянусь вам! Потбери нервным движением нахлобучил на лоб шляпу. — Давайте оставим этот разговор и будем молить Бога, чтобы она не умерла. Но позвольте сказать вам, молодой человек, что вы — кретин. И Потбери вышел за дверь. Возбуждение после разговора с Потбери быстро прошло, и Рэнделл снова впал в хандру. Ему даже нечем оыло отвлечь себя от того тревожного чувства, которое он испытал за Синти. Потребовалось всего несколько минут, чтобы приподнять ножки у кровати. Затем наступила вынужденная бездеятельность. Поначалу он старался действовать очень осторожно, словно боясь разбудить Синти, но потом сообразил, что именно этого ему больше всего и хочется. Но заставить вести себя грубо и шумно Рэнделл не мог — она лежала в постели такая тихая и беспомощная. Он пододвинул стул поближе к кровати, чтобы можно было взять Синти за руку, и стал наблюдать за ней. Приглядевшись, увидел, как поднимается и опускается ее грудь. Это его немного успокоило, и он молча наблюдал за едва заметным движением: медленный, почти незаметный вдох, а потом более быстрый выдох. Ее лицо было мертвенно-бледным, но прекрасным. И от этого зрелища у него разрывалось сердце. Если бы он только послушался ее! Если бы только послушался, то ничего бы этого не произошло! Она боялась, но продолжала подчиняться всем его приказам. Даже сыны Птицы были неспособны запугать ее. Что такое он подумал? А ну-ка, Эд, возьми себя в руки. Этого не было на самом деле, это всего лишь часть твоего ночного кошмара. Но если бы такое случилось в реальности, он знал; она бы обязательно поддержала его. Его слегка успокоило то, что даже в своих снах он полностью полагается на нее. Уверен в ее мужестве и преданности ему. Сила воли у нее крепче, чем у многих мужчин. Однажды она ногой вышибла бутылку с кислотой из рук старой карги, которую он зацепил, занимаясь делом Мидуэлла. Не прояви она тогда мужества и не сработай как автомат, ему бы сейчас носить черные очки и ходить с собакой-поводырем. Рэнделл приподнял одеяло и посмотрел на уродливый шрам на руке Синти, оставшийся с того злополучного дня. Эта отметина останется на всю жизнь. Но, похоже, Синти не обращает на нее внимания. — Синти! О, Син, моя дорогая!.. Через некоторое время Рэнделл почувствовал, что все его тело онемело и затекло от неподвижности. Окоченевшие ноги адски болели. Он встал, решив заняться приготовлением пищи. Сама мысль о еде была для него противна, но он понимал, что должен оставаться в форме, чтобы быть в состоянии ухаживать за Синти. Порывшись на кухонных полках и в холодильнике, он разыскал. кое-какир остатки еды — несколько консервных банок, немного салата. Заниматься стряпней Рэнделлу не хотелось. Ему было безразлично, что съесть. Он открыл банку шотландского супа, вывалил содержимое в кастрюлю, залил водой и прокипятил. Рэнделл ел его стоя, прямо из кастрюли, совершенно не ощущая вкуса. Потом он вернулся в спальню и снова опустился на стул, чтобы продолжить свое бесконечное бдение. Однако вскоре оказалось, что его организм куда как восприимчивей к пище, чем разум. Он бросился в ванную, и несколько минут подряд его сильно рвало. Потом он вымыл лицо, прополоскал рот и вернулся на свой пост. Когда на улице стемнело, Рэнделл включил лампу на туалетном столике и снова сел, не спуская глаз с неподвижной жены. Неожиданно зазвенел телефон. Он вздрогнул. Сидя в четырех стенах, наедине со своей болью и бедой, он совершенно забыл о существовании внешнего мира. — Алло? Да, это Рэнделл. Я вас слушаю. — Мистер Рэнделл, знаете, у меня было время как следует все обдумать, и я решил, что должен извиниться перед вами и кое-что вам объяснить. — Кто это говорит? — Да это Джонатап Хоуг, мистер Рэнделл. Когда вы… — Хоуг! Вы сказали — Хоуг! — Да, мистер Рэнделл. Я хочу извиниться за свою категоричность вчера утром. Пожалуйста, простите! Надеюсь, миссис Рэнделл была не слишком расстроена моим… К этому моменту Рэнделл уже вполне оправился от первого шока. Он выразился сочно и предельно ясно, используя слова и выражения, которые накопились у него за все эти годы общения с известного рода личностями. Когда он высказался, на другом конце провода учащенно задышали, потом наступила мертвая тишина. Но этого ему оказалось мало. — Вы еще на проводе, Хоуг? — А? — Я хотел добавить следующее: если вы полагаете, будто поймать женщину в коридоре и напугать ее до смерти — хорошая шутка, то я так не считаю. Нет, я не собираюсь сдавать вас в полицию. Отнюдь! Но как только миссис Рэнделл выздоровеет, я собираюсь встретиться с вами сам, и тогда… Словом, молитесь Богу, Хоуг, вам это необходимо! А потом воцарилось такое долгое молчание, что Рэнделл подумал, будто его жертва повесила трубку. Но, похоже, Хоуг просто собирался с мыслями. — Мистер Рэнделл, это ужасно… — Еще бы! — Вы полагаете, что я приставал к миссис Рэнделл и напугал ее? — Вам самому следовало бы это знать! — Но я не знаю! Честное слово! — На секунду он замолчал, а потом робко продолжил: — Это именно то, чего я больше всего боялся, мистер Рэнделл. Мне всегда казалось, что во время провала в памяти я могу совершить нечто ужасное. Но чтобы обидеть миссис Рэнделл… Она была так добра ко мне. Это ужасно. — И вы говорите это мне! Хоуг вздохнул так тяжело, словно неимоверно устал. — Мистер Рэнделл? — Тот молчал. — Мистер Рэнделл, незачем обманывать себя. Выход у вас один: сдать меня полиции. — Что?! — Такая мысль пришла мне в голову во время нашей последней беседы. Я думал об этом весь вчерашний день, но у меня просто не хватало мужества сказать об этом вслух. Я надеялся, что покончил с моей… моей второй личностью, но сегодня все повторилось снова. Я потерял целый день и пришел в себя только вечером, уже попав домой. Мне кажется, я должен что-то предпринять, потому-то и позвонил вам. Я хотел вас попросить продолжить расследование, но я и не подозревал, что окажусь таким мерзавцем и напугаю миссис Рэнделл. — Было похоже, что подобная мысль ужасает его самым искренним образом. — Когда… когда это случилось, мистер Рэнделл? И тут Рэнделл вдруг обнаружил, что знает, что ему делать. Он разрывался между желанием добраться по телефонному кабелю и свернуть шею этому подонку, который довел его жену до такого отчаянного состояния, и необходимостью оставаться на месте, чтобы ухаживать за ней. Вдобавок ко всему его беспокоило ощущение, что Хоуг совершенно не похож на злодея. Слыша этот тихий голос и взволнованный тон, невероятно было представить его чудовищем, хотя Рэнделл прекрасно знал, что настоящие злодеи частенько бывают весьма обходительными и вежливыми людьми. И тем не менее он без всякого выражения сказал: — Около девяти тридцати утра. — И где я был в девять тридцать этим утром? — Да не этим, черт бы вас побрал, а вчерашним утром, вчерашним. — Вчера утром? Но это же невероятно! Разве вы не помните? Вчера утром я был дома! — Конечно, помню. Но я видел, как вы уходили. Может, еще скажете, что не знали об этом? — Но вы не могли меня видеть. Впервые за много лет я точно помню, где находился вчера утром. Я сидел дома, в своей квартире. Понимаете, я не выходил из нес почти до часу дня. Потом отправился в клуб. — Что за… — Пожалуйста, подождите минуточку, мистер Рэнделл, очень вас прошу! Я расстроен и смущен не меньше вашего, но вы должны выслушать меня. Вы нарушили мой распорядок, помпи-те? И другая моя личность не сумела завладеть мной. После того как вы ушли, я остался самим… настоящим самим собой. По-этому-то я и надеялся, что наконец освободился… — Черта с два! Почему вы так подумали? — Я знаю, что на мои показания нельзя особенно полагаться, — спокойно ответил Хоуг, — но я был не один. После вашего ухода пришла уборщица, которая проработала все утро. — Чертовски забавно, но я не видел, как она к вам поднималась. — Она работает в нашем доме, — поспешно объяснил Хоуг. — Это жена дворника. Ее зовут миссис Дженкинс. Может, вам с ней стоит поговорить? Вероятно, я смогу найти ее и пригласить к телефону… С каждой секундой Рэнделлу становилось все более неловко, и он начал понимать, что попал в чертовски затруднительное положение. Ему не стоило обсуждать подобные вопросы с Хоугом и вообще отложить весь этот разговор до тех пор, пока у него не появится возможность пустить в ход кулаки. Да, Потберп оказался прав — Хоуг ловкий и коварный тип. Придумал себе такое отличное алиби! Кроме того, разговор с Хоугом длился уже минут десять, и за все это время Рэнделлу ни разу не удалось заглянуть в спальню — отсюда ему не было видно Синти. Он уже начал нервничать. — Нет, я не желаю разговаривать с ней, — грубо сказал Рэнделл. — Вы все лжете! — Он резко опустил трубку на рычаг и бросился в спальню. Синти лежала в той же самой позе. Он быстро определил, что она дышит очень слабо, но ритмично. Самодельный стетоскоп поведал ему о том, что ее сердце бьется. Рэнделл сел и снова ощутил тревогу. Он не хотел ни на минуту забывать о своей боли, цеплялся за нее, постепенно достигая того, что многие и многие постигли значительно раньше: даже самая острая боль за возлюбленную слаще тупого равнодушия. Через некоторое время он заставил себя встряхнуться. Надо иметь в доме хоть немного пищи, чтобы слегка перекусить и оставить на потом. Он пообещал себе, что завтра вернется к делу. Не стоит отказываться от начатого. Агентство ночных наблюдений как раз занимается всякими несложными делами. Оно довольно надежно, к тому же он как-то оказал им услугу. Он позвонил в кулинарию поблизости и сделал несколько довольно бестолковых заказов, заодно попросив хозяина прислать ему чего-нибудь на свое усмотрение, а уж доставку он оплатит. После этого Рэнделл отправился в ванную и тщательно побрился, поскольку считал, что внутреннее состояние зависит от внешнего. Он оставил дверь приоткрытой и одним глазом присматривал за Синти. Затем он взял тряпку, намочил ее и вытер пятно под батареей. Окровавленную пижаму запихнул в корзину для грязного белья в туалете. Рэнделл долго маялся в ожидании, когда же наконец доставят заказ из кулинарии. И все это время думал о разговоре с Хоугом. В нем крепла уверенность, что все очень и очень запутанно. Первоначальная история с амнезией выглядела довольно сомнительно — подумать только, предложить столь высокую цену только за то, чтобы за ним следили! Все дело в тринадцатом этаже, черт побери! Он видел тринадцатый этаж, был на нем, наблюдал, как работает Хоуг с увеличительным стеклом в глазу. Нет, он не мог быть там. Какой же отсюда вывод? Может быть, все дело в гипнозе? Рэнделл не особенно верил в подобные вещи. Он прекрасно понимал, что гипноз существует, но но настолько же он всесилен, как пытаются доказать писаки из воскресных приложений к газетам. А что до мгновенного гипноза на многолюдной улице, причем такого сильного, что человек абсолютно ясно запоминает последовательность никогда не происходивших событий, то в это и вовсе не верилось. Если все, что с ним произошло, правда, тогда весь мир может оказаться сплошным обманом и иллюзией. Возможно, так оно и есть… Может быть, мир не разваливается на части, только когда ты концентрируешь на нем свое внимание и веришь в него. Но стоит тебе заметить несоответствия, и в твою уверенность вкрадываются сомнения, постепенно разрушающие мир на отдельные куски. Возможно, так случилось и с Синти, которая начала сомневаться в своей реальности. Если бы он только мог закрыть глаза и поверить, будто она жива и здорова, тогда бы… Рэнделл попытался сделать это. Он отрешился от всего и сконцентрировался на Синти… Синти жива и здорова, как всегда, с ее губ слетают колкости, когда она хочет высмеять… Синти утром, полусонная и прекрасная… Синти в сшитом на заказ костюме и дерзкой маленькой шляпке, готовая отправиться с ним хоть на край света. Синти… Он открыл глаза и посмотрел на кровать. Синти лежала, едва заметно дыша. Он ненадолго ушел в ванную, высморкался и плеснул себе в лицо холодной водой. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Раздался гудок домофона, Рэнделл, не спрашивая, открыл уличную дверь. Ему но хотелось разговаривать с кем бы то ни было, тем более с посыльным из кулинарии. Прошло несколько минут, и послышался тихий стук в дверь. Рэнделл распахнул ее. — Заходите… Он неожиданно осекся: на пороге стоял Хоуг. Какую-то долю секунды длилось молчание. Рэнделл был ошеломлен, а Хоуг ждал, когда хозяин заговорит. В конце концов он робко произнес: — Извините, но я должен был прийти, мистер Рэнделл. Можно мне… войти? Рэнделл таращил на него глаза, лишившись на какое-то время дара речи. Вот это нахальство! Даже наглость! — Видите ли, я должен объясниться с вами и заверить вас в том, что никогда бы по собственной воле не причинил вреда миссис Рэнделл, — сказал он просто. — Если же я сделал это неосознанно, то хотел бы загладить свою вину. — Не слишком ли поздно спохватились? — Но, мистер Рэнделл, почему вы думаете, будто это я сделал что-то вашей жене? Простите, но у меня даже в голове но укладывается, как я мог… Во всяком случае, не вчера утром. — Он замолчал и с надеждой посмотрел на окаменевшее лицо Рэнделла. — Ведь вы бы не пристрелили просто так даже собаку, верно? Рэнделл покусывал губу, разрываемый двояким чувством. Сейчас Хоуг казался ему порядочным человеком. — Проходите, — хрипло велел оп, рывком распахнув дверь. — Спасибо, мистер Рэнделл. — Хоуг неуверенно переступил порог. Рэнделл собрался закрыть дверь. — Вы мистер Рэнделл? — Еще один совершенно незнакомый мужчина стоял на пороге с пакетами. — Да, — сказал Рэнделл, выуживая из кармана мелочь. — Как вы вошли? — Да вместе с ним, — ответил мужчина, указав на Хоуга. — Просто вышел не на том этаже. Пиво холодное, шеф, — добавил он заискивающе. — Прямо со льда. — Спасибо. — Рэнделл добавил еще мелочи к чаевым и закрыл за посыльным дверь. Он поднял пакеты с пола и направился на кухню. Надо выпить немного пива, решил он, сейчас оно как нельзя кстати. Он сложил пакеты на кухне, вытащил одну из банок, нашарил в ящике ножик и собрался откупорить. Хоуг нервно переступил с ноги на ногу, и это привлекло внимание Рэнделла — он так и не предложил гостю сесть. — Садитесь! — Благодарю вас. Хоуг неловко присел. Рэнделл снова занялся своим пивом, но тут же понял, что попался в собственную ловушку. Черт бы побрал его дурацкое пристрастие к хорошим манерам. Он просто не мог не предложить Хоугу выпить вместе с ним. С секунду Рэнделл колебался, а потом подумал: ни ему, ни Синти от этого вреда не будет. — Пиво хотите? — Да, спасибо. На самом деле Хоуг очень редко пил его, предпочитая беречь вкусовые ощущения для изысканных вин, но в эту минуту, вероятно, он не отказался бы даже от воды из канавы, если бы ее предложил Рэнделл. Рэнделл поставил на стол стаканы, а затем приоткрыл дверь в спальню, чтобы в любой момент можно было в нее проскользнуть. Синти лежала в той же самой позе. Он осторожно повернул ее на бок, чтобы не затекло тело, и поправил одеяло. Он смотрел на нее и думал о Хоуге и предостережении доктора Потбери. Неужели Хоуг действительно так опасен, как считает доктор? Не является ли он, Рэнделл, и сейчас всего лишь игрушкой в его руках? Нет, теперь Хоуг уже не может причинить ему вред. Когда случается самое худшее, тут не до мелочей. Если умрет Синти, он просто последует за ней. Он решил это еще днем. Рэнделл вернулся в гостиную. Пиво Хоуга стояло нетронутым. — Пейте же, — сказал Рэнделл, усаживаясь и беря спой стакан. Хоуг подчинился, не предлагая тоста и не поднимая бокала за здоровье хозяина. — Знаете, я ловлю себя на мысли, что совершенно не понимаю вас, Хоуг. — Признаться, мистер Рэнделл, я и сам себя не понимаю. — Зачем вы пришли сюда? Хоуг беспомощно развел руками. — Поинтересоваться насчет миссис Рэнделл, — сказал он. — Выяснить, наконец, что же я такого натворил. Загладить свою втяну, если возможно. — Вы признаете, что сделали это? — Нет, мистер Рэнделл. Я не понимаю, как я мог приставать к миссис Рэнделл вчера утром… — Вы забыли, что я видел вас. — Простите, но что я делал? — Вы загнали миссис Рэнделл в конец коридора здания Мидуэй Коптон и пытались задушить ее. — О, Господи! И… вы видели, как я это делал? — Нет, я… я был… — Рэнделл неожиданно замолчал, понимая, насколько бы глупо прозвучало, если бы он заявил, будто не мог видеть нападение Хоуга на миссис Рэнделл только потому, что в тот самый момент выслеживал Хоуга в другом крыле здания. — Продолжайте, мистер Рэнделл, пожалуйста! Рэнделл в волнении встал. — Это бессмысленно, — зло огрызнулся он. — Я не знаю, что вы делали. Может быть, вы вообще ничего не делали! Я знаю только одно: с тех пор, как вы вошли в эту дверь, со мной и с моей женой стали происходить странные вещи — отвратительные вещи. А теперь она лежит здесь, точно мертвая. Она… — Он не договорил и закрыл лицо руками. Хоуг мягко прикоснулся к его плечу. — Мистер Рэнделл, я сочувствую вам и хотел бы чем-нибудь помочь. — Я даже не имею представления, чем тут можно помочь. Разве что вы знаете способ ее разбудить. Вы его знаете, мистер Хоуг? — Боюсь, что нет. Расскажите, что с ней? Я ведь еще ничего не знаю. — Да тут и рассказывать особенно не о чем. Сегодня утром она просто не проснулась. Она в таком состоянии, что, кажется, вообще никогда не проснется. — А вы уверены, что она… не мертва? — Уверен. — Вы, конечно, вызывали врача. Что он сказал? — Он посоветовал не трогать ее и внимательно следить за ее состоянием. — Да, но разве он ничего не сказал по поводу самого заболевания? — Он назвал это Lethargica gravis! — Lethargica gravis! И это все, что он сказал? — Да… А в чем дело? — Разве он не попытался хотя бы поставить диагноз? — Но это и есть диагноз — Lethargica gravis. Похоже, такой ответ несколько озадачил Хоуга. — Послушайте, мистер Рэнделл, это не диагноз, а всего лишь медицинский термин, характеризующий состояние глубокого сна. Это все равно, что назвать дерматит — dermatitis, а гастрит — gastritis. А как он ее лечит? — Ну… Даже не знаю. Я… — Он хотя бы промыл ей желудок? — Нет. — А рентген сделал? — В ее состоянии это невозможно. — Вы хотите сказать, мистер Рэнделл, что он только пришел, бегло осмотрел ее, так и не поставив диагноза и даже не дав никаких рекомендаций? Это ваш семейный доктор? — Нет, — выдавил Рэнделл. — Боюсь, я мало смыслю в медицине. Мы никогда раньше не обращались к врачам. Но вам и самому известно, хорош или плох этот доктор. Это Потбери. — Потбери? Тот самый доктор Потбери, у которого я консультировался? Как вам пришло в голову пригласить именно его? — Ну, мы с Синти вообще никогда не болели, а к нему на прием пришли, чтобы расспросить о вас. А вы что-то имеете против Потбери? — Да в принципе ничего. Просто он был груб со мной. Во всяком случае, мне так показалось. — Значит, он что-то против вас имеет? — Ничего не понимаю, — как-то неуверенно произнес Хоуг. — Я видел его всего один раз. Потом еще пришел узнать о результатах анализов. Что это вдруг ему… — Он недоуменно пожал плечами. — Вы говорите о веществе под вашими ногтями? Я думал, это всего лишь предлог. — Ну что вы, нет. — Как бы там ни было, а это не единственная причина, почему он вас ненавидит. После всего того, что он наговорил о вас… — А что он говорил обо мне? — Он сказал… — Рэнделл неожиданно замолчал, вспомнив, что Потбери ничего особенного не говорил. — Конечно, сказал он не слишком много, просто я понял, что он ненавидит вас, Хоуг. И боится. — Боится? Меня? Хоуг криво улыбнулся. Наверняка он принял это за шутку. — Конечно, он так не сказал, но это было ясно. Хоуг пожал плечами. — Не понимаю. Откровенно говоря, я больше сам привык бояться людей. Погодите… а вам он сообщил результаты моих анализов? — Нет. Кстати, это напомнило мне об одной большой странности, которой вы обладаете, Хоуг. — Он вдруг вспомнил о невероятном приключении на тринадцатом этаже. — Вы гипнотизер? — Боже мой, нет, конечно! А почему вы спрашиваете? И Рэнделл во всех подробностях рассказал ему о своей первой попытке проследить за ним. Хоуг с невозмутимостью слушал рассказ Рэнделла. Вид у него был сосредоточенный и вместе с тем растерянный. — Ничего себе галлюцинация, — заключил Рэнделл. — Никакого тринадцатого этажа нет и в помине, «Детериджа и компании» тоже. Ничего! А я ведь до сих пор помню каждую деталь так же ясно, как вижу сейчас ваше лицо. — Это все? — Минуточку. Рэнделл встал и пошел в спальню. На сей раз он уже не соблюдал особой осторожности, хотя дверь за собой все-таки закрыл. Он слегка нервничал, что не сидит постоянно возле постели Синти, но должен был признать, что присутствие Хоуга каким-то образом успокаивало его. Быть может, все дело в том, что ему нужно испить чашу своих страданий до самого дна. Рэнделл снова прислушался к ее дыханию и, удостоверившись, что Синти жива, взбил подушку, убрал растрепавшиеся волосы с ее лица, поцеловал в лоб и вышел из комнаты. Хоуг ждал его. — Ну как? — сочувственно поинтересовался он. Рэнделл тяжело опустился на стул и закрыл лицо ладонями. — То же самое. Хоуг воздержался от каких бы то ни было комментариев, и вскоре Рэнделл усталым голосом принялся рассказывать ему о ночных кошмарах, которые мучили его последнее время. — Честно говоря, я не хочу придавать этому особого значения, — добавил он, завершив свой рассказ. — Я не суеверен. — Странно, очень странно, — размышлял вслух Хоуг. — Что вы имеете в виду? — Я полагаю, что ничего сверхъестественного здесь нет. Но вы не допускаете, что все это отнюдь не случайно? Я хочу сказать, что если кто-то смог внушить вам все это в деловом центре среди бела дня, то куда легче сделать это ночью. — Каким образом? — У вас есть враги, мистер Рэнделл? — Насколько я знаю, никого. Конечно, мне подчас приходится делать такое, что может кому-то не понравиться, но ведь у меня есть и друзья. Да, два-три мошенника могут точить на меня зубы, но они наверняка не способны на подобное. А у вас есть враги? Кроме Потбери, конечно. — Насколько мне известно, нет: К тому же я не понимаю, почему Потбери должен меня ненавидеть. Да, кстати, вы собираетесь проконсультироваться у кого-нибудь еще? — Я просто плохо соображаю. В голову ничего не приходит. Скорее всего надо взять телефонную книгу и кому-то позвонить. — Вы правы. Позвоните в солидную клинику и попросите прислать «скорую помощь». — Я так и сделаю! — решительно заявил Рэнделл, вставая. — Пожалуй, стоит подождать до утра. Во всяком случае, сейчас уже поздно, и там остались одни дежурные врачи. Может, она сама проснется. — Наверное, вы правы. Думаю, мне пора на нее взглянуть. — Мистер Рэнделл… — А? — Э-э-э… вы не возражаете, если я тоже взгляну на нее? Рэнделл покосился на Хоуга. Этот человек сумел усыпить его подозрительность, но сейчас он вдруг вспомнил предупреждение Потбери. — Думаю, не стоит, — холодно произнес он. Похоже, Хоуг был разочарован, но не подал виду. — Конечно, конечно. Я вас вполне понимаю, сэр. Когда Рэнделл вернулся, Хоуг стоял у входной двери со шляпой в руках. — Думаю, мне лучше уйти, — сказал он и, не дождавшись ответа Рэнделла, добавил: — Я бы мог посидеть с вами до утра, если вы, конечно, хотите. — В этом нет необходимости. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, мистер Рэнделл. Когда Хоуг ушел, Рэнделл принялся бесцельно слоняться по квартире, то и дело возвращаясь к постели жены. Замечания Хоуга по поводу Потбери встревожили его куда больше, чем он предполагал. Хоуг сумел расположить его к себе, тем самым перестав быть козлом отпущения. От этого Рэнделлу легче не стало. Он съел холодный ужин и запил его пивом. Затем затащил в спальню большое кресло, поставил рядом скамеечку для ног, достал запасное одеяло и приготовился ко сну. Делать было совершенно нечего. Он попытался читать, но из этого ничего не получилось. Время от времени он вставал и доставал из холодильника баночку пива. Когда пиво кончилось, он принялся за водку. Она слегка успокоила его расшалившиеся нервы, но нисколько не опьянила. Рэнделл проснулся от ужасного ощущения, будто тот тип из зеркала хочет похитить Синти. В комнате было темно, его сердце колотилось так, словно собиралось выскочить наружу. Когда он наконец добрался до выключателя и включил свет, то убедился, что его возлюбленная Син лежит на постели все в том же состоянии. Он осмотрел большое зеркало и убедился, что оно, как и положено, отражает комнату, а не служит окном в какое-то иное, страшное место. Затем он выключил свет и в полумраке плеснул в стакан глоток спиртного. Однако в какой-то момент ему вдруг показалось, будто он уловил в зеркале движение. Рэнделл резко обернулся, но увидел только свое собственное отражение. Он сел в кресло, вытянул ноги и решил больше не спать. Что же это было? Он бросился в погоню за несуществующим призраком. Никого нигде нет. Потом в панике вернулся в спальню. Ведь это могло быть обычной уловкой, рассчитанной на то, чтобы увести его от постели Синти. Они смеялись над ним, издевались, стараясь заставить его действовать необдуманно и совершать одну ошибку за другой. Он знал: они замышляли заговоры против него в течение всех этих дней, стремясь расшатать его нервы, следили за ним из каждого зеркала в доме, ныряя назад всякий раз, когда он пытался их поймать. Сыны Птицы… — Птица жестока! Неужели он сам произнес это? Или это сказал кто-то, кто притаился в нем самом? Птица жестока! Тяжело дыша, Рэнделл подошел к открытому окну спальни и выглянул наружу. Было темно, непроглядно темно. Внизу на улице никакого движения. Над озером расстилался туман. Сколько времени? Судя по часам на столе, шесть утра. В этом Богом забытом городе хоть когда-нибудь наступит рассвет? Сыны Птицы… Рэнделл неожиданно почувствовал, что сможет их провести. Они думают, будто загнали его в ловушку, а он их надует. Они не смогут ничего сделать ни с ним, ни с Синти. Да он просто расколотит все зеркала. Рэнделл кинулся на кухню, где в ящике для инструментов хранился молоток. Он схватил его и вернулся в спальню. Первым делом большое зеркало… Он замахнулся было молотком, но вдруг заколебался. Синти бы это не понравилось — семь лет несчастий! Конечно, сам он не был суеверным, но… Синти бы это не понравилось. Он повернулся к постели, намереваясь объяснить ей необходимость такого поступка. Все казалось настолько очевидным — взять и расколоть все зеркала, чтобы сыны Птицы больше не смогли им угрожать. Однако Рэнделла ошеломило спокойствие и невозмутимость лица Синти. Он подумал, что хорошо бы избежать погрома. Они не могут жить без зеркала, а что такое зеркало? Просто кусок стекла, которое отражает. Замечательно, значит, надо сделать так, чтобы оно не отражало! Он даже знает, как это можно сделать! В том же ящике для инструментов хранилось три или четыре баночки эмали, оставшиеся после косметического ремонта мебели. Он слил их содержимое в небольшой тазик. Как ему показалось, этого должно хватить для его целей. Сначала Рэнделл взялся за большое зеркало, обрабатывая его быстрыми и беспорядочными мазками. Краска текла по его запястьям, капала на туалетный столик, но он не обращал на это внимания. Затем принялся за остальные. Краски как раз хватило замазать все зеркала в квартире, включая и то, что висело у двери в гостиной. Оно было последним, если не считать крохотного зеркальца в пудренице у Синти. Но оно в счет не шло — сквозь него человек ни за что не пролезет, слишком уж маленькое. Эмаль была красной, и теперь, обляпанный ею чуть ли не с головы до пят, Рэнделл походил на маньяка-убийцу, разделывавшего свою жертву топором. Он небрежно вытер краску полотенцем и вернулся к своему креслу и выпивке. Пусть теперь попробуют! Пусть попробуют сотворить свое грязное черное колдовство! Теперь он загнал их в угол! Он стал ждать рассвета. Загудел домофон. Он поднялся, довольный, что так и не сомкнул глаз. С Синти было все в порядке — то есть она по-прежнему спала, и это радовало Рэнделла, поскольку он ожидал худшего. Он свернул самодельный стетоскоп и убедился, что сердце бьется хоть и слабо, но ритмично. Снова загудел домофон. Рэнделл машинально ответил. — Потбери, — услышал он в динамике. — В чем дело? Вы что, спите? Как пациентка? — Без изменений, доктор, — ответил Рэнделл, стараясь говорить спокойно. — Вот как? Может, вы все-таки позволите мне войти? Потбери прошмыгнул мимо Рэнделла, едва тот успел открыть дверь, и направился прямо к Синти. Он на секунду или две наклонился над ней, затем резко выпрямился: — Похоже, состояние действительно не изменилось, — констатировал он. — За день или два вряд ли произойдут значительные улучшения. Возможно, кризис наступит в среду. Он с любопытством оглядел Рэнделла. — Чем это вы тут занимались? У вас такой вид, словно вы четверо суток пьянствовали. — Ничем, — огрызнулся Рэнделл. — Почему вы не разрешаете отправить ее в больницу? — Потому что хуже этого и придумать себе нельзя. — Откуда вы знаете? Вы же, в сущности, даже не осмотрели ее как следует. Вы даже не знаете, что с ней. Не так ли? — Вы что, с ума сошли? Я же вчера вам все объяснил. — Ничего вы мне не объяснили. Вы отделались одной фразой. Вы пытаетесь меня обмануть, и я хочу знать, зачем? Потбери шагнул к нему. — Да вы с ума сошли! К тому же вы пьяны. — Он с любопытством взглянул на большое зеркало. — Хотелось бы мне знать, что вы тут делали? — Он провел пальцем по закрашенной поверхности зеркала. — Не прикасайтесь! Потбери испуганно отдернул руку. — Послушайте, зачем вы это сделали? Рэнделл хитро глянул на него. — Я их поймал. — Кого? — Сынов Птицы. Они проходят сквозь зеркала. Но теперь им не пролезть. Потбери изумленно уставился на него. — Уж я-то их знаю, — продолжал Рэнделл. — Они меня больше не проведут. Сыны Птицы. И тут на какое-то мгновение Потбери закрыл лицо руками. Потом они стояли, глядя друг на друга. Рэнделлу потребовалось немало времени, чтобы осмыслить случившееся. Когда же до него наконец все дошло, он с силой пнул Потбери в пах. Потбери молча дал сдачи. Началась драка. Рэнделл не собирался играть в поддавки и принялся молотить Потбери изо всех сил. Когда потасовка наконец закончилась, доктор оказался запертым в ванной, а Рэнделл удалился в спальню, неся в кармане ключ. Он тяжело дышал, но, похоже, не очень пострадал. Синти по-прежнему спала. — Мистер Рэнделл, выпустите меня отсюда! Рэнделл вернулся в свое кресло и теперь размышлял, как ему выбраться из столь неловкого положения. К тому времени он окончательно протрезвел и больше не делал попытки приложиться к бутылке. Он старался понять, кто же такие эти сыны Птицы, и привыкнуть к мысли, что один из них заперт у него в ванной. Но в таком случае Синти была без сознания потому, что… Господи! Сыны Птицы похитили ее душу! Дьяволы — вот с кем ему пришлось столкнуться! Потбери отчаянно заколотил в дверь. — Что это значит, мистер Рэнделл?! — орал он. — Вы что, свихнулись? Выпустите меня отсюда! — И что вы тогда сделаете? Вы вернете жизнь Синти? — Я сделаю все, что в силах врача-терапевта. Почему вы меня закрыли в ванной? — Вы сами знаете почему. А почему вы закрыли лицо руками? — Что вы хотите этим сказать? Я просто собирался чихнуть, вот и все, а вы ударили меня! — А по-вашему, мне следовало сказать «будьте здоровы»? Вы — дьявол, Потбери. Вы — сын Птицы. Секунду Потбери молчал. — Это еще что за ерунда? Рэнделл подумал, что это на самом деле может оказаться полнейшей ерундой. Может быть, Потбери и в самом деле собирался чихнуть? Нет. Существует единственно правильное объяснение всему этому — дьяволы и черпая магия. Стоулз, Фиппс, Потбери и все остальные. Хоуг! Вот бы кто смог все объяснить! Минуточку, минуточку! Потбери ненавидит Хоуга. Стоулз тоже ненавидит Хоуга. Все сыны Птицы его ненавидят. Превосходно. В таком случае они с Хоугом на одной стороне. Потбери снова принялся атаковать дверь, но теперь уже не кулаком, а плечом, наваливаясь на пее тяжестью своего тела. Дверь, в отличие от входной, особой крепостью не отличалась, и долго такого напора ей не выдержать. Рэнделл ударил в нее кулаком. — Потбери! Потбери, вы меня слышите? — Да. — Вы зиаете, что я собираюсь сделать? Я собираюсь позвонить Хоугу и попросить его приехать ко мне. Вы слышите, Потбери? Он вас убьет. Убьет! Ответа не последовало, зато возобновились удары. Рэнделл достал ружье. — Потбери! — Никакого ответа. — Потбери, прекратите, или я буду стрелять. Удары сыпались с той же силой. И тут Рэнделла неожиданно осенило. — Потбери! Именем Птицы — отойдите от двери! — решительно произнес он. Удары мгновенно прекратились. Рэнделл решил, что нужно еще что-нибудь сказать. — Именем Птицы не прикасайтесь больше к двери! Слышите меня, Потбери? Ответа не последовало. Воцарилась гнетущая тишина. Хоуг был дома. Его довольно сильно смутили бессвязные объяснения Рэнделла, но приехать он все же пообещал. Немедленно. Рэнделл вернулся в спальню и продолжил свое двойное наблюдение. Держа прохладную и спокойную руку жены в своей, он в то же время не выпускал ружья, готовый в любой момент выстрелить из него, если не подействует колдовство. Однако удары не возобновились. Потом послышался какой-то странный звук из ванной, словно что-то скребли и одновременно чем-то шуршали. Рэнделл никак не мог понять, что может означать этот отвратительный звук, а потому ничего не предпринял. Звук продолжался несколько минут, а потом прекратился. Наступила полная тишина. Хоуг в ужасе отпрянул при виде оружия. — Мистер Рэнделл! — Хоуг, вы дьявол? — с места в карьер спросил Рэнделл. — Не понимаю вас. — Птица жестока! Хоуг лица не закрыл, он был очень смущен и еще больше изумлен. — Отлично, — изрек Рэнделл. — Все в порядке. Если вы и дьявол, то именно тот, который мне сейчас нужен. Идемте. Я запер Потбери в ванной и хочу, чтобы вы предстали перед ним. — Я? Почему именно я? — Потому что он дьявол. Сын Птицы. А они боятся вас. Идемте! — Продолжая говорить, он подтолкнул Хоуга к спальне. — Я совершил ошибку, отказываясь верить в случившееся со мной. Это были не сны! — Он ткнул дулом ружья в дверь. — Потбери. Хоуг здесь. Делайте все, что я вам скажу, и тогда выйдете отсюда живым. — Что вы от него хотите? — с беспокойством поинтересовался Хоуг. — Ее, конечно. — О… Рэнделл снова стукнул по двери, затем повернулся к Хоугу и прошептал: — Если я открою дверь, вы сможете его удержать? Хоуг сглотнул и покосился на Синти. — Конечно, — неуверенно сказал он. — Тогда давайте. Ванная оказалась пуста. С поверхности зеркала с помощью лезвия бритвы соскоблили налет эмали. Они предпочли на семь лет смириться с несчастьем и расколотили все зеркала. Знай Рэнделл раньше рецепт проникновения в Зазеркалье, он бы сам устроил им хороший погром. Теперь же оставалось просто уничтожить лазейки. Они с Хоугом обсудили ситуацию, не отходя от постели Синти. Но они не были волшебниками. Вскоре Хоуг перешел в гостиную, оставив Рэнделла один на один с его горем. Но Хоуг наотрез отказался уйти домой. Время от времени он заглядывал в спальню и совершенно случайно заметил небольшой черный портфель, лежавший рядом с ножкой кровати. Он сразу понял, что это инструменты, которыми пользуется врач. Хоуг вошел в спальню и взял с пола портфель. — Эд, — спросил он, — вы видели это? — Что? — Рэнделл поднял равнодушный взгляд и прочел надпись из выпуклых потертых золотых букв на отвороте портфеля: «Потифар Т. Потбери, доктор медицины». — А? — Должно быть, он его забыл. — У него просто не было возможности его забрать. Рэнделл взял портфель из рук Хоуга и открыл. Стетоскоп, хирургические щипцы, зажимы, иглы, ассортимент склянок на всякий случай — обычный набор инструментов терапевта. Был еще один пузырек с этикеткой. Рэнделл вытащил его и прочитал надпись. — Хоуг, посмотрите-ка на это. «Осторожно, яд! Принимать строго по назначению врача. Без подписи врача и даты недействителен». — Неужели он пытался отравить ее? — предположил Хоуг. — Не думаю. Это обыкновенное предупреждение, которое пишется на всех наркотических средствах. Но я хочу посмотреть, что там внутри. — Он встряхнул бутылочку. Она казалась пустой. Он стал вскрывать ее. — Осторожно! — предупредил Хоуг. — Естественно! — Рэнделл держал пузырек довольно далеко от лица, затем поднес его к носу и осторожно понюхал. Из него распространялся запах, тонкий и на редкость приятный. — Тедди? — Он обернулся, выронив пузырек. Это была Синти. Ее веки затрепетали. — Не обещай им ничего, Тедди! — Она вздохнула, и глаза ее снова закрылись. — Птица жестока, — прошептала она. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ — Ваши провалы в памяти — это ключ ко всему, — настаивал Рэнделл. — Если бы мы выяснили, чем вы занимаетесь днем и какова ваша профессия, мы бы узнали, почему сыны Птицы так старательно избегают вас, а следовательно, знали бы, как с ними бороться. Вполне очевидно, что они боятся вас. Хоуг повернулся к Синти. — А что думаете вы, миссис Рэнделл? — спросил он. — Думаю, что Тедди прав. Если бы мы больше знали о гипнозе, то могли бы прибегнуть к нему, но я о нем ничего не знаю, поэтому скополамин — единственное и самое лучшее средство. Хотите попробовать? — Ну, если вы считаете, что это необходимо, то да. — Достань сумку, Тедди. — Синти спрыгнула с края стола, на котором сидела. Он протянул руку, чтобы поддержать ее, но опоздал. Тебе не стоит так напрягаться, детка, — укоризненно произнес он. — Ерунда. Со мной уже все в порядке. После того как Синти проснулась, они перебрались в офис. Короче говоря, они были напуганы до смерти, но мозги у них работали. Поскольку офис казался им намного безопасней квартиры, Рэнделл и Синти решили уехать из города. Но вначале им необходимо обсудить кое-какие детали их дальнейшего плана. Хоуг не знал, что делать. — Забудьте, что видели эту сумку, — предупредил Рэнделл, собираясь сделать внутримышечную инъекцию. — Я не врач, мне не положено иметь ничего подобного. Но иногда такого рода вещи просто необходимы. — Ваткой, смоченной в спирте, он потер предплечье Хоута. — Теперь расслабьтесь. Вот так! — Он осторожно ввел иглу. Они подождали, когда наркотик начнет действовать. — Как ты полагаешь, что он расскажет? — прошептала Синти. — Не знаю. Если нам повезет, обе его личности сольются в одну. Тогда нам удастся выяснить множество вещей. Немного погодя голова Хоуга поникла, дыхание стало тяжелым и прерывистым. Синти подошла и тронула его за плечо. — Мистер Хоуг, вы слышите меня? — Да. — Как вас зовут? — Джонатан… Хоуг. — Где вы живете? — Номер шесть-ноль-два. Многоквартирный дом. — Чем вы занимаетесь? — Я… не знаю. — Постарайтесь вспомнить. Какая у вас профессия? Никакого ответа. Она спросила: — Вы гипнотизер? — Нет. — Волшебник? Ответ последовал не сразу. — Нет. — Кто вы, Джонатан Хоуг? Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но неожиданно выпрямился на стуле. В его осанке и манерах не было даже намека на вялость, присущую состоянию наркотического опьянения. — Я сожалею, моя дорогая, но на этом придется остановиться… Пока. Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. — Плохо, — задумчиво произнес он. — Очень плохо. — Он скорее рассуждал сам с собой, нежели разговаривал с ними. Синти и Рэнделл, ничего не понимая, обменялись удивленными взглядами. — Что плохо, мистер Хоуг? — робко поинтересовалась Синти. Ей не хотелось анализировать свои впечатления, но Хоуг теперь казался другим человеком — более молодым и энергичным. — А? Ах да, простите. Я должен вам кое-что объяснить. Я вынужден был обходиться без наркотиков. — Обходиться? — Избавляться от них, делать вид, будто их вообще не существует. Видите ли, моя дорогая, пока вы тут говорили, я вспомнил свою профессию. Он лукаво посмотрел на них, но, судя по всему, не собирался что-либо объяснять. Первым пришел в себя Рэнделл. — И какая же у вас профессия? Хоуг улыбнулся ему почти ласково. — Не стоит об этом, — заметил он. — По крайней мере, не сейчас. — Он повернулся к Синти. — Моя дорогая, могу я попросить у вас карандаш и кусочек бумаги? — Ну конечно. — Она с готовностью выполнила его просьбу. Он грациозно принял от нее все это, сел и начал писать. Когда им стало ясно, что Хоуг и не думает ничего объяснять, Рэнделл не выдержал. — Послушайте, Хоуг, может, вы, наконец… — начал было он. Хоуг повернулся к нему. Его лицо было настолько спокойным и умиротворенным, что Рэнделл вдруг замолчал. — Мистер Хоуг, к чему все это?.. — неуверенно закончил он. — Вы не доверяете мне? Рэнделл покусывал нижнюю губу. Хоуг был терпелив и ласков. — Да нет, я доверяю вам, — наконец выдавил Рэнделл. — Отлично. Я составляю список вещей, которые хочу вас попросить купить для меня. Дело в том, что в течение последующих двух часов я буду очень занят. — Вы уходите? — Вас беспокоили сыны Птицы, не так ли? Забудьте о них. Они больше никогда не причинят вам вреда. Я вам обещаю. — И Хоуг снова принялся что-то писать. Через несколько минут он вручил список Рэнделлу. — В конце я указал место, где вы должны встретиться со мной — заправочная станция за Вокеганом. — Вокеган? Почему именно Вокеган? — А почему бы и нет? Я хочу еще кое-что успеть сделать. Видите ли, я питаю слабость к определенного рода ощущениям, но я не уверен, что у меня будет возможность когда-либо снова насладиться ими. Вы поможете мне, не правда ли? Кое-что из списка будет непросто достать, но вы ведь постараетесь, правда? ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Они ехали через пригород Чикаго, держа путь на север. Машину вел Рэнделл. В багажнике лежали продукты, заказанные Хоугом. — Тедди? — Да, малышка? — А ты не мог бы развернуться? — Конечно, если только нас на этом не подловят. А зачем? — Это единственное, чего я на самом деле хочу. Нет, нет, дай мне закончить, — торопливо продолжала она. — У нас есть машина и деньги, что нам может помешать отправиться на юг, если мы этого вдруг захотим? — Ты все еще думаешь о нашем отпуске? Но мы же и так собрались отдыхать. Вот только доставим это Хоугу и… — Да я не про отпуск! Я хочу уехать навсегда и прямо сейчас! Немедленно! — И подарить Хоугу восемь тысяч долларов, которые мы истратили на продукты? — Нет уж, это никуда не годится. — Но мы же в состоянии съесть это сами. — Ха! Красную икру и крылышки колибри? Да мы просто не можем себе этого позволить, малышка. Вот гамбургеры — это именно для нас. К тому же я хочу видеть Хоуга, перекинуться с ним несколькими словами. Надо же кое-что выяснить. Она вздохнула. — Вот это меня и тревожит, Тедди. Потому-то я и хочу, чтобы мы развернулись в обратную сторону и сбежали. Мне не нужны никакие объяснения, я довольна этим миром. Я ничего не хочу знать о профессии Хоуга, о сынах Птицы или о чем-нибудь вроде этого. Он нащупал сигарету, вытащил спичку из-под коробки для инструментов, насмешливо косясь на Синти. К счастью, движение было редким. — Похоже, мы с тобой испытываем одни и те же чувства, малышка, но у меня немного иной взгляд на то, что нам делать дальше. Если мы сейчас все бросим и уедем, я всю оставшуюся жизнь буду бояться сынов Птицы и даже перестану бриться, только бы не смотреться в зеркало. Но должно же быть Какое-то рациональное объяснение всему случившемуся, и я намерен его получить. После чего мы сможем спокойно спать. Синти вся съежилась и молчала. — Взгляни на это следующим образом, — слегка раздраженно продолжал Рэнделл. — Все происшедшее можно объяснить и без обращения к сверхъестественным силам, в которые здесь, на солнце, в потоке машин, честно говоря, верится с трудом. Сыны Птицы — обыкновенные крысы! Синти продолжала молчать. — Первым и довольно серьезным подтверждением моей теории служит то, что Хоуг — превосходный актер. Он отнюдь не маленький застенчивый человечек, а сильная и значительная личность. Ты вспомни, как я заткнулся и сказал «да», когда он притворился, будто на него подействовал наркотик и он заказал нам все эти продукты. — Притворился? — Конечно. Кто-то подменил мой сок на подкрашенную воду, и я выпил ее перед сном. Вероятно, это было сделано именно тогда, когда отпечатали эту фразу на нашей машинке. Но вернемся к тебе. Он действительно сильная личность и искусный гипнотизер. Внушение иллюзий насчет тринадцатого этажа и фирмы «Детеридж и компания» доказывает, что он настоящий мастер этого дела. Вероятнее всего, он воздействовал наркотиками не только на меня, но и на тебя тоже. — На меня? — Конечно. Помнишь ту гадость, которую ты пила в кабинете Потбери? Это что-то вроде наркотика замедленного действия. — Но ты ведь тоже это пил! — Необязательно то же самое. Потбери и Хоуг были в сговоре, создавая тем самым ту атмосферу страха, которая необходима для достижения их цели. Все остальное детали; когда начинаешь их воскрешать в памяти, они становятся незначительными. — Каким образом Потбери выбрался из ванной? — спросила Синти. — Ты же сказал, что запер его снаружи. — Я уже думал об этом. Наверняка он просто подобрал ключи к замку, пока я ходил звонить Хоугу, а потом спрятался в шкафу и выбрал удобный случай, чтобы смыться. — Хм. Синти на несколько минут замолчала. Рэнделл тоже. Он сосредоточил все внимание на дороге. Свернув влево, они стали удаляться от города. — Тедди, если ты уверен, что все это всего лишь ловкий трюк и на самом деле не существует никаких сынов Птицы, то почему ты не хочешь прямо сейчас повернуть на юг? Нам незачем ехать на это свидание. — Я уверен, что рассуждаю правильно, — сказал он, мастерски объезжая какого-то ненормального юнца, неистово крутящего педали велосипеда. — В общих чертах уверен, но совсем не уверен в мотивах, вот почему и должен увидеть Хоуга. Хотя, конечно, Хоуг вряд ли имеет что-нибудь против нас, — задумчиво продолжил он. — Полагаю, у него были какие-то свои причины отвалить нам пять тысяч. Как бы там ни было, а поворачивать поздно. Вот и заправочная станция, о которой он упоминал. А вот и сам Хоуг! Хоуг залез в машину, поприветствовав их кивком и улыбкой. Рэнделл снова почувствовал, что готов выполнить любой приказ Хоуга, как это уже было два часа назад. Хоуг показал ему, куда ехать дальше. Их путь лежал за город. Свернув с шоссе, они через некоторое время остановились у ворот, которые вели на пастбище. Хоуг приказал Рэнделлу их открыть, и они очутились на лугу. — Владелец не станет возражать, — заметил Хоуг. — Я здесь бывал много раз по средам. Прекрасное местечко. Место действительно было восхитительным. Едва заметная в траве дорога постепенно поднималась к заросшему деревьями гребню холма. Хоуг приказал припарковаться на самой вершине. Они вышли. С минуту Синти стояла, полной грудью вдыхая чистый, напоенный ароматом, воздух. На юго-востоке серебристо мерцало озеро. — Тедди, ну разве не великолепно? — Великолепно, — согласился он и повернулся к Хоугу. — Единственное, что меня сейчас интересует: зачем мы здесь? — Пикник, — объявил Хоуг. — Я выбрал это место для своего финала. — Финала? — Но сначала закусим, — сказал Хоуг. — Затем, если хотите, поговорим. Для пикника подобный выбор меню казался весьма странным — вместо добротных калорийных продуктов сплошные деликатесы, консервированные фрукты, желе из гуавы, мясо в горшочках, чай, вскипяченный Хоугом на спиртовке, душистые сиропы с этикетками известных фирм. Но, как ни странно, Рэнделл и Синти ели с удовольствием. Хоуг отведал всего понемногу, словно он только дегустировал пищу. Через некоторое время Рэнделл все-таки решил начать с Хоугом серьезный разговор, поскольку, судя по всему, тот и не собирался ничего объяснять. — Хоуг. — Я вас слушаю, Эд. — Вам не кажется, что наступило время сбросить маску и предстать в истинном обличье? — Но это и есть истинное мое обличье, мой друг. — Вы прекрасно понимаете, о чем я. О вашей таинственной деятельности в последние дни. Ясно одно — вы знаете намного больше нас. Я не собираюсь ни в чем обвинять вас, но должен выяснить: что все это значит? — А вы спросите об этом себя. — Хорошо, спрошу, — с готовностью принял вызов Рэнделл. И он пустился рассказывать то, что уже рассказал Синти. Хоуг внимательно выслушал его до конца, но когда Рэнделл замолчал, он не вымолвил ни слова. — Все произошло именно так, верно? — спросил Рэнделл. — Вы дали плохое объяснение. — Я тоже так думаю. Но вам следует кое-что уточнить, прежде всего мне не ясны ваши цели. Хоуг задумчиво покачал головой. — Извините, Эд. Я не могу раскрыть свои мотивы. — Но, черт побери, это нечестно! В конце концов, вы могли… — А вы знаете, что такое честность, Эдвард, и часто ли вам приходилось сталкиваться с нею? — Но вы должны вести с нами честную игру. Вы заставили нас относиться к вам как к другу и поэтому обязаны все объяснить. — Да, обязан. Но подумайте, Эдвард, нужно ли вам все это знать? Полагаю, вам больше не хочется иметь никаких неприятностей со стороны сынов Птицы. Синти робко коснулась руки мужа. — Тедди, пожалуйста, не спрашивай о них! — попросила она. Но он решительно отвел ее руку. — Я должен знать. Давайте выкладывайте все начистоту. — Вам это не понравится. — Рискнем. — Ну хорошо, — наконец сдался Хоуг. — Не нальете ли вы мне вина, моя дорогая? Спасибо. Но сначала я должен рассказать вам одну маленькую историю. Она отчасти аллегорична, поскольку таких слов и понятий в вашем языке нет. Так вот, когда-то существовала раса, не совсем похожая на человеческую. У меня нет возможности описать их внешность или образ жизни, но все они обладали чертой характера, которая вам понятна: они были творческими натурами. Творить и наслаждаться произведениями искусства было их основным занятием и средством существования. Употребляю слово «искусство» намеренно, поскольку данное понятие весьма неопределенно и не имеет границ. Я могу использовать это слово, не опасаясь употребить его неправильно, поскольку у него нет точного смысла. Оно обладает столькими значениями, сколько существует творцов. Но помните, что сами эти творцы — не люди, и их искусство — не искусство в привычном смысле этого слова. А теперь представьте себе одного из представителей этой, по вашим понятиям, молодой расы. Он создал произведение искусства под присмотром и руководством своего учителя. У этого художника есть талант, и созданное им очень необычно и интересно. Учитель поощряет его занятия, готовя работу на суд толпы. Не забывайте, я говорю метафорически, словно этот художник — человек, пишущий свои полотна для выставки. Он неожиданно замолчал, потом обратился к Рэнделлу. — Вы верующий? — спросил он. — Вам когда-нибудь приходило в голову, что все это, — широким движением руки он указал на пейзаж, — могло иметь Создателя? Должно иметь Создателя? Рэнделл удивленно уставился на него и покраснел. — Вообще-то я не большой поклонник церкви, — изрек он, — но… Да, похоже, я на самом деле верю в это. — А вы, Синти? В ответ она только едва заметно кивнула. — Художник создавал весь этот мир согласно своему собственному воображению и использовал законы, казавшиеся ему приемлемыми. Его учитель в целом одобрил работу, но… — Подождите минуточку, — нетерпеливо перебил Рэнделл. — Вы пытаетесь описать сотворение мира, то есть Вселенной? — А что же еще? — Но, черт побери, это же нелепо! Я же просил объяснить то, что произошло с нами! — Я предупреждал вас, что объяснение может не понравиться. — Хоуг на секунду замолчал, а потом продолжил: — Сначала этим миром правили сыны Птицы. Рэнделл слушал, чувствуя, что у него вот-вот расколется голова. Он вдруг с ужасом понял, что все объяснения, которые выдумал по дороге сюда, — всего лишь слабый отблеск луны в сравнении с ярким солнечным светом. Сыны Птицы реальны, и не просто реальны — их существование оправданно. Рэнделл чувствовал, что ему знакома эта раса, о которой говорит Хоуг. Он взглянул на Синти и понял по лицу, что и ей все ясно. Отныне все, чем они жили до этого, навсегда превратится в прошлое. — Вначале была Птица, — сорвалось с его языка. Хоуг равнодушно посмотрел на Рэнделла. — Нет, — возразил он. — Птицы никогда не было. Но те, к го называет себя ее сынами, есть. Однако они тупы и спесивы. Их священная история — обыкновенное суеверие, но они в определенной степени сильны. То, что, как вы считаете, было всего лишь галлюцинацией, существует на самом деле, Эдвард. — Вы говорите… — Позвольте мне закончить. Вы видели все, как есть на самом деле, за исключением одного. До сегодняшнего дня вы видели меня только в своей квартире или в моей. Существа, за которыми вы следили, а также существо, напугавшее Синти, — сыны Птицы. Стоулз и его дружки. Но вернемся к истории. Учитель не одобрил творения сынов Птицы и предложил кое-какие поправки, но художник либо поторопился, либо оказался просто невнимателен. Вместо того чтобы кое-что убрать, он, напротив, дописал то, чего не следовало. Все это не имело бы никакого значения, если бы его работа не была отобрана на конкурс. Конечно же, ее заметили критики. Эти существа уродовали картину. Кое-кто высказал мнение, что ни к чему выставлять напоказ такое творение. Вот поэтому я и очутился здесь. Хоуг поднялся, давая понять этим, что его рассказ окончен. Синти испуганно смотрела на него. — Вы… вы… Он улыбнулся. — Нет, Синти. Не я создатель вашего мира. Вы как-то спрашивали меня о моей профессии. Так вот, я — критик. Рэнделлу не хотелось верить во все это, но правда кричала о себе, и от нее трудно было отмахнуться. — Я сказал вам, — продолжал Хоуг, — что буду изъясняться с вами теми терминами, которые вы используете. Вы должны знать, что оценивать такое произведение искусства, каким является ваш Мир, это совсем не то, что подойти к полотну и взглянуть на него. Этот мир заселен людьми, и он должен рассматриваться глазами этих людей. Я — человек. Похоже, Синти это встревожило еще больше. — Не понимаю. Вы что, вселились в человеческое тело? — Я — человек. Среди человеческой расы существуют люди-критики. Каждый из них является воплощением критика, но в то же время он человек во всех отношениях, не ведающий о том, что он к тому же еще и критик. — Вы сами себе противоречите. Хоуг кивнул. — До сегодняшнего дня этот самый человек, — он постучал себя по груди, — представления не имел, во что влез. Просто после некоторых вопросов Синти ему стало неловко оставаться прежним. Но он всего лишь человек, не более того. А существуют вопросы, на которые я, как Джонатан Хоуг, ответить не могу. Джонатан Хоуг родился в обличье человека, чтобы наблюдать за некоторыми художественными аспектами этого мира и наслаждаться ими. А потом его стали использовать в разоблачении кое-какой деятельности этих дорисованных существ, которые называют себя сынами Птицы. Вы оба оказались втянуты в это расследование совершенно случайно. Но так уж получилось, что, общаясь с вами, я получил возможность наслаждаться истинным искусством. Вот потому-то я и решил взять на себя хлопоты и объяснить вам ситуацию. — Что вы имеете в виду? — Позвольте мне сперва рассказать о том, что мне пришлось наблюдать как критику. Ваш мир состоит из нескольких удовольствий. Это еда. — Он отщипнул от грозди винограда сладкую ягодку, положил ее в рот, раздавил языком и проглотил, смакуя целый букет ощущений. — Восхитительно и достойно удивления. Никому не приходило в голову превращать обыкновенную энергию в искусство. У вашего художника истинный талант. Помимо этого, существует сон. Совершенно удивительное состояние, в котором самим художником дозволено создавать собственные миры. Теперь вы понимаете, надеюсь, — продолжал он с улыбкой, — почему критик должен быть именно человеком. Иначе он бы не смог спать, как все остальные люди. Еще существуют алкогольные напитки — сочетание еды и сна. Есть удивительное наслаждение общения, подтверждение чему наш с вами пример. Конечно, здесь художник не изобрел ничего нового, но тем не менее это еще один плюс в его пользу. Не стоит забывать и про секс. Как критик, я бы никогда не обратил внимания на нечто подобное. Но вы, друзья мои, заставили меня, Джонатана Хоуга, посмотреть на это иными глазами и найти в сексе нечто такое, до чего я бы никогда не додумался в своих собственных творениях. Да, ваш художник воистину талантлив. — И он посмотрел на них почти с нежностью. — Скажите, Синти, что в этом мире вы больше всего любите и больше всего ненавидите? Она даже не попыталась ему ответить, а лишь поплотнее прижалась к мужу. Рэнделл обнял ее. Хоуг обратился к нему: — А вы, Эдвард? Есть в этом мире нечто такое, ради чего вы отдали бы свою душу? Впрочем, не надо отвечать. Я все понял по вашему лицу и прочел в вашем сердце прошлой ночью, когда вы склонялись над постелью своей жены. Замечательное искусство, просто чудесное… вы оба. В этом мире мне удалось найти несколько образцов истинного искусства, что вполне достаточно для того, чтобы дать художнику возможность попытаться создать повое произведение. Но слишком уж много в вашем мире плохого, созданного небрежно, по-дилетантски. Я не могу проникнуться любовью к произведению искусства, если в нем не заложено трагедии истинной любви. Синти бросила на Хоуга испуганный взгляд. Хоуг поднял на нее глаза. В них было не сочувствие, а сдержанная благодарность. — А как же может быть иначе, моя дорогая? Она внимательно посмотрела на него, потом отвернулась и спрятала лицо на груди мужа. Рэнделл нежно погладил Синти по голове. — Прекратите, Хоуг! — гневно сказал он. — Вы опять ее напугали. — Простите, я этого не хотел. — Не хотели, а сделали! А теперь послушайте-ка, что я вам скажу. Не слишком ли много в вашей истории несоответствий? Даже не потрудились гладко сочинить. — Я таки знал, что вы мне до конца не поверите. Но Рэнделл не верил ни одному слову Хоуга, поэтому, набравшись храбрости, он начал свою речь, не выпуская из объятий жену: — А как насчет вещества под вашими ногтями? Что, про это вы забыли? А по поводу отпечатков пальцев? — Вещество под моими ногтями никакого отношения к моему рассказу не имеет. Это служило одной цели — напугать сынов Птицы. Уж они-то хорошо знают, что это за вещество. — Ну и что же это за вещество? — Кровь сынов. Она попала под ногти по вине другой моей личности. Ну а что касается отпечатков пальцев, то Джонатан Хоуг — человек на самом деле боялся их оставить. Вы же помните, Эдвард. Рэнделл это подтвердил, и Хоуг кивнул. — Я все понимаю, но, честно говоря, даже сейчас не помню такого факта, хотя моя целостная личность все знает. У Джонатана Хоуга была нервная привычка вытирать предметы носовым платком. Возможно, он вытер им и подлокотники вашего кресла. — Я этого не помню. — Я тоже. Но Рэнделл и не собирался сдаваться. — Это далеко не все и даже не половина. Как насчет санатория, в котором вы якобы лечились? И кто вам платит? Где вы получаете деньги? Почему Синти всегда панически боялась вас? Хоуг посмотрел на город, от озера начинал подниматься туман. — Слишком мало времени, чтобы объяснить все до конца, — сказал он. — К тому же это неважно, поверьте мне. Хотя вы, конечно же, мне верите, хотите того или нет. Но вы затронули другой вопрос. Вот, — Хоуг вытащил из кармана целую пачку купюр и вручил их Рэнделлу. — Можете взять их себе, мне они уже не понадобятся. Через несколько минут я вас покину. — Куда вы собираетесь? — Обратно, к себе. Когда я уйду, вы должны сделать следующее: сесть в свою машину и немедленно уехать на юг через город. И ни в коем случае не открывайте окна, пока не отъедете от города на милю. — Почему? Мне все это очень не нравится. — Неважно. Делайте, как я вам сказал. И запомните, грядут перемены. — Что за перемены? — Я уже говорил вам, что сынами Птицы занимаются. Ими и всеми их делами. — Кто и как? Хоуг не ответил. Он пристально смотрел на туман, который полз на город. — Думаю, мне пора. Делайте, как я вам сказал. Он встал. Синти подняла голову. — Не уходите! Только не сейчас! — Что вы сказали, моя дорогая? — Мы должны знать одну вещь: мы с Тедди будем вместе? Он посмотрел ей в глаза. — Я все понимаю, только я этого не знаю. — Но вы должны знать! — Нет, я не знаю. Если вы оба — существа этого мира, то ваши жизненные пути могут и соприкоснуться. Но, кроме меня, есть и другие критики, и вы это знаете. — Критики? Что они должны сделать с нами? — Ничего. Просто кто-то из вас двоих может оказаться критиком. Помните, критики — люди из этого мира. До сегодняшнего дня я и про себя ничего толком не знал. — Он посмотрел на Рэнделла. — Вот он вполне может оказаться критиком. Однажды я заподозрил его в этом. — А я? — Я слишком плохо вас знаю. Но думаю, это маловероятно. Понимаете, мы не имеем право знать друг друга, поскольку это исказило бы наше артистическое восприятие. — Но если мы не одинаковы, тогда… — Все, — неожиданно произнес Хоуг, не то чтобы решительно, но таким категоричным тоном, что Рэнделлы испугались. Он наклонился над скатертью с яствами, отщипнул еще одну виноградину, съел ее и закрыл глаза. Рэнделл наконец не выдержал. — Мистер Хоуг! Никакого ответа. — Мистер Хоуг! И снова молчание. Рэнделл отодвинулся от Синти, встал, подошел к Хоугу и тронул его за плечо. — Мистер Хоуг! Они подождали еще несколько минут. — Черт побери, но не можем же мы бросить его здесь! — воскликнул Рэнделл. — Тедди, он знал, что делает. Нам надо в точности следовать его инструкциям. — Ну хорошо, в конце концов, мы можем остановиться в Вокегане и заявить в полицию. — Сообщить им, что мы оставили мертвого человека здесь, на склоне холма? Ты что, думаешь, они скажут «о’кей» и запросто отпустят нас? Нет, Тедди, надо сделать то, что он нам сказал. — Милая моя, как ты можешь верить всей этой ерунде, которую он тут наплел? Она внимательно посмотрела на него, и на ее глаза навернулись слезы. — А ты сам веришь? Только честно, Тедди. Он отвел глаза и сказал: — Ладно, неважно! Мы сделаем так, как он сказал. Идем. Туман, поглотивший город, рассеялся, когда они съехали с холма и направились к Вокегану. Установилась яркая солнечная погода. Воздух был свеж и прохладен, поэтому предупреждение Хоуга по поводу окон, казалось, было вполне оправданным. Они держали путь на юг через пригород Чикаго. Движение стало оживленней, поэтому Рэнделл внимательно следил за дорогой. Никто из них не испытывал особого желания разговаривать. Они уже оставили позади кольцевую дорогу, когда Рэнделл наконец сказал: — Синти… — Да? — Мы все-таки должны сообщить кому-нибудь о Хоуге. Как только встретим полицейского, я попрошу его связаться с участком в Вокегане. — Тедди! — Не беспокойся. Уж предлог-то я придумать сумею, чтобы нас не заподозрили. Как ты знаешь, этот трюк у меня отработан. Она знала, что его изобретательность не имеет границ, особенно в делах подобного рода, а поэтому не стала возражать. Проехав несколько кварталов, Рэнделл наконец увидел постового, который стоял на тротуаре, греясь на солнышке и наблюдая за детьми в песочнице. Рэнделл остановился у кромки тротуара рядом с ним. — Открой окно, Синти. Она, не задумываясь, выполнила его просьбу, но тут же вскрикнула от ужаса. За открытым окном не было солнечного света, не было полицейского, не было детей — ничего не было. Кроме серого, бесформенного тумана, пульсирующего медленно и плавно, словно зарождающаяся Вселенная. Сквозь него нельзя было разглядеть город, но не потому, что его застилал туман, а потому, что вокруг была одна… пустота. Ни звука, ни движения. — Закрой окно! — заорал Рэнделл. Она попыталась это сделать, но руки не слушались от страха. Рэнделл перегнулся через нее и быстро закрыл окно сам. И снова засияло солнце, освещая идиллическую картину жизни. Сквозь стекло они видели полицейского, мальчишек в песочнице, тротуар и здания. Синти положила ладонь на руку мужа. — Поехали, Тедди! — Подожди-ка. — Он повернулся к своему окну и очень осторожно приоткрыл его — всего лишь на десятую долю дюйма. Этого оказалось достаточно. Бесформенный серый туман поглотил все вокруг. Сквозь стекло хорошо просматривался город, дорога, машины и ясный день, а в открытом окне была пустота. — Едем, Тедди, пожалуйста! Но торопить его уже не было необходимости. Рэнделл рывком с места набрал скорость. Их дом стоит почти рядом с заливом. Если выйти на вершину холма, оттуда открывается прелестный вид на море. В деревушке, куда они ходят за покупками, живет всего восемьсот человек, но для них достаточно и этого. Они не стремятся завести друзей и всегда держатся вместе. Если Рэнделл идет в поле или на огород, Синти берет с собой какое-нибудь рукоделие. Если они отправляются в город, то всегда шагают рука об руку. Он носит бороду, и это не странность, а необходимость, поскольку в их доме нет ни одного зеркала. Что касается странностей, то одна вполне может шокировать любого нормального человека, узнай он об этом. Когда они ложатся спать, то прежде, чем выключить свет, соединяют себя наручниками. Перевела с английского Л. ВОРОШИЛОВА Брайен Гарфилд ПОЕДИНОК СО ЗЛОМ Позднее он вспомнил, где был во время нападения на Эстер и Кэрол. Это, вероятно, произошло через несколько минут после того, как закончился обед. Обедал он с клиентами и выпил довольно много спиртного. Слегка пошатываясь, Пол вышел на улицу с Сэмом Крейцером, и они поймали такси. Следуя по Седьмой авеню, такси попало в пробку на Таймс-сквер. Пол вспомнил, что чуть было не задохнулся от выхлопных газов стоявшего рядом с такси автобуса. Это, должно быть, произошло именно тогда… Полиция установила время нападения, два сорок пополудни… Середина бездеятельного дня. По тротуарам слонялись туристы и проститутки — ленивые, неопрятные. На углах мужчины в испачканных сажей теннисках продавали игрушки и поясные ремни. Обычно не видно, как загрязненная атмосфера действует на легкие, поэтому на нее не обращают внимания, но выхлопные газы автобуса вызвали у Пола кашель, а из-за кашля разболелась голова. Он потер глаза. Сэм Крейцер закурил сигарету. — Дело дошло до абсурда: безопаснее дышать через фильтр сигареты. — Он потушил спичку, выдохнул дым. — Боже, посмотрите на это чудовище. — Какое чудовище? — спросил Пол. — Новое здание «Астора». Бетон и пластик на месте старого отеля. «Встретимся в баре «Астора», — задумчиво произнес Сэм Крейцер, и это вызвало у Пола волну воспоминаний. — Какой стыд! Политики вопят о вандализме, а сами сносят исторические монументы и освобождают место для этих инкубаторов. Такси тронулось рывком и проехало с полквартала. Пол спросил: — Как идут поиски дома? — Никакого успеха. Весь уик-энд мы искали в Уэстчестере… — Наверное, нужно поискать где-нибудь в другом месте. — Я вряд ли выдержу долгую ежедневную езду на работу из пригорода и обратно. Но мы подумываем о том, чтобы снять дом в аренду — возможно, в Леонии или в Форт-Ли. Где угодно, только бы выбраться из Манхэттена. Надо было сделать это уже давно. — Сэм похлопал себя по колену. — Да и вам с Эстер тоже. — Мы уже пробовали, — покачал головой Пол. — Двадцать лет назад. Но теперь все изменилось, Пол. Над крышами Сорок второй улицы солнечные лучи с трудом пробивались сквозь ядовитые испарения. — Вы упрямствуете, — сказал Сэм. — Вам кажется, что вы еще любите этот город, но сможете ли объяснить, за что? — Если вам требуются объяснения, значит, вы до конца все равно не поймете, — ответил Пол. — Я когда-то знавал священника, — усмехнулся Сэм, — который пользовался этим аргументом, чтобы доказать существование Бога. — Ну, для священника это имело смысл, поскольку он не нуждался в доказательстве. Такси повернуло влево — с Бродвея на Сорок вторую улицу. — Посмотрите на этот беспорядок, — Сэм указал сигаретой в сторону Таймс-сквер, запруженный толпами людей и автомашинами. — Абсурд какой-то! Нельзя ни с кем поговорить по телефону, потому что все сидят в транспортных пробках. Телефонная связь ужасная, почта теряется. Грузовики санитарного управления очищают мою улицу среди ночи, грохоча как танки, и целый час хлопают крышки мусорных баков прямо под окном. А на уборку улиц от снега уходит неделя. Это сумасшествие. На это есть только один ответ… Пол улыбнулся. — Какой же? — Отменить окружающую среду. Тогда нечего будет загрязнять. Платишь за частные школы для детей, за частную охрану у дверей. Расплачиваешься своими деньгами и плотью грабителям и ворам. Отказываешься от свободы передвижения после захода солнца. И так далее и тому подобное. — Сэм встревоженно посмотрел на Пола. — Боже, что я здесь делаю? — Зарабатываете на жизнь и твердите обычные проклятия и жалобы, как все мы. — Ну, по крайней мере, я чураюсь ваших безумных крайностей в духе либеральной доброты, — резко проговорил Сэм. — Что вы имеете в виду? — Вы, черт возьми, словно истекающие кровью сердца, Пол, вы и Эстер, можно сказать, отправляетесь в пустыню и творите добро. Посмотрите на эти отвратительные дырки на вашем лацкане: что это было — значок в поддержку Линдсея или значок «За тюремную реформу»? — Но кто-то же должен этим заниматься, — пробормотал Пол. Он довольно долго проработал в фирме «Ивс. Грегсон энд компани» и получил кабинет с окном на Лексингтон-авеню, с табличкой, где золотыми буквами значилось его имя: Пол Р. Бенджамин. Комната была маленькая, с толстым ковром и кнопочным телефоном. Чуть слышно жужжал кондиционер. Пол устроился в кресле и проглотил две таблетки аспирина. Гремлине снова заполнила его ящик для входящих документов, но он не спешил заняться ими. Он сидел, наслаждаясь комфортом. Предупредив Пола звонком, Тельма впустила в кабинет Билла Данди. — Жарко, — сказал Данди вместо приветствия. — Вы заняты? — Нет, я только что вошел. — Вы ведь сегодня обедали с их величествами аризонскими клиентами. Как прошел обед? — Думаю, они поручат нам провести ревизию. — Я знал, что лучше всего послать вас. Вы давите на слабые места, а Сэм ослепляет их цифрами и шутками. В результате наша бухгалтерская фирма получает новые заказы. Обсудив с Полом ряд текущих дел, Данди ушел. Пол сцепил пальцы рук на затылке и лениво откинулся на спинку кресла. Над рекой клубился смог, грузовой пароходик, пеня воду винтами, с трудом двигался вверх по течению. Головная боль прошла, Пол чувствовал себя хорошо: сорок семь лет, возможно, чуточку полноват, но вполне здоров. Он потянулся к документам в ящике для входящих. Послышался звонок внутреннего переговорного устройства. — На проводе ваш зять, мистер Бенджамин. Мистер Тоби, — в голосе Тельмы звучала тревога. — Он говорит, что это срочно. Пол нажал на освещенную кнопку телефона больше озадаченный, чем встревоженный. — Алло, Джек? — Папа, я… тут такое случилось!.. — Голос Джека Тоби звенел от напряжения. — Что именно? — Я не… о, черт, трудно начать. Послушайте, их ограбили. Прямо в квартире. Я еду в… — Джек, о чем, черт возьми, ты говоришь? — Они… простите, папа. Я пытаюсь объяснить вразумительно. Мне только что позвонили. Кэрол… и мама… Кто-то ворвался в квартиру, избил их. Бог знает почему. Их отправляют на «скорой» в отделение срочной медицинской помощи Рузвельтовского госпиталя. Вы знаете, где это? — На Западной пятьдесят девятой? — Да. Мне кажется… мне кажется, что мама в очень плохом состоянии. Кэрол сказала полицейским, чтобы они позвонили мне. Полиция? Пол в растерянности крепко сжал трубку. — Но что произошло? Как они себя чувствуют? Ты позвонил доктору Роузину? — Я пытался. Его нет в городе. — Боже мой! Но что произошло? — Не знаю. Я еду туда. Полицейский почти ничего не сказал по телефону. — Но что… — Послушайте, папа, лучше не будем терять время. Встретимся там. — Хорошо. По указательным стрелкам он нашел отделение срочной медицинской помощи и увидел там Джека — тот как-то сгорбился и весь сжался. Джек, казалось, не сразу узнал его. — Прости. Мое такси застряло в пробке. Ты, должно быть, здесь уже давно. — Вы тоже можете сесть. Нас туда не пустят. На скамье рядом с Джеком сидел полицейский. Пол устроился по другую сторону. Джек пояснил: — Этот офицер был настолько любезен, что решил остаться и узнать, не сможет ли он помочь чем-нибудь. А это мой тесть. Полицейский протянул руку. У него было суровое черное лицо. — Джо Чарлз. — Пол Бенджамин. Не можете ли вы сказать мне… что произошло? — Я уже говорил мистеру Тоби. Мы не хотели задавать слишком много вопросов миссис Тоби, она потрясена. — А как моя жена? — Пол спросил очень спокойно, хотя ему хотелось прокричать эти слова. — Мы не знаем, — ответил полицейский. — Она была еще жива, когда ее укладывали в карету «Скорой помощи». «Она была еще жива…» — от этих слов у Пола застучало в висках. Он уставился на зятя. Лицо Джека было серым. Похоже, он настроен молчать, поэтому Пол начал первым: — Что она рассказала? — Почти ничего. — Джек был ошеломлен и оказался не в состоянии поддерживать разговор. — Ты говорил с Кэрол? — снова спросил Пол. — Да. Но я мало что узнал. Очевидно, она в шоке. — А… Эстер? — Дело совсем дрянное. — Ради Бога, скажи же что-нибудь. — Их обеих избили. — Кто? Почему? — Пол схватил Джека за запястье. — Ты же юрист. Ты же что-то видел. Расскажи! — Двое мужчин, может, и больше вошли в квартиру. Я не знаю, вломились они или мама и Кэрол впустили их. Я не знаю, что им было нужно. Они… напали… на обеих. Я не имею в виду изнасилование. Этого не было. Они просто… избили их. — Руками? — Думаю, да. Крови я не видел. — Кто вызвал полицию? Ты? — Нет. Кэрол позвонила в полицию, а оттуда позвонили мне. — Когда это произошло? — Не знаю. — Джек посмотрел на часы и рассеянно подтянул манжету. — Думаю, два часа назад. Пол сильнее сжал запястье Джека. — А как Эстер? Джек низко опустил голову. — Папа, они… они свернули ей шею, как тряпичной кукле. — Ну а вы можете рассказать мне что-нибудь об этом? — спросил Пол у полицейского. — Я сам знаю очень мало, — ответил тот. — Попозже вы могли бы позвонить в участок. Дать вам номер телефона? — Пожалуйста. — Пол вынул ручку, отыскал клочок бумаги в кармане. Записал под диктовку: «Двенадцатый участок. Семь-девять-десять, четыре-один-сто». — Кого спросить? — Не знаю. Вероятно, одного из работников уголовного розыска, того, кто будет этим заниматься. — Кто у них главный? — Капитан Дешилдз. Но он лишь отошлет вас к тому, кто будет вести это дело. — Может быть, все же расскажете мне то, что вы знаете? — настаивал Пол. — Ну, я не первым прибыл туда, — замялся полицейский. — Похоже, несколько человек вошли в здание не замеченные привратником. Искали, что бы украсть. — Как они попали в нашу квартиру? — Не знаю. Если на двери не было двойного замка, то они могли открыть замок пластиковой карточкой или, быть может, просто постучали, и ваша жена впустила их. Грабители часто делают так… стучат, чтобы узнать, есть ли кто-нибудь дома. Если никто не отвечает, они взламывают замок или притворяются, что постучали не в ту дверь, и уходят. — Но эти не ушли. — Да, сэр. — Голос полицейского был бесстрастным, будто он давал показания в суде, но иногда в нем слышалось сочувствие. — И они скрылись, — констатировал Пол. — Да, сэр. Наши патрульные еще обыскивали здание, когда я уходил, но мне кажется, что они никого не найдут. Возможно, кто-то и видел преступников в здании или на вашем этаже. Может быть, кто-то поднимался с ними в лифте. Туда приедут детективы, они опросят всех в доме. Возможно, удастся получить описание преступников. Впрочем, я думаю, ваша дочь сможет и сама описать их, как только почувствует себя лучше. Пол покачал головой. — Их никогда не находят, этих скотов, не так ли? — Иногда мы их ловим. Пол бросил взгляд в сторону двери в коридоре. Когда же они сообщат ему хоть что-нибудь? Он уже начал закипать. — Они делают все, что могут, — сказал полицейский, — и было нелепо, кого он имеет в виду — детективов или врачей. Он неуклюже поднялся, гремя своим снаряжением, свисавшим с ремня. Массивная рукоять револьвера оказалась на уровне глаз Пола. — Я не должен был задерживаться здесь так долго. Пора возвращаться к напарнику. Если понадоблюсь, позвоните в участок и спросите меня, Джо Чарлза. Жаль, что ничем не смог помочь. Пол молча смотрел на мрачное лицо негра. Джек протянул руку: — Вы были очень добры. Они очень долго сидели в ожидании врача. Джек машинально предложил Полу сигарету. Пол только покачал головой. Он никогда не курил. От окурка Джек прикурил новую сигарету. Пол мельком взглянул на надпись в коридоре «Не курить», но ничего не сказал. Время тянулось невыносимо медленно… Пол в изнеможении опустил голову, ему казалось, что она весит полтонны. — По крайней мере они могли бы поговорить с нами, Джек. Черт побери, ну что стоит послать сюда кого-нибудь на минуту? Ты уверен, что они знают, что мы здесь? — Я разговаривал с врачом, когда мы приехали сюда. Он знает. — Вероятно, он очень занят. — Все равно мог бы послать кого-нибудь, — обида прозвучала по-детски, Джек понял это и умолк. Пол откинулся и стал следить за тем, как, клубясь, дым от сигареты поднимается вверх. — Что из себя представляет этот доктор? — Молодой. — Жаль, что мы не смогли найти доктора Роузина. Полу потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к своему зятю, и он все еще чувствовал себя неуютно рядом с ним. Кэрол навязала им Джека: сбежала и вышла замуж, поставила их перед фактом. Эстер всегда придавала большое значение достойной церемонии брака; ее огорчение подхлестнула неприязнь Пола к этому молодому человеку. У них не было необходимости сбегать, никто не запрещал этот брак. Они заявили, что убежали для того, чтобы избавить Пола и Эстер от расходов на свадьбу. Скорее всего они просто подумали, что так романтичнее. Но что же это за романтика такая — жениться в присутствии мирового судьи? Чтобы поддержать существование семьи в жалкой квартирке на Дикман-стрит, Кэрол работала первые три года секретарем. Джек тем временем заканчивал юридический факультет в Колумбийском университете. Пол и Эстер не знали, какую помощь оказать им. Гордые и независимые молодожены принимали всякую помощь с большой неохотой. Пол двадцать три года оберегал своего единственного ребенка, и теперь ему трудно было понять ее легкомысленное отношение к убожеству Дикман-стрит, к маленькой квартирке, где никак не удавалось избавиться от тараканов. Вскоре Джек сдал экзамены, получил диплом и работу в бюро юридической помощи, и они переехали в Уст-виллидж, поближе к его конторе; квартира была в старом железнодорожном здании, но более уютная. В дверях появился пухлый молодой человек в белом халате и направился к нему. — Ваша жена поправится. Пол медленно поднялся, а Джек спросил: — Как чувствует себя моя теща, доктор? — Можно мне ее видеть? — добавил Пол. Врач резко повернулся. — Вы мистер Бенджамин? Извините, я не знал. — Это было извинение без сожалений. Очевидно, врач настолько устал, что на эмоции уже не хватало сил. — Я не… — он отвел взгляд. — Миссис Бенджамин умерла. Проводить Эстер в последний путь пришли очень многие: близкие и дальние родственники, друзья, знакомые, соседи… Джек стоял рядом с Кэрол, держа ее за руку. Как и ее отец, она не могла еще до конца осознать случившееся, но в отличие от него полностью ушла в себя. В ее глазах тускло светилась боль. Она выглядит ужасно, подумал Джек: какая-то застывшая, волосы прилипли к лицу. Обычно она привлекала внимание мужчин, но сейчас на нее нельзя смотреть без содрогания… Отчасти это было из-за лекарств. В первые три дня Кэрол почти все время давали успокоительное, потому что, как только прекращали их давать, она сжималась, словно часовая пружина, и если к ней прикасались, ее тело начинало судорожно дергаться. Вчера Пол взял ее за руку — рука была холодная как лед, Кэрол выдернула ее, стиснула зубы и отвернулась. Она была в ужасном состоянии, и Пол беспокоился за нее. Джек согласился, что Кэрол, вероятно, придется показать психиатру, если Она не придет в норму через два-три дня… Когда гроб опустили в могилу, Хэнри Иве, владелец фирмы, подошел к Полу и сказал: — Разумеется, вам не нужно приходить на службу, пока не появится желание работать. Можем ли мы чем-нибудь помочь вам, Пол? Он покачал головой, поблагодарил и долго смотрел, как Иве ковыляет к ожидавшему его «кадиллаку»: лысый старик с возрастными пятнами на коже. Было очень любезно с его стороны прийти. — Вы не хотите остаться здесь на несколько дней? — Квартира небольшая. Будет тесно — мы станем действовать друг другу на нервы, — сказал Пол и почувствовал облегчение Джека. — Ну и что же. Останьтесь хотя бы на вечер. При комнатном освещении синяки под косметикой Кэрол проступали довольно отчетливо. Она села на кушетку, скрестила ноги и наклонилась вперед так, будто у нее сильно болел живот. — Я приготовлю что-нибудь. — Ничего, дорогая, я все сделаю сам. — Нет, — сказала она резко. — Я сама. — Прекрасно. Только не принимай все близко к сердцу. — Джек сел рядом с ней, положил руку ей на плечо. — Может быть, позвонить доктору Роузину? — предложил Пол. — Я совершенно здорова. — Кэрол вскочила и вышла из комнаты. Пол услышал, как в кухне загремела посуда. — Хорошо, — пробормотал Джек. — Пусть немного успокоится. — Он осмотрелся. — Удивительно, но квартиру не ограбили. — Что же удивительного? — Грабители всегда читают некрологи. Они знают, что никого не будет дома во время похорон. — Средь бела дня? — Большинство ограблений квартир происходит днем, когда никого нет дома. Эти парни напали на маму и Кэрол тоже ведь средь бела дня. Пол снял черный пиджак и остался в безрукавке. — Кэрол помнит, как они выглядели? — Не знаю. Пока она не хочет говорить об этом, а я не настаиваю. Она все помнит, конечно, провала в памяти нет, но подавляет воспоминания всеми силами. Это естественно. — Да. Но полиции надо за что-то зацепиться. — Сегодня утром я говорил с лейтенантом Бригсом по телефону. Мы хотим отвезти ее в понедельник посмотреть полицейские фотоальбомы, может быть, она опознает кого-нибудь. — Она хоть что-то рассказала? — Совсем немного. Когда лейтенант приезжал в госпиталь. Мне очень понравилось, как он расспрашивал ее. Ему удалось выудить у нее то, что не удалось бы выведать мне. Настоящий профессионал!.. — Что она сказала? — Их было трое. Молодые ребята. Они… много смеялись. Будто припадочные. — Наркотики? — Вероятно. — Она сказала тебе, как они попали в квартиру? — Не мне, лейтенанту Бригсу. Я понял, что мама и Кэрол тогда только что вернулись из магазина. Они зашли в квартиру, а через несколько минут кто-то постучал в дверь и назвался доставщиком из магазина. Мама открыла дверь: перед ней стоял парень с большой картонной коробкой в руках. Мама подумала, что в ней продукты, и впустила его. А он бросил коробку. Она оказалась пустой, полицейские исследовали ее на отпечатки пальцев, но они плохо сохраняются на бумаге. Затем этот парень выхватил нож, и тут появились его сообщники. Один из них схватил Кэрол, а второй начал бить маму, требуя сказать, где она хранит деньги. — Мы никогда не держали больших сумм в квартире. — У нее было всего три-четыре доллара в сумке — она собиралась пойти в банк. А у Кэрол было только девять или одиннадцать долларов и несколько талонов на метро. В последнее время нам приходилось немного экономить, мы недавно купили мебель, а оплата в рассрочку оказалась несколько выше, чем мы думали. — Значит, — медленно произнес Пол, — когда обнаружилось, что в квартире денег почти нет, они взбесились, да? — Похоже, так. При этом они все время хохотали. Кэрол сказала, что это было самым страшным — они ни на секунду не прекращали смеяться. Мне кажется, они не… избили ее так, как маму, потому, что она потеряла сознание от ужаса. Естественно, она ничего не помнит из того, что произошло после. Когда она пришла в себя, их не было. У нее хватило сил добраться до телефона и позвонить в полицию. — Они взяли портативный телевизор и кое-что еще. Возможно, кто-нибудь видел, как они выносили вещи? — К сожалению, нет. Эти трое ребят, должно быть, болтались возле магазина и видели, как мама и Кэрол вышли без покупок. Они поняли, что товары им должны были доставить на дом. Вероятно, эти трое пошли за ними до дома. Вы же знаете, что этот ваш привратник здоровается со всеми, называя фамилию? Поэтому им нетрудно было узнать фамилию мамы, привратник прочирикал ей: «Здравствуйте, миссис Бенджамин», а список жильцов прямо перед входной дверью, напротив кнопки звонка. Так что они узнали ее фамилию и номер квартиры, а затем, как думает лейтенант Бригс, отправились на Семьдесят первую улицу к тому дурацкому многоквартирному зданию на полпути к тупику. Попасть в это здание не представляет никакой трудности, а через подвал — в большой двор позади вашего дома. Преступникам оставалось только пробраться в ваш подвал. Похоже, не первые грабители пользуются этим путем. Я бы обязательно поговорил с управляющим: нужно забить окна в подвале. — Это все равно, что запереть конюшню после того, как лошадь украли. — Наверняка не в последний раз преступники проникли в этот дом, папа. В нашем городе это самое обычное явление. Пол безразлично кивнул. — Трудно поверить. Я никак не могу постичь это бессмысленное убийство… — Я сомневаюсь, чтобы оно было продумано, папа. Мне кажется, никто не убивает голыми руками, если только не озверел до такой степени. Так не бывает. Пол почувствовал, что его охватывает приступ ослепляющего гнева. — Именно так ты и защищал бы их? — Что? — Твои аргументы в их защиту. Они не отвечали за свои действия, — в голосе его появились нотки злобного подражания, — ваша честь, они не знали, что они… — Погодите, папа. — …делали. Ну, черт побери, мне наплевать, как ты это называешь, но это преднамеренное хладнокровное убийство, и если ты думаешь… — Я не думаю, — холодно возразил Джек, — я знаю. Конечно, это убийство. — Не смейся надо мной. Я видел, как ты в суде пытался представить своих грязных преступных клиентиков невиновными и даже жертвами. Я не… — Папа, выслушайте меня. Кто бы ни поступил так с мамой и Кэрол, он виновен в совершении неоправданного убийства. Это закон — закон, предусматривающий наказание за убийство при совершении преступления. Любая смерть в результате совершения преступления является неоправданным убийством, даже если смерть явилась случайностью, что, как известно Богу, в мамином случае совершенно не так. Они совершили преступление — нападение с целью ограбления — и виновны в убийстве. Боже мой, вы думаете, я возражаю против этого? Вы действительно думаете, что я бы… — Да, думаю! — Пол прокричал эти слова в бешенстве. — Ты полагаешь, что все ваши расчудесные закорюки юридической бюрократии смогут это объяснить? Ты действительно думаешь, что эти дикари заслуживают всей это заумщины? — Ну и что же вы предлагаете? — Джек был спокоен, мягок, рассудителен. — Поймать их и повесить на ближайшей перекладине? — Для них этого слишком мало. За ними нужно охотиться, как за бешеными собаками, и пристреливать на месте, их нужно… — Папа, вы просто взвинчиваете себя. Это никому не принесет никакой пользы. Я чувствую себя так же, как и вы, и прекрасно понимаю, что вы переживаете. Но этих ублюдков еще не поймали, а вы уже приходите к поспешному выводу, что какой-нибудь хитроумный адвокат собирается добиться их освобождения. Какая польза изводить себя бесполезными размышлениями? Этих ребят еще не поймали и скорее всего никогда не поймают. Зачем расстраиваться из-за ошибок правосудия, которые еще и не произошли? — Потому что я видел, как все это бывает. Даже если полиция схватит их, они тут же выйдут через вращающуюся дверь — обратно на улицу. И главным образом, из-за таких желающих добра ублюдкам, как ты! Неужели все происшедшее не заставило тебя подумать о том, что ты делаешь? — Заставило, — сказал Джек. — Но давайте не будем говорить об этом сейчас, хорошо? — Что у вас, у детей, за характер? На твоем месте я подал бы заявление об увольнении два дня назад и попросил работу в конторе районного прокурора. Как ты можешь думать о том, чтобы вернуться к себе в бюро и снова взяться за защиту этих чудовищ? — Все не так просто, и вы знаете это. — Неужели?! — взорвался Пол. — Клянусь Богом, может быть, это как раз очень просто, а мы не имеем мужества признаться в этом! — Поэтому вам хотелось бы нацепить пару ковбойских шестизарядных револьверов и отправиться расстреливать их, да? — Сейчас, — согласился Пол, — это именно то, что мне хотелось бы сделать. И я не уверен, что это плохая мысль. — У меня довольно хороший слух, не надо кричать. — Прости, — огрызнулся Пол. Джек сидел в мятом черном костюме, волосы растрепаны, в глазах горечь. Пол слишком долго не отводил взгляда от лица Джека — и Джек не выдержал — поднялся и пошел к стенному бару. — Выпить хотите? — Не отказался бы от глотка. — Держу пари, вы думали, что я так и не предложу. — Джек улыбнулся. Он открыл дверцу бара и налил до половины в два стакана шотландского виски. Без льда и содовой. Протянул один стакан Полу и вернулся на свое место. — Прошу прощения, если показался утешителем. Дело в том, что мне самому нужны были слова утешения. Это логично? — Конечно. Прости, что я так вскипел. — Всю неделю я вспоминал один случай, который произошел три года назад, — начал Джек. — Я был в городе по какому-то поручению, что-то связанное с одним из клиентов. Вечер был хороший, и я возвращался домой пешком. Возле Брайант-парка наткнулся на девчушку. Она была вся растрепана. Оказалось, ее изнасиловали прямо в парке. Я дал ей на такси и посоветовал заявить в полицию. Полагаю, она этого не сделала. — Почему же? — Она была какая-то безвольная. Вероятно, групповое изнасилование для нее не было потрясением. Она очень расстроилась, но не была взбешена. Вы понимаете, о чем я говорю? — Не совсем. — Вот в чем суть: многое теперь не принимается всерьез. Или принимается как само собой разумеющееся. Вы знаете, что эта девица сказала мне? Она сказала, что ей не следовало ходить в Брайант-парк в такой час. Она думала, что это ее собственная вина. Ее бы не изнасиловали, если бы она туда не пошла. В странное время мы живем… — Не пытаешься ли ты сказать, — выдохнул Пол, — что мать Кэрол сама виновата в том, что произошло? — Ни в коем случае. Не порите горячку. Я полагаю, что если бы вы оба жили так, будто находитесь в осажденной крепости: постоянно бы пользовались смотровым глазком, никогда не впускали в квартиру посторонних лиц, вставили бы дополнительные замки на двери, никогда не выходили бы из квартиры без злой собаки на поводке — если бы вы предпочли жить так, го с ней наверняка ничего не случилось. Но кто может так жить?! Пол знал людей, которые жили именно так. — Послушайте, папа, я понимаю, что это не может пройти сразу, но со временем вы будете думать об этом как о трагическом случае, словно ее поразила болезнь или она попала под автобус на улице. Нет ничего хорошего в том, чтобы взвинчивать себя, требуя мести и возмездия. Даже если этих ублюдков схватят и упрячут на всю жизнь, это ничего не изменит. Пол ожидал неизбежного: вот сейчас Джек скажет, что это не вернет ее, но он так и не произнес этих слов; вероятно, Джек все же обладал чувством такта, чтобы не говорить банальных истин. — Нам обоим надо понять, — продолжал Джек, — что в наше время человек чувствует себя неполноценным, если не может открыть замок за три секунды с помощью пластмассового календарика — любой ребенок с улицы с этим справляется. Знаете ли вы статистику преступности? Каждые двенадцать секунд в Нью-Йорке, происходит нападение или ограбление — в прошлом году зарегистрировано около семидесяти тысяч случаев. Только одного из шести виновных в серьезных преступлениях задерживает полиция, а из всех арестованных лишь треть попадает на скамью подсудимых. Конечно, в делах об убийстве эта цифра значительно выше: полиция обычно раскрывает около восьмидесяти процентов. Но все равно в нашем городе в среднем происходит около трех убийств в день. Вы, я, Кэрол и мама — все мы теперь стали статистическими данными. Для вас и для меня это самое страшное, что могло произойти, а для полицейских — нечто будничное. Полу захотелось сказать что-нибудь язвительное. — Спасибо, Джек, ты меня очень утешил. — Простите. Я но хотел умничать. Но я в этом компетентен, мне приходится общаться с полицией каждый день. И мне кажется, что вам лучше быть готовым к тому, что в этом дело больше ничего не вскроется. Вам ведь нужно жить, не так ли? — Нет, — медленно произнес Пол, — жить не обязательно. — Я не хочу больше ничего слышать. Пол встал, расплескав содержимое стакана на руку. Его опущенная голова моталась из стороны в сторону, как у усталого боксера в полуфинальном матче. — Я не думаю о самоубийстве, я не это имел в виду… За всю свою жизнь я никого не ударил, никогда не называл черного черномазым, не украл ни гроша. В свое время я перечислял деньги многочисленным общественным организациям, начиная с квартальной ассоциации и кончая Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения… — И за это вас отблагодарили, — прошептал Джек. — И сделать уже ничего нельзя. — Нет, можно. Я хочу найти этих трех убийц… — Возможно, их схватят. А возможно, нет. Но если нет, что вы собираетесь делать? Отказаться от всех своих принципов? Вступить в общество берчистов или в ку-клукс-клан? — Пока не знаю, что сделаю, — уклончиво ответил Пол. — Но, Боже, необходимо что-то сделать. — Например, нанять частного сыщика? Или купить оружие и начать искать их самому? Такое увидишь разве что по телевидению, папа. — Может быть, частный сыщик… — Частные детективы совсем не такие, какими их изображают в кино, папа. Они годятся лишь для того, чтобы добыть улики при разводе, уберечь фирмы от промышленного шпионажа, а также для охраны банков. Не существует сыщиков, расследующих убийства, а если бы они и были, то вряд ли помогли бы полиции. По крайней мере у полиции есть все современные средства для расследования. — И полное безразличие. — Я бы этого не сказал. Помните того полицейского, который остался с нами в госпитале? Пол даже запомнил его фамилию: Джо Чарлз. — Он всего лишь патрульный. — Конечно. Но он чуткий человек. Некоторые из них испорчены, многим на все наплевать, но полицейские в действительности не такие свиньи, как думали мы в колледже. — Но что это меняет?.. Убийцы могут и не предстать перед судом? — Перед судом? Или вы подразумеваете месть? — Не все ли равно, как называть? Джек покачал головой. — Ни вы, ни я никогда не сможем ничего сделать. Мы не сможем отыскать этих убийц. Мы даже не знаем, с чего начать. — Выходит, нам нужно просто забыть обо всем. Лечь в постель и натянуть простыню на голову. — Или писать письма в журнал «Таймс». Пол удивленно посмотрел на него: такого сарказма он не ожидал от Джека. В ту ночь Пол вообще не спал. Впрочем, он и предполагал, что не уснет. Это была первая ночь, которую он провел у себя дома со времени убийства. Пол рано ушел из квартиры Кэрол, еще до захода солнца — так уж получилось в тот вечер. Кэрол, двигаясь как автомат, подала что-то едва съедобное, и они втроем принялись есть, равнодушные ко всему. Джек один раз встал, чтобы поставить на стереопроигрыватель пластинку с симфонией Малера; через несколько минут он снова встал и снял ее. Любая музыка была неуместна: серьезная усиливала чувство безнадежности, эстрадная была бы насмешкой. И не в силах молчать, они начали говорить. Наконец дошли до спора о бунте против реальности, и Пол встал, чтобы произнести какое-то сердитое возражение, голос его дрожал. Кэрол внезапно закрыла уши ладонями, закатила глаза и издала пронзительный вопль. — Вам лучше уйти домой, — посоветовал Джек. — Я предпочел бы остаться, пока не придет врач. — Нет, мне кажется, это только расстроит ее еще больше. Джек дал жене таблетку и уложил ее в постель, а Пол позвонил доктору Роузину. Потом Джек протянул Полу его пиджак. — Я не хочу показаться невежливым, но… — Черт возьми, я ее отец! — Но сейчас вы напоминаете ей о матери, а это ни к чему. Пол ушел, кипя от злобы, и приехал на такси домой. Все в квартире напоминало об Эстер, но на Пола это как будто не действовало. Он прошелся по комнатам, пытаясь хоть что-нибудь почувствовать. Но, очевидно, подсознательные механизмы защиты берегли его мозг от опасных сейчас эмоций. Нечто незнакомое попалось ему на глаза, потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это такое. Пол обежал взглядом всю гостиную, изучил каждый предмет: стулья, кофейный столик, книжный шкаф, телевизор, кондиционер воздуха в окне… Телевизор. Убийцы украли телевизор… Новый стационарный телевизор стоял в углу на столе — там, где ютился старый, переносной. Широкими шагами Пол пересек комнату и обнаружил записку: «Пол, надеемся, что это улучшит чуточку ваше состояние. Наши глубочайшие соболезнования. Ребята из конторы. P.S. Мы загрузили холодильник». Это сломило его, и он заплакал. У них никогда не было цветного телевизора, и он всего лишь несколько раз видел программы с цветным изображением: футбольный матч по плохо настроенному телевизору в баре, да разок-другой присуждение академических наград, когда находился у своих друзей. Двадцать минут он провозился с этой штуковиной, настраивая на все каналы и пытаясь найти хоть какую-нибудь развлекательную программу. Но был слишком взвинчен. Он выключил телевизор и подумал, не выпить ли, но тут же отказался от этой мысли. Зазвонил телефон. — Доктор Роузин только что ушел, — услышал Пол в трубке голос Джека. — Он назначил более сильные успокаивающие средства. В понедельник хочет показать ее психиатру. — Вероятно, сейчас это самое лучшее. — Надеюсь, это поможет ей выйти из теперешнего состояния. Роузин говорит, что у него есть очень хороший врач. Было чертовски мило с его стороны прийти. Где сейчас найдешь врача, который согласится принять вызов на дом в пятницу вечером? — Он был нашим семейным врачом около двадцати лет. — Я сообщу, если что-то изменится. Сейчас она спит — ей дали снотворное. Бедняжка. Боже, как все отвратительно… У вас-то хоть там все в порядке? Вы можете снова вернуться к нам и переночевать. Одному-то, наверное, плохо… — Теперь мне придется привыкать к одиночеству. — Нет никакой необходимости истязать себя, папа. — Со мной будет все в порядке, — проворчал он. — Я, вероятно, забегу завтра посмотреть на Кэрол. — Прекрасно. Когда Пол повесил трубку, квартира показалась ему еще более пустой. Он изменил свое ранее принятое решение и налил рюмку. Вместе с ней отправился в спальню, сел, снял галстук, наклонился и начал расшнуровывать ботинки. Сбросив их, потянулся к рюмке и заметил, что всхлипывает. Он не мог в это поверить. Ему всегда удавалось держать себя в руках, избегать проявлений слабости. А сейчас он сидел подобно каменной статуе, терзаемый душевной болью, и переживал ужас безумного, непонятно откуда взявшегося желания совершить насилие: ему хотелось разбить все, что попадется под руку… В воскресном номере «Таймс» была помещена заметка о преступлении, упоминалось имя Эстер. Сэм Крейцер позвонил и рассказал Полу об этом в десять часов утра того же дня. — Как ваши дела? — Все в порядке. — Отвратительное время. Не можем ли мы чем-нибудь помочь вам, Пол? — Нет. Ничем. — Может быть, зайдете к нам поужинать как-нибудь на этой неделе? — Через день-два, Сэм. Сейчас я не очень-то хочу кого-либо видеть. — Он страшился доброты своих друзей. Это произошло не с ними; для них это нечто второстепенное. Истекаешь кровью только от собственных ран… Он позвонил Джеку. Кэрол еще спала. Пол сказал, что позвонит позднее; он, вероятно, не придет к ним обедать, если она не будет чувствовать себя лучше. Потом он решил купить «Таймс». Прошел до Семьдесят второй улицы и затем до газетного киоска возле станции метро на Бродвее. Было тепло. Он пристально следил за потоком людей на улицах, впервые в своей жизни пытаясь угадать, кто из них убийцы, а кто — невинные жертвы. Никогда раньше улица не вызывала у него такого острого страха. Он всегда был осторожен, поздним вечером пользовался такси, никогда не ходил пешком по темным улицам или один в незнакомом районе, но это было привычкой, и только. Теперь же он заметил, что ищет в каждом лице черты жестокости. Купив «Таймс», Пол медленно пошел обратно по Семьдесят второй улице, новыми глазами глядя на то, чего годами почти не замечал: грязь, серые, озабоченные лица, хрупкие, худые девушки, стоящие под навесом в середине квартала… В понедельник Пол отправился в банк — у него кончились наличные деньги. Идти было недалеко, через улицу от газетного киоска на углу Бродвея и Семьдесят второй. Та же дорога, по которой он ходил вчера, чтобы купить «Таймс»; по ней он ходил тысячи раз в метро и обратно на работу. И все же теперь она была другой. Он проскользнул в банк, нервно оглядываясь через плечо. У стойки встал позади толстого мужчины в запачканном жиром фартуке. Мужчина разменивал доллар, вероятно для сдачи в закусочной. Он ушел с тяжелым мешочком монет, завернутых столбиком в бумагу. Пол взял десять долларов двадцатипятицентовиками. Вернувшись домой, ссыпал их в носок, обмотал носок вокруг руки и попробовал ударить о ладонь. Потом положил носок в карман. Отныне он всегда будет носить его с собой. Пол позвонил специалисту по замкам, и тот согласился прийти в среду и сменить замки: поставить более сложные, которые нельзя открыть целлулоидной карточкой. Несколько часов он сидел, придумывая, как превратить квартиру в ловушку для грабителей. Двустволки, гранаты… Потом начал ругать себя: идиот, параноик, дурак. После пяти позвонил Джек. — Я пытаюсь дозвониться до вас с полудня. — Я отключил телефон. Слишком часто звонят с соболезнованиями. Кэрол была у психиатра? — Да, мы ходили сегодня утром. Мне он показался приятным человеком. Назначил кое-какие успокаивающие лекарства и сказал, что Кэрол, вероятно, потребуется некоторое время, чтобы прийти в норму. Говорил о том, что я должен быть спокойным, терпеливым и внимательным к Кэрол. Будто она беременна. Кэрол все еще подавлена, папа. Она почти не реагирует, когда я с ней разговариваю. Словно говоришь со стеной. — Может быть, это следствие успокаивающих лекарств? — Возможно, — в голосе Джека не чувствовалось уверенности. — Как ты думаешь, ей не станет лучше, если я приду навестить ее? — Вряд ли. Врач предупредил, что она не должна видеть вас некоторое время. Я сказал ему, что вас, возможно, будет трудно убедить, но он считает важным оградить ее от определенных ассоциаций с этим преступлением. Очевидно, вы напоминаете ей о нем, поскольку все произошло в вашей квартире. Пожалуйста, поймите правильно, папа, дело не в том, что она в чем-то винит вас… Но лучше вам не встречаться с ней несколько дней. В воскресенье утром он звонил в полицию; в понедельник вечером снова позвонил, и его соединили с неким лейтенантом Малколмом Бригсом. — Да, правильно, мистер Бенджамин, это дело веду я. — Не выяснилось ли что-нибудь новое. — Мне хотелось бы сообщить вам что-нибудь обнадеживающее, но в настоящий момент у нас нет ничего такого, что можно было бы назвать нитью. Нам удалось разыскать двух человек, которые видели группу ребят, шатавшихся перед магазином примерно в то время. Один из наших свидетелей обещает опознать их, если увидит снова… Но до сих пор никто не смог опознать их по нашим фотоальбомам. Вчера ваша дочь просматривала наши фото, но ни по одному не смогла высказаться с уверенностью. — Я не знал, что она была в полиции. — Она не была. Я разговаривал с мистером Тоби, он рассказал мне о ее состоянии, поэтому мне удалось уговорить помощника инспектора отвезти альбом к ней на квартиру. Она просмотрела все наши фотопапки. Но, как я сказал, никого не опознала. Впрочем, она дала нам нечто вроде их описания. Она уверена, что двое из них были пуэрториканцы, а третий — черный. — А разве вы не используете фоторобот? — Фоторобот? Ваша дочь, по-моему, была не в настроении для такой работы. — Кэрол должна почувствовать себя лучше через несколько дней. — Она может попробовать в любое время, когда будет готова, сэр. После разговора с Бригсом Пол позвонил Тоби. — Джек? — О, привет, папа. Что-нибудь случилось? — Почему ты не сказал мне, что Кэрол просматривала полицейские фотоальбомы? — Наверное, у меня выскочило из головы. Но ведь она никого из них не узнала. — Это, должно быть, ее очень огорчило. — Она настаивала, папа. Это была ее идея. — Судя по тому, что произошло, идея была не очень хорошая. — Я думал, что это обнадеживающий признак, коли она проявила инициативу. А вышло все наоборот. — Голос Джека слегка дрогнул. — Черт возьми, папа, что нам делать? Если бы он только знал ответ… Уже повесив трубку, Пол понял, почему Джек умолчал о полицейских фотографиях. Джек боялся взрыва, он знал, как заботится Пол о дочери. В четверг Кэрол положили в Колумбийский пресвитерианский госпиталь для обследования. В четверг утром Пол начал сознавать, насколько опасно одиночество. Чем больше времени он проводил в квартире, тем страшнее казался внешний мир. Нужно было встряхнуться… Он решил позвонить Сэму Крейцеру — принять приглашение на ужин, если оно еще в силе. Но тут позвонил Джек и сообщил о госпитализации Кэрол. Впоследствии Пол не мог полностью вспомнить этот разговор. Он знал, что накричал на Джека и задал много дурацких вопросов, на которые тот при всем желании не смог бы ответить. В конце концов Джек бросил трубку. Пол даже не спросил фамилию психиатра. Придется позвонить позднее. А пока что ему и Джеку нужно остынуть. Принимая душ, он энергично тер себя до тех пор, пока кожа но покраснела. Тщательно побрился. Надел свежее белье, свой лучший рабочий костюм, серый габардиновый, купленный по настоянию Эстер в Лондоне: они были там вместе три года назад. Аккуратно повязал галстук и приколол его к рубашке булавкой. Почистил ботинки ковриком. Осмотрел себя в зеркале, еще раз причесал волосы и вышел. Перед зданием, подобно изморози на тротуаре, лежали осколки разбитой бутылки. Пол обошел это место, посмотрел в обе стороны, нет ли машин, и пересек в неположенном месте улицу. Когда он шагал по Семидесятой в направлении Бродвея, дети как раз выходили из средней школы № 199 — шумно, суматошно. Мускулы на его животе напряглись. Вначале он не вглядывался в лица подростков. Но, оказавшись в гуще визжащей массы, вдруг начал смотреть им прямо в глаза. И стиснул в кармане завязанный носок, полный монет. Ты должен взять себя в руки. Он приближался к светлым зданиям комплексов Линкольновского центра. Внезапный импульс погнал его через Бродвей на Шестьдесят пятую, и он вошел в Центральный парк. Сразу же за оградой парка к нему подошел, пошатываясь, бродяга с протянутой рукой. Пол всегда считал себя обязанным пода кать милостыню немощным, но сейчас он быстро прошел мимо. Парк был загажен: кругом старые газеты, смятые сумки для завтраков, ржавые пробки от бутылок, пустые банки. Года три назад целое лето, каждый свободный час Пол работал в добровольном обществе по борьбе с загрязнением… Возле зоопарка на скамейке, покачиваясь, сидел пьяный. Глаза его следили за Полом. Пол стиснул зубы и торопливо прошел через зоопарк на Пятую авеню. Из дома он вышел без какой-либо определенной цели, им владело одно желание: положить конец своему нездоровому одиночеству. Теперь же он знал, куда направляется… Дверь закрылась за ним с чмокающим звуком. Секретарша приемной Мэрилин, полная двадцатишестилетняя брюнетка с едва обозначившимся двойным подбородком, изобразила на лице удивление, радость и сочувствие. — Ах, мистер Бенджамин! Как приятно! — Выражение ее лица изменилось с комической внезапностью. — О, мы все были страшно огорчены, услышав… Бедная миссис Бенджамин… Для вас это, наверное, было просто ужасно… Пол кивнул, что-то пробормотал и торопливо прошел в коридор, потом в приемную кабинета Сэма Крейцера, где его примерно так же встретила секретарша Сэма. В кабинете у Сэма сидел Данди. Оба обрушили на него поток слов; прошло некоторое время, прежде чем Пол мог вставить: — Я начал страдать кабинетной лихорадкой. Подумал, не вернуться ли мне на работу. Вероятно, я пока еще ни на что не гожусь, но, возможно, будет лучше просто посидеть здесь и по-перебирать бумаги. — Мне кажется, вы правы. По крайней мере будете в кругу дружеских лиц. — Данди схватил его за руку, похлопал по плечу. — Если что-нибудь понадобится, если хоть что-нибудь… — Все в порядке, Билл. — Пол постарался смягчить эмоции: — Кстати, Сэм, если ваше приглашение еще действительно, то единственное, в чем, как мне кажется, я сейчас нуждаюсь, так это в настоящей пище. Я существовал на мороженых продуктах — поглощал рекламные обеды, у которых нет никакого вкуса. Показалось ему это или нет: почти незаметное выражение неудовольствия мелькнуло на лице Сэма… Но огорчение тут же скрыла улыбка. — Разумеется, Пол, я позвоню жене и скажу, чтобы она все приготовила. В тот вечер за обеденным столом он сказал Сэму: — Знаете, мы все входим в это общество совершенно наивными, и те, кто не избавляется от нее, становятся либералами. — О, подождите-ка минутку, Пол, вы не можете… — Нет, могу. У кого большее право, чем у меня? Это был вопрос, на который ни Сэм, ни Адель не решились отвечать. — Не так давно я понял, кем мы являемся в действительности: либералами. Мы требуем реформ, хотим улучшить положение простых людей. Для чего? Улучшить их положение материально? Вздор. Это делается только для того, чтобы мы чувствовали себя менее виноватыми. Мы рвем на себе одежду, стремимся показать, что готовы принять любое незаконное требование, если оно исходит от черных, молодежи или выдвинуто тем, кто считает себя обиженным. Мы хотим умиротворить всех и каждого. Вы знаете, кто такой либерал? Либерал — это тот, кто выходит из комнаты, когда начинается драка. — Мне кажется, — произнесла Адель, желая разрядить обстановку, — мы являемся свидетелями ухода Пола Бенджамина к правым радикалам. Конечно, это правда, что дальше жить в Нью-Йорке нет никакой возможности. Только те ублюдки, которые творят насилие, могут выжить в городах, подобных этому. Поселите их в деревне, и они тут же погибнут. Там им негде будет спрятаться. — Может быть, вы и правы, — согласился Пол. — Но я не уверен в том, что бегство — единственно правильное решение… Пол доехал на такси почти до дома, уплатил через маленькое отверстие с вращающейся чашечкой в плексигласе и вышел на углу. Он уже собрался перейти улицу, когда его взгляд упал на автомобиль с откидывающимся верхом, стоявший перед супермаркетом. Часть брезента на крыше была вспорота ножом. Вероятно, на заднем сиденье находилась какая-то вещь, привлекшая внимание преступника — он вытащил нож, вскрыл им машину, проник внутрь и украл этот предмет. Людям не следует оставлять машины с брезентовым верхом на улицах… Пол остановился, взял себя в руки. Что за мысли, черт возьми? Нужно ли нам отказываться от прав, которые имеем? Нужно ли из-за страха отказываться от всего? Лужи после дождя сверкали на улице, подобно драгоценным камням. Он посмотрел на реку под бетонной автострадой Уэст-сайда. Медленно скользили огни катера. Вон там, на этой грязной реке, в катере, будешь в безопасности. В безопасности, подумал оп, и это все, за что нам осталось драться? Загорелся зеленый свет, Пол перешел улицу и ступил на тротуар прежде, чем увидел мужчину в тени здания. Он стоял у стены, сложив руки и едва заметно улыбаясь. Чернокожий мужчина в плотно облегающем его пиджаке и в ковбойской шляпе. Стройный и красивый, как штык. У Пола одеревенели пальцы ног в ботинках. Волосы зашевелились, задрожали руки. Они стояли лицом к лицу, и разделяла их только завесь мелкого дождя. Негр так и не пошевелился. Пол очень медленно повернулся и зашагал по улице, слыша стук своего сердца. Перед его домом стоял панелевоз, на ветровом стекле был прикреплен штрафной талон, но машину не отбуксировали в участок: кто-то дал кому-то несколько долларов. Пол остановился перед грузовиком и в наружное зеркало заднего вида осмотрел улицу. Негр стоял на том же месте, почти неразличимый в тени. Обливаясь потом, Пол вошел в здание. Улыбка этого человека… знал ли он, кто такой Пол? Не был ли он одним из тех, кто убил Эстер? Брось, возьми себя в руки. Кэрол говорила о мальчишках. Значит, этот парень не из тех. Вероятно, его развлек слишком очевидный страх Пола… Если бы у меня в кармане был пистолет и ты посмотрел бы на меня так, то у тебя могли бы быть большие неприятности, приятель. И еще. Если бы я был рядом, когда вскрывали крышу автомобиля… если бы я увидел, как это происходит, и был бы вооружен… — Ну, у вас очень хорошие шарниры на этой двери, — сказал специалист по замкам. — Хорошо. В некоторых новых домах шарниры можно сковырнуть зубочисткой. Лучший специалист по замкам, с которым Пол договорился о встрече, так и не появился. Тогда Пола это очень встревожило, и он даже забыл о нем на некоторое время. Он позвонил два дня назад другому, и пришел приземистый лысый мужчина с оттопыренными ушами и диковатыми глазами. Он разбросал инструменты по всему ковру в прихожей, а под дверью оставил стружки и опилки — там, где высверливал гнездо для замка. — Теперь вы поняли, что вам нужно будет повернуть ключ, иначе дверь не закроется. — Понял. Но меня больше волнует, не сможет ли кто-нибудь открыть этот замок? Если я оставлю дверь незапертой, то должен буду пенять только на себя. — Нет ни одного замка в мире, который не смог бы открыть опытный взломщик, но их не так уж и много, и они обычно не заходят в такие дома, как этот. В большинстве случаев они работают в Ист-сайде: на Пятой вдоль парка, на Восточной в Саттон-плейс… Я поставил в одной квартире на входную дверь три самых дорогих замка, но они не остановили грабителя, когда он прочел в газете, что хозяева отплывают в Европу. И он обчистил квартиру. Специалист по замкам выскреб опилки из выдолбленного им гнезда и начал вставлять в него огромный механизм. — Ни к чему сообщать в газетах о том, что ты уезжаешь, — продолжал он. — Послушайте, вы случайно не собираетесь продать какие-либо ценности? — А что? — Не указывайте свою фамилию и адрес в рекламном объявлении. Это же просто приглашение для воров. — Я не думал об этом. — Есть много хитростей, которые вы можете устроить, чтобы помешать этим ребятам. Многие оставляют, когда уходят, включенную маленькую лампочку. Это глупо. Любой грабитель в мире знает об этой уловке. Я всегда говорю своим клиентам: если уходите на вечер, в контору, на работу или куда-нибудь еще, не выключайте две-три лампочки, а радио врубите погромче, чтобы его мог слышать каждый, кто стоит у вашей двери. Я называю это дешевой страховкой… — Постараюсь не забыть об этом. — Черт побери, лейтенант, вы вообще ничего не узнали? — Мы делаем все, что можем, мистер Бенджамин. Мы задержали несколько человек для допроса. — И только?! — Послушайте, я знаю, что вы чувствуете, сэр, но мы делаем все необходимое. Мы подключили еще несколько детективов. Не знаю, что еще вам сказать… — Скажите, что схватили этих ублюдков. — Но это было бы неправдой. — Следы все больше остывают, лейтенант. — Знаю, сэр. — Черт побери, мне нужны результаты! Но эта перебранка не принесла ему удовлетворения, и, повесив трубку, он долго сидел в раздумье. На следующий день в половине четвертого он позвонил в коп-тору Джека, но Джек был в суде. Около пяти Пол попытался еще раз и застал его на месте. — Как она? — Паршиво. У Пола нервно дернулось веко. — Что случилось? — Трудно описать: будто наблюдаешь за человеком, погружающимся в песок, и знаешь, что ни черта не можешь поделать. — Она просто не реагирует? — Врачи поговаривают о лечении шоком. Инсулиновым шоком, а не электрическим. Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Ну сколько может человек вынести?! А Джек продолжал: — … форма амнезической кататонии. Она смотрит на предметы и, похоже, видит их, узнает меня, когда я вхожу в комнату, но у нее словно отсутствует всякая эмоциональная реакция. Ее можно повернуть, толкнуть, и она пойдет по комнате так же покорно, как заводная игрушка. Она ест сама, если перед ней поставить еду, но, кажется, не обращает внимания, что именно ест. Съела целую тарелку телячьей печенки прошлым вечером, а вы знаете, как она ненавидит это блюдо. Но она даже не заметила. Как если бы произошло короткое замыкание между вкусовыми нервными окончаниями и мозгом. Когда я прихожу к ней, она знает, кто я, но не осознает, какое отношение я к пей имею. Когда Пол повесил трубку, в кабинет вошел Данди. Он взглянул на его лицо и встревоженно спросил: — Пол, что случилось? — Я не в состоянии об этом говорить, Билл. Только не сейчас. Вечером на улице он заметил боковым зрением подозрительную фигуру, но не остановился и не повернулся, а продолжал идти и смотреть прямо перед собой. Пол шагал быстро, он не мог показать, что бои гея. Жизнь внезапно стала ему очень дорога. Может, это его воображение, может, никого нет, только эхо его собственных шагов, его собственная тень, скользящая по оштукатуренной стене? И все же он не оглядывался, не мог. Оставалось полквартала… — Эй, постой-ка, дядя. Голос прикоснулся к нему, подобно лезвию к позвоночнику. — Стой! Повернись, белая крыса. Он замер, плечи его напряглись в ожидании насилия. — Дядя, я сказал повернуться. Произнесено тихо, слегка подрагивающим голосом. Голос, юноши, звучащий со злой бравадой, чтобы скрыть страх. Это ошеломило его. Боже мой, он боится так же, как и я. И когда Пол медленно повернулся, чтобы взглянуть в лицо своему страху, он услышал, как, щелкнув, открылось лезвие ножа. И его захлестнул яростный гнев. Его бросило в жар. Поворачиваясь и глядя на нападавшего, Пол стал вынимать носок с монетами из кармана. Затем резко взмахнул рукой, стремясь поразить врага самым мощным ударом, на который был способен. Мальчишка с ножом стал отступать в панике, прикрывая руками голову. Вот он повернулся и побежал… Яростный взмах не достиг цели, и Пол едва удержал руку, чтобы монеты не раздробили его собственное колено, но тут же потерял равновесие и упал. Опираясь одной рукой, встал на колено и стал смотреть, как мальчишка, который был чуть ли не в два раза меньше его ростом и весом, убегал от него… Улица была пустынна. Пол поднялся на ноги, но тут у него сдали нервы, он весь затрясся и был вынужден ухватиться за перила лестницы на крыльце соседнего здания. Он вцепился в них и медленно, как тяжелобольной, сел на ступеньку. Его тело пронзило тысячами мелких иголок, перед глазами все поплыло, а прилив неудержимого ликования придал его голосу мощь: — А-а-а-а-а!.. В последние две недели он начал разговаривать с самим собой. Это его немного испугало: не дай Бог заговорить вот так на людях. Теперь он понимал тех, кто ведет себя подобным образом на улице: шагают в одиночку и ведут оживленные споры с воображаемыми спутниками, жестикулируют, отвечают на вопросы, которые никто им не задавал. Таких немало… Обычно сторонишься их и избегаешь встречаться с ними взглядом. Но теперь он их понимал. — Спокойнее, — пробормотал он вдруг. Пол чувствовал, что его переполняет мнимая храбрость, как и того паренька прошлым вечером. Одна случайная победа — и он стал смелым, как вооруженный охранник в тюрьме для слепых… Тебе повезло. Тот мальчишка боялся. Но большинство из них ничего не боятся и запросто могут убить. Он вспомнил свою ярость и подумал: если бы он поступил так с бывалым грабителем, то сейчас был бы мертв или лежал в реанимационной палате, истекая кровью… Его эйфория длилась двадцать четыре часа. Но пора и стать реалистом. Спасли его не храбрость и не примитивное оружие — кучка монет, а страх паренька. Может быть, у того это была первая попытка ограбления. Пол включил телевизор. По одному из местных независимых каналов шел старый фильм из ковбойской серии: один из ковбоев защищает фермеров от наемных убийц. Пол смотрел фильм около часа. Вестерны всегда пользовались успехом, и его удивило, что он не понимал этого раньше. В них была история Америки. Одни люди обрабатывали землю, а другие — на лошадях, стремились эксплуатировать земледельцев. Герой каждого мифа был именно тем героем, который защищал земледельцев от налетчиков на лошадях, а постоянное противоречие заключалось в том, что и сам герой был человеком на лошади. Но все же рациональное зерно в них было: нужно уметь драться за свое добро, иначе громилы на лошадях все отберут. Нужно уметь драться. Вот чему учил герой земледельцев. Мы преподавали этот урок самим себе тысячу лет, но так и не усвоили его. Мне хочется драться. Вот именно, мне хочется драться. Но не следует терять голову. Сердце подсказывает одно, разум другое, и сердце обычно бывает право, но все же не следует терять голову. А внутренний голос нашептывал, что в следующий раз уже будет не испуганный мальчишка, а бандит с огнестрельным оружием. Пистолету может противостоять только пистолет. Джек подал ему стакан. — Ваше здоровье. Пол сел на кушетку. — Значит, тебе кажется, что она действительно чувствует себя лучше? — Доктор Мец сказал, что не теряет надежды. — Они не собираются применять инсулиновый шок? — Он хочет немного подождать — может, ей станет лучше и без него. — Джек подвинул стул и сел, положив локти на обеденный стол. На столе аккуратной стопкой лежала колода игральных карт. Джек, вероятно, замусолил их, играя в солитер. Он выглядел изможденным. — Думаю, больше ничего нельзя сделать. Надо просто ждать. Боже, но легче от этого не становится, папа. Смотреть, как она сидит на краю кровати и собирает пушинки… — Мне бы хотелось повидать ее. — Поверьте, вам от этого не станет лучше. — Эти доктора не хотят, чтобы я с ней встретился. — Я спрошу Меца, возможно, удастся что-то сделать. Пол проглотил ядовитое замечание. Он знал, что если поднимет шум, то ему разрешат встретиться с дочерью, но было ли для этого достаточно оснований? И все же сейчас они вели себя так, словно он бедный родственник, да еще больной какой-то заразной болезнью. Он чувствовал себя оскорбленным. Но Джек казался каким-то жалким, глазами он умолял Пола больше не задавать ему вопросов, на которые он все равно не мог ответить. Пол поставил пустой стакан. В последнее время он много пил. Ну, это понятно, об этом он не станет беспокоиться, сейчас хватает дел поважнее. — Прошлым вечером на меня напали, — произнес Пол. — Паренек на улице. У него был нож. Вероятно, хотел меня ограбить. — Вы полагаете?.. — Я испугал его, — произнес Пол с гордостью. Джек смотрел на него с открытым ртом. — Вы испугали… — реакция его была комичной. Полу с трудом удалось сдержать улыбку. — Ради Бога, папа… — Очевидно, мне повезло. Негритянский парень, лет двенадцати-тринадцати. У него был нож, но, кажется, он не знал, что с ним делать. Я закричал на него и хотел уже ударить — я был взбешен. Понимаю, что поступил необдуманно. Если бы он был чуточку опытнее, то исполосовал бы меня. — Боже, — прошептал Джек. — Но потом я увидел, что он убегает… — А… где это произошло? — Недалеко от моего дома. На Семьдесят четвертой между Уэст-эндом и Амстердам-авеню. — Поздно вечером? — Не очень поздно, нет. Часов около одиннадцати. — Что сделала полиция? — Ничего. Я не заявил. — Боже, папа, вам следовало… — А, к черту, я его толком-то не разглядел. Что бы они сделали? Пока бы я добрался до телефона, тот паренек пробежал бы уже кварталов шесть. — Все могло кончиться гораздо хуже. — Ну, правда, я разозлился. Никогда еще я не был так взбешен. — И стали избивать этого мальчишку? Боже, как это глупо… — Ну, я тогда не очень-то хорошо соображал. Я ни разу не ударил его… Он побежал в тот момент, когда я замахнулся. У меня в руке была кучка монет — видимо, он принял их за нечто более опасное. Но, а если бы это был не испуганный паренек, а закоренелый преступник? — Вы на что-то намекаете, да? — Джек, они на каждой улице. Нападают на людей даже днем. Они спокойны, словно контролеры, расхаживают по вагонам в метро. Что мы должны делать?.. Что я должен делать? Поднять руки и звать на помощь? — Ну, скорее всего, если вы не будете нервничать и отдадите им деньги, они оставят вас в покое, папа. Большинству из них нужны деньги. Не так уж много таких, как те, кто убил маму. — Значит, мы должны подставлять вторую щеку, да? — Пол резко поднялся. — В следующий раз, когда один из этих ублюдков нападет на меня на улице, у меня в кармане будет оружие. — Постойте… — Что же мне ждать, когда очередной грабитель нападет на меня и ткнет ножом? Джон, вы знаете людей в конторе районного прокурора. Мне нужно разрешение на оружие. — Это не так просто, папа. — Я где-то читал, что полмиллиона ньюйоркцев владеют огнестрельным оружием. — Разумеется. Однако очень многие держат оружие незаконно, это нарушение закона Салливана — можно получить до двадцати лет за ношение оружия без разрешения. — А владельцы магазинов, которые хранят пистолеты под кассовыми аппаратами? Как же они? — Папа, это другое разрешение. Бюро лицензий выдает разрешение двух категорий: на хранение оружия в помещениях и на ношение. Вероятно, вы смогли бы получить разрешение на хранение оружия в квартире, если бы захотели оставить у себя захваченный в бою немецкий «люгер» или что-нибудь в этом роде, но совершенно другое дело получить разрешение на ношение оружия на улице. — А как же тогда получают разрешение гангстеры? — В нашем городе продажные власти, папа, и все это знают. Если у вас есть десять-двенадцать тысяч, чтобы подмазать кое-кого, то вы можете получить такое разрешение. Это несправедливо, но так уж выходит. Цена безбожная, но для мафии смехотворная. Однако я никогда не слышал, чтобы простой гражданин, уважающий закон, захотел бы истратить такую кучу денег на оружие. А если бы вы пошли на это, вас бы взяли на заметку как потенциального преступника. В вашей квартире установили бы подслушивающее устройство, и вам пришлось бы жить под постоянным наблюдением. Этого вы хотите? — Единственное, чего я хочу, так это иметь возможность защититься. — Вы не думали о том, чтобы уехать из города? — А ты? — ответил Пол вопросом на вопрос. — Думал. Как только Кэрол встанет на ноги, мы выберемся из этой чертовой дыры. Я уже начал просматривать объявления о продаже недвижимости. Советую вам сделать то же самое. — Нет, я не уеду. — Почему? — Я здесь родился и прожил всю свою жизнь. Я уже пытался жить в пригороде. Не получилось. Я слишком стар, чтобы что-то менять в своей жизни. — Но теперь все не так, как было раньше, папа. Когда-то здесь можно было жить, не опасаясь за свою жизнь. Это было сказано с желчью, которой прежде не замечалось у Джека. Пол покачал головой. — Я не убегу. Это исключается. — Почему, черт возьми? Что вас тут держит? Слишком трудно было это объяснить. Пол не мог позволить кучке дикарей выгнать себя из своего дома. Но как это выразить словами, чтобы не стать похожим на героя старого ковбойского фильма? — Значит, ты не поможешь мне, Джек, получить разрешение на ношение оружия? — Не могу, папа. У меня нет таких связей. — Я вижу, даже если бы они и были, ты бы не помог мне. Тебе не нравится сама идея? — Да, не правится. Я не думаю, что оружием можно решить проблему. — Наступило время возродить наше самоуважение, — твердо сказал Пол. — Никто не должен ходить по улицам полупарализованным от страха, боясь, что кто-нибудь выскочит из-за угла с ножом. Люди не могут так жить. — И вы думаете, что револьвер в вашем кармане вернет вам самоуважение и даст возможность почувствовать себя великаном? — Н-да, теперь это похоже на диалог из старого кино. — Вы обманываете себя, папа, — продолжал Джек. — Вы хоть когда-нибудь имели дело с револьвером? — Я служил в армии. — Вы были писарем в штабе, а не пехотинцем в боевом подразделении. — Тем не менее нам приходилось проходить боевую подготовку. Я имел дело с оружием. — С винтовками. Это совсем не одно и то же. Револьвер — очень хитрая штука, папа. Люди, которые не умеют с ним обращаться, зачастую дырявят себе колени. А что будет, когда он увидит ваш револьвер? Боже, он сделает из вас решето. Послушайте, забудьте-ка все это. Оружие не панацея, папа. Пули никогда не отвечали ни на какие вопросы… — Дело не в вопросах. Я хочу защищать свою жизнь. Почему в наше время такое простое желание кажется аморальным? Зазвонил телефон. Пол открыл глаза. Обстановка была незнакомой; пытаясь сориентироваться, он повернулся и увидел аппарат. Протянул к нему руку, снял трубку — услышал усталый женский голос: — Семь тридцать, сэр, вы просили вас разбудить. Тут Пол вспомнил, что он не дома, а в командировке, в Таксоне. Отель. Даже кондиционер не мог справиться с аризонской жарой. Он быстро проглотил завтрак в кафе и пошел на стоянку, к взятой напрокат машине. Жара уже вновь набирала силу, обещая еще один знойный день. Пол сел в машину и завел мотор. На рулевом колесе сияло солнце, к ободку почти невозможно было прикоснуться. Уильямсон рассказал ему о нескольких жутких убийствах. Здесь люди тоже были напуганы. Никуда не скроешься от этой заразы. О грабежах и убийствах всегда говорили как о вещах, которые происходят в крупных городах. Но и здесь росла преступность, и Уильямсоп возил револьвер в отделении для перчаток в своем «кадиллаке». Пол завидовал ему. Два дня назад он спросил, где Уильямсон достал оружие и как получил на него разрешение. — Для того чтобы его купить, разрешение не нужно. Конечно, необходимо оружие зарегистрировать согласно федеральному закону, но вам не могут отказать в продаже его, если вы не были судимы. Формально предполагается, что вы не носите оружие с собой, и полицейские арестуют вас, если поймают с оружием в кармане, но я никогда не слышал, чтобы кого-либо арестовали за то, что он держит эту штуковину в машине или у себя дома. И, разумеется, можно получить у местных полицейских разрешение на ношение оружия, если вам оно действительно нужно. Не то что у вас на Востоке. Тут все придерживались правых взглядов, это был штат сторонников Голдуотера. Полу не нравилась их политика. Они настаивали на вашем праве умереть, если у вас не было денег на дорогое медицинское обслуживание в частной клинике. Они видели коммунистов за каждым кустом и хотели бы забросать нейтронными бомбами Москву и Пекин. Вы имели право на комфортабельное передвижение, если могли уплатить за «кадиллак» — системы общественного транспорта в Таксоне не было… Главная контора фирмы Джэйнчилла занимала три верхних этажа нового высотного здания у подножья гор. Здание было из пластика и стекла, холодное, как компьютер. Полу выделили комнату. Длинный стол был завален гроссбухами и документами. Утро он провел наедине с колонками цифр, в двенадцать часов поехал в ресторан, чтобы встретиться за обедом с Джорджем Энгом. Предстоял разговор о финансовой ревизии, которую Пол проводил в местной фирме. По пути он застрял в дорожной пробке. На углу неподалеку от его машины находился небольшой магазин, в витрине которого были рыболовные принадлежности, велосипеды и оружие, охотничьи винтовки, двустволки, множество систем револьверов и пистолетов, о существовании которых он даже и не подозревал. Он внимательно смотрел на них… Позади прозвучал сигнал. Пробка рассасывалась. Пол проехал перекресток. Вытянув шею, он тщетно пытался разглядеть название улицы. Идиот позади него снова нажал на сигнал, и Пол увеличил скорость, он понял, что едет по Четвертой авеню: нетрудно будет найти это место… В субботу Пол провел полдня на работе, пообедал в закусочной, поехал на Четвертую авеню и оставил машину на ближайшей стоянке. Без труда нашел магазин спортивных товаров. Войдя в него, сказал: — Мне хотелось бы купить револьвер. В самолете он задремал, прислонив голову к плексигласовому окну. Рядом прошла стюардесса — она проверяла, застегнуты ли ремни у пассажиров. Огни Нью-Йорка сливались в одно зарево в тумане, висевшем над городом. Самолет сделал круг на посадку и приземлился в аэропорту Кеннеди. По пути к багажному отделению Пол остановился у киоска, чтобы выбрать подарок для Кэрол; она всегда любила горьковатый шоколад. Он купил несколько плиток датского шоколада и положил их в портфель поверх бумаг, под которыми скрывался револьвер 32-го калибра марки «Смит энд Вессон» и шесть пачек патронов по пятьдесят штук в каждой. Забрав свой чемодан, он вышел на тротуар, размышляя, стоит ли тратить пятнадцать долларов на такси; в конце концов сел в автобус, идущий от аэропорта до автовокзала на Ист-сайд в Манхэттене, а оттуда добрался на такси домой. В квартире было душно, хотя на улице стоял прохладный вечер. Пол раскрыл окна и пошел с портфелем в ванную. Опустив крышку туалета, он сел на нее, вынул револьвер и долго его рассматривал. В четверг утром Пол положил револьвер в карман и отправился на работу. Ему было трудно дышать в переполненном вагоне метро, и когда вагон наклонился и какой-то человек оперся на него, он грубо оттолкнул его — обладание револьвером делало его надменным. Теперь придется контролировать себя… В одном вагоне с Полом ехал полицейский. Он стоял и наблюдал за всеми безучастным взглядом. Пол не смотрел на него, боясь выдать себя ненароком. Он потратил десять минут, переставляя зеркала в квартире, чтобы оглядеть себя со всех сторон и убедиться: револьвер в кармане брюк не слишком заметен. Он знал, что полицейский не сможет разглядеть у него оружие, но нервы его были напряжены до предела, и он поспешно вышел на платформу, как только открылись двери. Револьвер был маленький: компактная пятизарядная модель с коротким стволом и металлической дужкой над бойком, не дававшей ему цепляться за одежду. Пол сказал продавцу магазина, что ему нужен револьвер, который не должен занимать много места. Продавец пытался всучить ему однозарядный пистолет 22-го калибра, но Пол отказался, пояснив, что не такой он хороший стрелок, чтобы чувствовать себя в безопасности с одним патроном в стволе. Продавец понимающе улыбнулся и прошептал: «Все имеют право держать оружие в ящичке для перчаток — должно быть, это вам и нужно, не так ли?» Револьвер был очень легким. Пол спросил, нет ли поблизости тира, где он мог бы потренироваться, и продавец направил его в стрелковый клуб, расположенный в десяти милях от города в горах. Пол уплатил два доллара и провел в тире половину субботы и все воскресенье, расстреляв несколько сотен патронов. К концу воскресенья уши его почти ничего не слышали, правая рука онемела от частой отдачи, но он был уверен, что сможет попасть в цель размером с человека с расстояния в несколько ярдов, а для самозащиты этого достаточно. Воскресным вечером он тщательно почистил револьвер, смазал его, завернул в носок и аккуратно уложил на дно портфеля. Лишь при посадке в самолет он испытал несколько неприятных минут, когда осматривали пассажиров. Но Пол не был похож на похитителя самолетов или контрабандиста и сам знал это. В портфель заглянули, но ничего из него не вынимали. Пол решил, что лучше рискнуть нарушить закон, чем испытывать страх за свою жизнь. Только уголовники и дураки попадают в тюрьму. Если его когда-либо схватят с револьвером в кармане, то возникнут проблемы. Но он понимал, что ничего страшного не произойдет: у него есть Джек, а у того связи. К тому же существовало достаточное моральное оправдание, чтобы рассчитывать, в худшем случае, на символическое наказание по какому-нибудь мелкому обвинению или на условный приговор. Попадали в тюрьму те, кого хватали на месте совершения крупных преступлений. И если у человека были мозги, он мог найти способ избежать тюремного заключения даже при подобных обстоятельствах. В этом порочность системы. В прошлом году Джек защищал в суде пятнадцатилетнего мальчишку, обвиняемого в том, что он, угрожая кассиру магазина ножом, взял из кассы восемнадцать долларов. По всему магазину были развешены объявления, что он контролируется кинокамерами, но пятнадцатилетний пацан не умел читать. Его взяли через двадцать четыре часа. «Конечно, мне пришлось заставить его признать себя виновным, — устало сказал Джек Полу. — Терпеть не могу заключать сделки с прокурорами, но так уж приходится поступать. Однако знаете, что больше всего меня огорчает? Этого парнишку научат читать, но не научат отличать добро от зла. Вероятнее всего, через неделю после освобождения его схватят за ограбление магазина, в котором не будет охранных устройств. Или он войдет в лавку и попытается ограбить кассу, а хозяин разнесет ему голову». Когда с приветствиями и рукопожатиями сослуживцев было покончено, Пол подошел к столу и позвонил Джеку в контору. — Я несколько раз пытался дозвониться до тебя… — Я был в больнице. — У тебя ужасный голос. Что случилось? — Только не сейчас… Папа, может, мы встретимся где-нибудь в обеденный перерыв? Сегодня утром два дела в суде, но я буду свободен после одиннадцати тридцати. — Конечно. Но можешь ли ты, по крайней мере… — Не хотел бы. Послушайте, я зайду к вам в контору около двенадцати. Пожалуйста, подождите меня. Большую часть утра Пол провел у компьютера, диктуя цифры программистам, он немного отвлекся от тяжелых дум. Джек не из тех, кто играет с чувствами. Это должно иметь какое-то отношение к Кэрол… Пол звонил прошлым вечером, он постоянно держал связь из Аризоны. Кэрол поправлялась, врачи рассчитывали выписать ее через несколько недель… Пол вернулся к себе в кабинет без десяти двенадцать. В двенадцать пятнадцать он начал нервничать. Нарисовал замысловатую фигурку в записной книжке, спустился в холл и помыл руки, вернулся в кабинет, надеясь, что увидит там Джека, но его там не было. Поигрывая револьвером, он сел за стол. Когда зазвонил внутренний телефон, Пол сунул револьвер в карман, посмотрел на дверь и увидел, что входит Джек, еле волоча ноги; тусклые глаза и опущенные уголки губ говорили об отчаянии и тревоге. Джек ногой закрыл за собой дверь. — Ну, в чем дело? — Позвольте мне сесть, — Джек подошел к обитому кожей креслу и упал в него, словно боксер на табуретку в углу ринга после надцатого раунда. — Боже, как жарко для этого времени года. — Что с Кэрол, Джек? — Очень плохо. — Но она ведь поправлялась… — Это не совсем так, папа. Я просто не хотел беспокоить вас по междугородному телефону. И немного приукрасил положение дел… Пожалуйста, не смотрите на меня с таким укором. Я думал, что так будет лучше. Какой смысл беспокоить вас? Вы не смогли бы как следует работать или бросили бы все и примчались к ней. Но толку-то? Уже две недели даже мне не позволяют с ней видеться. — В таком случае, я бы предложил, — произнес Пол сквозь зубы, — пригласить другого психиатра. Похоже, что этого человека самого надо лечить. Джек покачал головой. — Нет, он хороший психиатр. Мы консультировались еще с тремя психиатрами. Их мнение совпадает. Один из них возражал против лечения инсулином, но они вое согласились с поставленным диагнозом и курсом лечения. Это не их вина, папа. Просто ничего не вышло. — О чем ты говоришь? — Папа, применяли гипноз, дважды инсулиновый шок, и ничто не помогло. Она не реагирует. Каждый день все глубже уходит в себя. Вам необходима точность? Я могу наговорить кучу всяких научных терминов. Кататония. Преждевременное слабоумие. Пассивная шизоидная паранойя. Меня забрасывали фрейдистскими жаргонами, как кирпичами. Все сводится к тому, что она по-режила нечто такое, что не может принять. — Джек закрыл лицо руками. — Боже, папа, сейчас она превратилась в тряпичную куклу. Пол молча смотрел на опущенную голову Джека. Он знал вопрос, который нужно задать; ему пришлось заставить себя задать его. — Что же они хотят сделать? Джек долго не отвечал. Наконец он поднял голову. Лицо его было серым, глаза помутнели. — Они хотят, чтобы я подписал документы на помещение Кэрол в закрытую психиатрическую лечебницу на неопределенный срок. В учреждение, предназначенное для лечения безнадежных и почти безнадежных больных. Мне предстоит принять решение, — сказал Джек, — и я приму его, но мне нужен ваш совет. — Что произойдет, если ты подпишешь эти бумаги? — Ничего, я полагаю. Ее будут держать в той же больнице. Но это ведь обычная больница. Страховка почти кончилась. Когда не останется денег, ее оттуда вышвырнут. Папа, она даже не может сама есть. — А если ее поместят в закрытую психиатрическую лечебницу? — Я проверял. У меня есть полис, в котором это предусмотрено. Шестьсот долларов в месяц. Доктор Мец рекомендовал санаторий в штате Нью-Джерси. Там плата немного выше, но я оплачу разницу. Дело не в деньгах, папа. — Это лечение в закрытом учреждении — оно навсегда? — Никто не может этого знать. Иногда оттуда выписываются, после нескольких месяцев или после нескольких лет… — Тогда почему ты советуешься со мной? — гневно спросил Пол. — Послушайте, я люблю ее. Нельзя просто отправить человека, которого любишь, и отвернуться от него. — Кажется, никто не просит нас отворачиваться. — Я мог бы взять ее домой, — пробормотал Джек. — Стал бы кормить, мыть в ванной. — И насколько бы тебя хватило? — Можно нанять сиделку… — Все равно это не жизнь, Джек. — Роузин и Мец твердят то же самое. — Тогда у нас нет выбора. Когда Джек ушел, Пол вынул из кармана револьвер. Только с ним он чувствовал себя спокойнее. Убийцы! Теперь к их долгам добавится и этот. — У них нет права так поступать с нами. Их надо остановить. С Лексингтон-авеню он доехал на автобусе до Шестьдесят восьмой улицы. Поужинал в закусочной, прошел несколько коротких кварталов до Семьдесят второй и Пятой улиц и направился в Центральный парк. Стояли серые сумерки, дул холодный ветер, падали листья, люди выгуливали собак. Тускло светили уличные фонари. Шел он медленно, словно утомленный после целого дня тяжелой работы. Именно в это время вечером они набрасываются на усталых прохожих. Хорошо, думал он, нападите же на меня. Пол едва сдерживал кипевший в нем гнев. Он шел, засунув руки глубоко в карманы. Никому бы и в голову не пришло, что он вооружен. Смелее. Подходите — и получите свое. Двое юношей, джинсы, жидкие волосы до плеч, прыщавые лица. Идут навстречу ему, сунув большие пальцы рук за ремень. Ищут повода. Подходите — и получите сполна. Они прошли мимо, даже не взглянув на него; Пол услышал фрагмент разговора: — …сногсшибательно, дружище, потрясающе. Самый дрянной фильм, который я… Двое парнишек, идущих домой из кино. Ну, им не следует одеваться на манер хулиганов, это приведет к беде. Сумерки сгущались. Пол шел по дорожке, мимо которой к театру неслись редкие такси. Впереди прогуливалась пожилая пара, охраняемая доберманом на поводке. Пола обогнали три молодые пары, прекрасно одетые, они явно опаздывали на спектакль в Линкольновском центре. Полицейский на мотоцикле, заинтересовавшись Полом, приподнял стекло шлема: каждый одинокий прохожий был подозрителен. Он спокойно посмотрел на полицейского. Мотоцикл умчался. Пол сел на скамейку посреди парка и дождался, когда стало совершенно темно. Тогда он поднялся и продолжил прогулку. Западная часть Центрального парка. Он прошел с квартал на север, затем на Семьдесят третью улицу, потому что вряд ли кто-нибудь мог напасть на него на Семьдесят второй, здесь было слишком много народу. Колумбус-авеню. Теперь темный длинный квартал к треугольнику Амстердам-авеню — Бродвей. Никого. Он перешел площадь и мельком взглянул на Бродвей. В квартале отсюда на него напал мальчишка с ножом. Теперь попытайся еще разок. Семьдесят третья улица и Уэст-энд-авеню. Пол стоял под уличным фонарем и смотрел в направлении своего дома, расположенного в двух кварталах к югу. Ничего зловещего. Черт побери, где вы? Становилось все холоднее. Но он пошел в другом направлении. Дошел до Семьдесят четвертой улицы и опять вернулся на Амстердам-авеню. Пройдя половину квартала, Пол узнал те каменные ступеньки, где чуть не упал после того, как мальчишка убежал. Амстердам-авеню. Пол свернул за угол и ускорил шаг. К Западным восьмидесятым улицам. Теперь он находился в районе смешанного населения; добротные дома возвышались над ветхими строениями. Раньше он никогда не ходил здесь пешком по вечерам. В ногах уже чувствовалась усталость. Стало еще холоднее. Пол дошел до перекрестка и посмотрел на указатель улицы: Восемьдесят девятая и Колумбус-авеню. Он повернул на запад. Двое юношей на тротуаре — пуэрториканцы в тонких курточках. Прекрасно, подходите. Но они лишь проследили за ним взглядом. Разве я выгляжу слишком опасным? Что с вами, неужели я не похож на легкую добычу? Или вы способны нападать только на женщин? Набережная реки. На верхнем этаже одного из домов была вечеринка: ветер доносил звуки рок-музыки, из открытого окна вылетел бумажный стаканчик — отбросы цивилизованных развлечений. Трое молодых людей грузили чемоданы в «фольксвагеп» по привычной системе: один выносил сумки, второй отправлялся за следующей партией, третий охранял машину. Это безумие. Нельзя допустить, чтобы кто-то был все время настороже. Пол пересек набережную и пошел к лестнице. Здесь тоже небольшой парк. На фоне огней деревья казались прозрачными. Пол прошел по тропинкам, мимо площадки для игр, вдоль склонов. Рощица хилых от смога деревьев; здесь темнота достигала вязкости сиропа. Вы здесь, я чувствую вас. Следите за мной, ждете меня. Выходите же! Но за деревьями никого не было. Снова тропка; конец парка, недалеко Семьдесят вторая улица. И снова никого. Пол весь продрог, ноги гудели. До его дома было всего несколько кварталов. Приближаясь к парковой лестнице, краем глаза Пол заметил легкое движение и услышал тихий вкрадчивый голос: — Эй, подожди минуточку. Пол остановился. Высокий мужчина, очень высокий и ужасно худой, сутулый. В коротком пиджаке. Узкий череп, рыжеватые волосы, нервно подрагивающие плечи. Судя по всему, наркоман. Охотничий нож, сверкающий в полумраке. — У тебя есть деньги, приятель? — Возможно. — Да… дай сюда. — Наркоман облизнул верхнюю губу, как умывающаяся кошка, и направился к Полу. — Значит, вот оно, — выдохнул Пол. — Что? Эй, гони деньги, дружище. — У вас будет масса неприятностей. Шаг вперед, наркоман остановился почти на расстоянии вытянутой руки. — Эй, я не хочу тебя резать. Ну-ка, гони деньги и проваливай! — произнес он нервным голосом. Нож почти не дрожал, лезвие направлено вверх. Не разговаривай с ним. Просто стреляй. — Дружище, деньги! Гони деньги! Пол вынул револьвер из кармана и три раза нажал на курок. Наркоман, отпрянув назад, руками зажал раны. На его лице появилось выражение недоумения и боли. Он ударился о железные перила и упал набок. Пол хотел было выстрелить еще раз, но наркоман уже не двигался. Ошалев от происшедшего, Пол ввалился в квартиру и долго стоял — потный, дрожащий, в ногах кололи иголки. В «Таймс» об этом ничего не упоминалось. «Дейли иьюс» поместила два маленьких абзаца на десятой странице: «Прошлым вечером в парке на Набережной был обнаружен труп Лероя Марстона, 24 лет. Марстон условно освобожден из тюрьмы в Аттике две недели назад после отбытия двух месяцев заключения из общего срока пять лет за вооруженное ограбление. При вынесении ему приговора три года назад Марстон признался, что употреблял героин. Полиция отказалась строить предположения относительно того, связана ли его смерть с наркотиками. В Марстона стреляли три раза из револьвера мелкого калибра. Нападавший, или нападавшие, задержаны не были». Его ищет полиция. Ну, этого можно было ожидать. Вряд ли его найдут. Это легко читалось между строк в «Дейли ньюс». Полиция считает, что Марстон попытался обмануть торговцев наркотиками и торговец застрелил его. Прекрасно: пусть вытащат нескольких торговцев наркотиками на допрос. Хоть на улицах их будет поменьше. Но впредь ему нужно быть более осторожным. Полночи просидев в гостиной с револьвером, Пол хладнокровно оцепил происшедшее. Он допустил несколько ошибок: не удостоверился, мертв ли Марстон, не замаскировался; если бы оказался хоть один очевидец, его легко бы опознали. Он пришел прямо домой, и не исключено, что привратник, если его допросят, вспомнит время прихода Пола. Значит, впредь… Что это такое я собираюсь делать? К черту! Он не хотел лгать самому себе. Улицы и парки — места общественные. Он имеет право ходить где захочет и когда захочет. И любой, кто попытается напасть на него или ограбить, должен понимать, что рискует жизнью. А он, остановив Марстона, предотвратил Бог знает сколько преступлений… В понедельник в обеденный перерыв Пол отправился в Вилледж, походил по магазинам на Восьмой улице, Грипвич-авеню, а затем на Четырнадцатой улице. Купил темный свитер без пуговиц, пиджак — темно-серый. С изнанки же он был ярко-красный, — кепку таксиста, пару перчаток лимонного цвета. В тот же вечер около десяти часов он доехал на автобусе до Девяносто шестой улицы и прошел в Центральный парк. На нем была кепка и пиджак серого цвета. Теперь подходите! Он пересек весь парк, но не увидел никого, кроме двух велосипедистов. В наши дни все боятся этого парка. Грабители перебрались в другие места. У ограды перед Пятой авеню Пол повернул возле детской площадки и зашагал обратно к центральпой аллее, но тут увидел неподвижную фигуру на скамейке, насторожился и стал медленно пробираться между деревьями, сдерживая дыхание. Пол уловил едва заметное движение на скамейке. Присмотрелся… На скамейке, завернувшись в изодранное старое пальто, лежал старик, вероятно, пьяный. Но не это встревожило Пола: рядом был кто-то еще, он это почувствовал. Потом он заметил тень, скользившую позади скамейки. Пол ждал. Это мог быть любопытный мальчишка или полицейский. Но вряд ли… Слишком уж крадучись он двигался… Теперь тень было видно лучше… негр в обтянутых брюках, кожаном пиджаке, спортивной шапочке, надвинутой на глаза. Он бесшумно подошел к спинке скамейки и внимательно осмотрелся. Пол замер. Пальцы сжимали в кармане револьвер. Негр обошел скамейку и вынул руку из кармана. Пол услышал резкий щелчок — выскочило лезвие ножа. Он собирался ограбить этого бедного пьяного. Негр снова огляделся и склонился над пьяным. Пол вышел из-за деревьев. — Встать! — сказал он очень тихо. Негр бросился бежать, пытаясь укрыться среди деревьев. Пол выстрелил. Этот звук остановил негра — он медленно повернулся. Он думает, что я полицейский. Дрожа от гнева, Пол нацелил на негра револьвер и внимательно посмотрел ему в холодные, как ледышки, глаза. Грабитель поднял руки вверх. Но, увидев его ухмыляющееся лицо, Пол вздрогнул, будто его ударило током. Он вошел в круг света: было важно, чтобы грабитель увидел его. На лице негра заиграли желваки. — Эй, приятель, что происходит? Из ствола револьвера вырвалось пламя, а пороховой дым ударил Полу в ноздри. Пуля попала в живот негру. Пол выстрелил еще раз, тот упал и пополз к деревьям. Поразительно, насколько живуч человек. Пол выстрелил еще дважды, в голову. Потом взглянул на пьяного. Тот не шевелился. Жив ли он? Подойдя к нему, Пол услышал похрапывание. Пора уходить. Поблизости мог оказаться полицейский. Пол направился к забору, который окружал бассейн; повернул вправо и пошел вдоль крутого лесистого склона параллельно забору, чтобы никто не заметил его. Через каждые несколько секунд он останавливался и прислушивался. Люди наверняка слышали выстрелы, но не встревожились, решив, что это выхлопы грузовика. Главное, чтобы никто его не увидел. Прохожий, которого он не заметил, или же еще один пьяница, лежавший в тени деревьев. Пол снял пиджак и вывернул его наизнанку красным цветом наружу, сунул в карман кепку и перчатки. Револьвер положил в передний карман брюк вместе с четырьмястами долларов. Если полицейский по какой-либо причине остановит его и обыщет, он найдет доллары. Пол знал, что деньги в таких случаях нередко помогают… В своем почтовом ящике Пол обнаружил ксерокопию письма-обращения, разосланного квартальной ассоциацией Уэст-энд-авеню и подписанного в форме факсимиле Хербертом Эпстейном. «Глубокоуважаемый житель Уэст-энд-авеню! Жители нашего района глубоко и серьезно обеспокоены неотложным делом безопасности на улицах. Данные полиции показывают, что наркоманы и грабители чаще всего нападают на мирных граждан на темных или слабо освещенных улицах; доказано, что улучшение освещения на городских улицах сокращает преступность на 75 %. Наша квартальная ассоциация надеется купить и установить систему полного уличного освещения на Уэст-энд-авеню, на боковых улицах — 70-й и 74-й. Для такого типа освещения в городском фонде нет денег. Многие соседние ассоциации уже проявили инициативу в покупке системы освещения для своих районов. Стоимость одного фонаря составляет 350 долларов; личные взносы всего лишь по 7 долларов с каждого жителя дадут нам возможность залить наш район ярким светом и значительно снизить процент преступности. Ваш взнос разрешено вычесть из суммы подоходного налога. Пожалуйста, внесите сколько сможете для своей собственной безопасности. С искренней благодарностью, Херберт Эпстейн». Пол оставил письмо на столе, чтобы не забыть выписать чек. Когда-то давно он по уик-эндам навещал своих дядю и тетю в Рокавэе. О ранге и важности местных заправил можно было судить по яркости уличного освещения возле их домов: единственные люди, у кого были причины опасаться за свою жизнь. Во вторник они отвезли Кэрол в санаторий возле Принстона. Пол увидел ее впервые за последние несколько недель и, хотя готовился к этой встрече, не смог скрыть своего потрясения. Она выглядела на двадцать лет старше. Не осталось и следа от той шаловливой девочки с трогательной улыбкой. С таким же успехом она могла быть манекеном в витрине. Джек все время говорил с ней мягким голосом — беспечная, ничего не значащая беседа. Но было ясно, что Кэрол не знает о своем существовании, не говоря уже о существовании своих близких. Им придется за это заплатить, со злостью подумал Пол. Возвращаясь домой в поезде, он сидел рядом с Джеком и глядел в окно на косой серый дождь. Джек молчал. Казалось, его измотали бесплодные попытки расшевелить Кэрол. Пол пытался найти утешительные слова, но понял, что таких слов просто нет. Видя, как тяжело Джеку, Пол чувствовал себя более сильным. Он не сломлен и принимает на себя всю ношу. Вечером Пол прошел по улицам, но никто на него не напал. В полночь он вернулся домой. В среду утром он позвонил лейтенанту Бригсу, детективу из отдела по расследованию убийства. У полиции не было новостей о грабителях, которые убили Эстер и разрушили жизнь Кэрол. Полу вполне хватило праведной смелости, чтобы заставить лейтенанта высказать свои сожаления и извинения голосом кающегося школьника. В тот же вечер Пол решил вторгнуться в новую часть городской пустыни. На метро доехал до Четырнадцатой улицы и прошел в район стоянки грузовиков под скоростной магистралью Уэст-сайда. Под крышами погрузочных площадок складов спали бродяги; на огромных серых дверях грузовых отсеков висели внушительные замки. На боковых улицах в тени возвышающейся трассы освещение было очень слабым, гигантские грузовики выстроились неровными рядами, наполовину заблокировав узкие проезды. Он обнаружил автомобиль, стоявший боком к тротуару. Впечатление было такое, будто водитель откатил его с проезжей части дороги и ушел за техпомощью. Машина была разграблена: капот поднят, крышка багажника тоже, сама машина стояла на кирпичах и камнях без колес. Окно в двери водителя разбито. Посмотрев на поднятую крышку багажника, Пол понял, что ее взломали: защелка крышки была искорежена. Пол почувствовал, как его охватывает ярость. Устроить им ловушку, подумал он, сжимая револьвер в кармане. В среду утром он позвонил в контору проката автомобилей и заказал машину на вечер. В половине одиннадцатого Пол направился на машине по скоростной магистрали Уэст-сайда, доехал до поворота на Восемнадцатую улицу и спустился по булыжной мостовой к въезду в район складов. На Шестнадцатой улице мимо него медленно проехала патрульная полицейская машина, и полицейские, сидевшие в ней, взглянули на него без всякого интереса. Примерно через квартал Пол нашел место между двумя стоявшими грузовиками, подальше от уличных фонарей. Там он поставил машину, нацарапал на клочке бумаги корявым почерком: «Кончился бензин — скоро вернусь» — и подсунул его под «дворник» на ветровом стекле. Так обычно поступают автомобилисты, чтобы избежать штрафа. Он тщательно запер дверцы и пошел прочь от машины, всем своим видом выражая досаду, потом вернулся кружным путем и укрылся в тени между близко поставленными трейлерами. Кто-то должен охранять город. Вероятно, полицейские этого не делали. Он провел в районе два вечера подряд и видел всего одну патрульную машину. Значит, это должен делать я, не так ли? Ему пришлось прождать почти час. Но наконец они приехали — двое молодых людей в обшарпанном фургоне. Они очень медленно проехали мимо машины Пола. Один из них опустил окно и вытянул шею, чтобы прочитать записку под «дворником». Пол напрягся. Молодые люди оживленно о чем-то разговаривали, но ему не было слышно их слов; затем фургон умчался, а Пол спрятался между двумя трейлерами. Подождет еще полчаса, и хватит… Но вот снова показался старый фургон. Подкатил к машине Пола. Значит, они объехали вокруг квартала. Убедились, что поблизости нет полицейских. Они вышли из фургона и открыли его заднюю дверцу. Пол наблюдал за тем, как они вынимают инструменты — монтировку, еще что-то. Очень профессионально. Когда они подняли капот, Пол застрелил обоих. В четверг утром Пол вернул машину в бюро проката и отправился к себе в контору. Почти весь день он провел в угловом кабинете, занимаясь обычной бухгалтерской работой. Однако сосредоточиться ему было очень трудно… Да еще Энг рассказал кое-что. Джордж Энг принадлежал к числу богатых либералов. Он жил в прекрасном доме на Парк-авеню, и дети его учились в частной школе. Но и Энгу пришлось потратить полчаса на горькие возмущенные жалобы по поводу одичавших подростков, которые вымогают деньги у детей возле школы, а если денег нет, избивают их ради развлечения. Несколько дней назад младший сын Энга прихромал домой весь в синяках. Полиция не нашла тех, кто на него напал… Ужинал Пол с Джеком, говорили о Кэрол. Вчера Джек ездил к ней — никаких изменений. С каждым днем надежд оставалось все меньше. Позднее в тот вечер в Ист-виллидж Пол застрелил мужчину, спускавшегося по пожарной лестнице с переносным телевизором. Конец недели не был богат новостями. Но полиция постепенно начала делать определенные выводы, и на первой странице воскресного номера «Таймс» появилась следующая заметка: «Народный мститель на улицах. Трое мужчин с уголовным прошлым и двое молодых людей, ранее подвергавшиеся аресту за распространение наркотиков, были обнаружены застреленными в четырех районах Манхэттена в течение последних десяти дней. Инспектор Фрэнк Очоа, которому поручили в пятницу вести дело, окрестил его «делом о народном мстителе». Очоа заявил, что никаких связей между пятью жертвами, за исключением их «уголовных наклонностей», не найдено, и сообщил, что согласно экспертизе все пятеро убиты пулями из одного револьвера 32-го калибра. На основании косвенных улик полиция делает вывод, что все пятеро пострадавших занимались уголовной деятельностью до того, как их настигла смерть. Двое юношей были найдены среди кучи инструментов для ограбления автомашин. Самая последняя жертва, Джордж Лэмберт, 22 лет, найден с телевизором возле пожарной лестницы, ведущей к окну квартиры, из которой этот телевизор был украден. На окне имелись признаки взлома. Две другие жертвы, обнаруженные в парках центральной части Манхэттена, могли заниматься продажей наркотиков или грабежом. Оба были вооружены ножами. Эти факты привели полицию к предварительному выводу о том, что в городе появился народный мститель с револьвером 32-го калибра. Инспектор Очоа считает, что это какой-то помешанный, вбивший себе в голову, что действует от имени полиции. Инспектор Очоа создал для расследования специальную группу. Мы начинаем объединять все дела в одно. Еще несколько дней назад эти дела находились в разных участках, вот почему мы так медленно работали. Но теперь мы сконцентрировали усилия, и Управление рассчитывает задержать вскоре убийцу». К следующему утру эта новость облетела все газеты. В газете «Дэйли ньюс» на редакторской странице в колонке «Любопытный фотограф» задают вопрос людям с улицы «Что вы думаете об убийце-мстителе?» — и ответы, начиная с «Нельзя вершить правосудие своими руками» и кончая «Этого парня нужно оставить в покое, он делает то, что полицейским следовало сделать давным-давно». В редакционной статье дневного выпуска «Пост» писалось: «Убийство не является ответом на вопросы. Мстителя надо остановить до того, как появятся новые жертвы. Мы требуем от районного прокурора Манхэттена и нью-йоркского Управления полиции не жалеть усилий и отдать этого психопата под суд». Пол поднялся среди ночи. Таблетки снотворного уже почти не помогали. Налил чашку чаю и перечитал газетные статьи. Чашка и блюдце тряслись у него в руке. Ничто не могло унять его боль. Он был крайне одинок, жить не хотелось. Он подумал об Очоа и его специальной группе: они разыскивают его вместо того, чтобы охранять покой местных граждан. Город летит в пропасть, а полиция гоняется за тем человеком, который пытается остановить падение. Было чуть больше трех часов. Он не стал ложиться в постель. Почистил револьвер и долго сидел, обдумывая, следует ли носить его в кармане все время. Возможно, безопаснее было бы найти для него какое-нибудь укромное место. Полу казалось, что он не оставил никаких следов, которые привели бы к нему полицию, но полной уверенности не было, и не исключено, что полицейские рано или поздно выйдут на него. Лучше не иметь при себе револьвера. Но прятать оружие некуда. Если его начнут подозревать, то наверняка обыщут квартиру и кабинет на работе. Нужен новый надежный тайник. Пол обдумал различные усложненные варианты, достойные детективных рассказов: например, вынуть в подвале кирпич и спрятать револьвер за ним… Все это было слишком рискованно. На тайник мог наткнуться мальчишка, его мог найти слесарь-водопроводчик… Револьвер был единственной уликой, связывающей его с убийствами. Если он когда-либо попадет в руки полиции, она сможет установить, что пули были выпущены из него, затем без особых трудностей найдет Пола, потому что серийный номер револьвера зарегистрирован на его имя в Таксоне. Половина пятого утра. Мысли не давали ему покоя. Если его схватят, он убьет себя, так проще всего. Нет, если его схватят, он станет бороться в судах, наймет лучших адвокатов, и они привлекут на его сторону общественное мнение… Конечно, я помешанный, думал Пол, но только по сравнению с безумным миром я почти нормальный. То, что я делаю, — вынужденная мера. Кто-то ведь должен это делать, кто-то должен показать выход. — Это видно по детям, — сказал Джордж Энг: Пол опять разговорился с ним в конторе. — Когда-то они были настроены против полиции. А теперь нет. Мои дети на сто процентов за полицию. И это не удивительно. Наркоманы тащут все: школьные калькуляторы и лабораторное оборудование, грабят детишек. У моего сына есть друг в одной из школ в Уэстчестере — на этой педеле школу пришлось закрыть. Вандалы. Они затопили здание школы из пожарных шлангов, все разграбили, сломали стулья, измазали краской стены. Вот что я вам скажу: тот парень, который убивает бандитов на улицах, возможно, оказывает нам услугу. В нашем доме проживают шестьдесят восемь семей, и в сорок одной из них — доберманы или немецкие овчарки. Вряд ли они приобретут новых собак, когда цена на сторожевую собаку поднялась почти до двух тысяч долларов. — Глаза Энга сузились до щелочек, рот стал маленьким и жестким. — Детям нужен закон и порядок еще больше, чем нам. А наша полицейская система чрезвычайно слаба и неэффективна. Вот почему мне кажется, что появление этого парня было неизбежным. Я даже подозреваю, что он сам полицейский — один из тех, кто каждый день видит бессилие полиции. Он знает, что это единственный язык, который понимают преступники. Интересно, как изменилась статистика преступлений, после того, как он начал? Я почти не сомневаюсь, что количество ограблений сократилось. Пол только время от времени хмыкал, чтобы показать, что он слушает. Он еще не решил, какую тактику принять в подобных дискуссиях; он знал, что они будут, но следует ли ему защищать свои действия или осуждать их? Он внимательно выслушивал всех, ему это было необходимо: подозревает ли его кто-нибудь?.. Тяжелая ноша — он никому ничего не мог рассказать. Некому было довериться. Пол читал статью о себе в «Нью-Йоркере». «Справедливый человек ходит по Нью-Йорку. Пока мы все сидим и браним администрацию, констатируя, что город летит ко всем чертям, один человек помогает делом. Кто он? Что побудило его к карательным действиям? Каждый имеет свое мнение. Для большинства юристов, которых я опросил, народный мститель является ярым нарушителем закона, ничем не отличающимся от тех преступников, которых он уничтожает. Один юрист спросил меня: — Помните суд в книге «Алиса в стране чудес», где Красная Королева говорит: «Вначале приговор, затем — суд»? По мнению некоторых циников, включая нескольких офицеров полиции, у которых я брал интервью, он делает то, что все мы хотели бы делать. Инспектор Фрэнк Очоа, которому поручено задержать народного мстителя, пожал плечами, когда я спросил его, что он думает об этом человеке. — У него не в порядке нервы, но я не думаю, что он сумасшедший маньяк. Для либералов народный мститель — всего лишь зверь, психологию которого они даже не надеются постичь. Для черных Гарлема народный мститель — расист в духе ку-клукс-клана (невзирая на тот факт, что из пяти его жертв только двое были черными). Для тринадцатилетнего ученика средней школы № 120 мститель — нечто вроде героя из комикса, искатель приключений, который носится по городу в развевающемся плаще и мстит негодяям. Для бывалого патрульного в районе Уэст-вилледж он порядочный гражданин, помогающий полиции… Я разговаривал с Теодором Перрине, известным судебным психиатром, в его кабинете на медицинском факультете Колумбийского университета. После обычной оговорки относительно того, что психиатра не следует принимать всерьез, когда он пытается высказываться по поводу больного, которого никогда не видел, доктор Перрине, который давал показания в нашумевших уголовных делах чаще, чем какой-либо другой психиатр Америки, высказал такую оценку характера мстителя: — Мы живем в обществе, ориентированном на смерть. Мы ожидаем этого неизбежного бедствия, и многие из нас убеждены, что нет никакой надежды даже отсрочить его. Наш мир — это мир мучающихся совестью ученых-атомщиков и молодых людей, которые привыкли к самой идее атомной войны настолько, что уже и не ищут путей выхода. Будущее уже не является рациональным продолжением прошлого. Мы все отчасти чувствуем себя подопытными кроликами, которые ничего не знают о науке, за исключением вивисекции, какой их подвергают. И поскольку такая обстановка не дает нам ни секундной передышки, не удивительно, что некоторые начинают восставать. Каждый из нас обладает агрессивностью. Мы ненавидим преступление и все же ничего не делаем, чтобы не допустить его. Мы начинаем чувствовать, что становимся равнодушными и ленивыми. Вот почему такой человек столь живо привлекает наше воображение: он воплощает в жизнь наши фантазии. — Значит, вы не считаете, что этот убийца более невменяем, чем все мы? — спросил я. — Невменяемость — термин юридический, а не медицинский. Но я склонен думать, что этот человек вряд ли безумен. За исключением самой природы его преступлений, нет ничего иррационального в его поведении. Данную ситуацию можно истолковать как логический результат определенной серии психологических вводных. Предположим, что это солдат, недавно вернувшийся из Индокитая, где американские солдаты считают само собой разумеющимся при малейшей угрозе швырять осколочные гранаты. Такие случаи стали настолько обычными в Юго-Восточной Азии, что слова «разнести вдребезги» вошли в наш лексикон. — Вы хотите сказать, что он был во Вьетнаме? — Может, он и был там, но у нас нет никаких доказательств. Но если он был во Вьетнаме, то перенес усвоенную там систему ценностей на нашу жизнь. — Итак, по вашему мнению, мститель воплощает в жизнь те фантазии, которые присущи всем нам. Не кажется ли вам, что его примеру последуют другие? — Да, я ожидаю этого, когда существует прецедент. — Значит, вы утверждаете, что все мы способны на это — вопрос только в побуждающем импульсе. — Вовсе нет. Для этого необходимо быть психопатической личностью, которая способна подавить в себе то, что мы называем «человеческим барьером»: чувство вины, волнение, правила поведения в обществе, страх быть схваченным… — Следовательно, он не отличает добро от зла, именно это вы хотите сказать? Юридическое определение безумия? — Нет. Я уверен, что он отличает добро от зла. Вероятнее всего, он строгий моралист и менее лицемерен, чем большинство из нас. Доктор Перрине — высокий мужчина, почти лысый. Говорит быстро и сопровождает свои слова жестами. Он покоряет окружающих силой своей личности; нетрудно понять, почему его так часто приглашают на крупные судебные процессы в качестве эксперта. В этом месте нашего интервью он подвинул кресло поближе ко мне, наклонился вперед и похлопал меня по колену. — Он менее сдержан в своих поступках, это главное. Он обладает этим качеством, как и те преступники, которых убивает. Время от времени у многих из нас возникает такое желание; мы видим, как происходит преступление, или слышим о том, что оно произошло, и думаем: «Я бы убил этого сукина сына». Но мы никого не убиваем. Нас воспитали соответствующим образом, и мы считаем, что нельзя опускаться до уровня преступников, потому что тогда не будет никакой разницы между ними и нами. Видите ли, многие из нас нормальны до тех пор, пока не познают наихудшее. Мы умеем притворяться. Умеем останавливаться в нужный момент. Мы умеем оставаться на уровне, потому что воздвигли достаточно преград против безнадежности, порождающей насилие в нашем обществе. Почти все мы в действительности не хотим знать о том, что заставило этого человека убивать себё подобных. Доктор Перрине улыбнулся своей профессиональной улыбкой; его слова звучали весомо, будто он читал лекцию студентам первого курса медицинского факультета. — Вероятно, он от рождения идеалист и испытал потрясающую несправедливость и разочарование. Именно это вызвало в нем такую ненависть к преступникам, и он решил пожертвовать собой, но прихватить на тот свет некоторых из них. Это у него навязчивая идея; он переполнен гневом и нашел способ излить свой гнев. По я не вижу никаких признаков того, как эта ненависть повлияла на его способность здраво рассуждать. Возьмите, например, тот факт, что все его жертвы были убиты одним и тем же оружием. Теперь, когда оружие не так уж трудно достать, он мог бы легко его менять. Но не сделал этого. Почему? Потому что хочет, чтобы узнали о его существовании. Это обращение к городу, предупредительный крик. — Подобно телефонным звонкам сумасшедшего убийцы из Сан-Франциско, который приглашал прийти и взять его? — Нет. Вы имеете в виду ритуального убийцу. Тот был действительно психопат. Он, вероятно, приставил заряженный револьвер к собственному лбу, обнаружил, что не может нажать на курок, и стал искать кого-нибудь, кто сделал бы это за него. Нот, человек, о котором мы говорим, не стремится к самоуничтожению. Он пытается предупредить всех нас об опасности, которую, как он считает, мы недостаточно осознаем. Он говорит нам, что не надо поднимать руки вверх и притворяться, что ничего нельзя сделать против преступности на улицах. Он уверен, что кое-что сделать можно, и хочет показать нам, что именно. — Это скорее похоже на сказку о новом наряде короля, не так ли? Наивный честный ребенок настолько откровенен и смел, что заявил: король гол. Как только не останется ни одного честного ребенка, способного провозгласить правду, сказка потеряет свое значение. На этот раз улыбка доктора Перрине была снисходительной. — Пожалуйста, не думайте, что я оцениваю этого человека как доблестного спасителя. Слишком многие начинают идеализировать его подобным образом… Фактически он только увеличивает ту неразбериху, которой у нас и так предостаточно. С практической точки зрения эти убийства так же влияют на общую картину преступности, как, скажем, две таблетки аспирина на бешеного волка. Я надеюсь, что вы выделите это в своей статье. Нет смысла оправдывать действия этого человека. Этот человек — убийца. — Говорят, доктор, что мститель предпочитает убивать свои жертвы сразу, не мучая их. Но если он действительно хочет справедливости, то почему не ходит по улицам с камерой для ночных съемок и не фотографирует преступников в момент совершения ими преступлений, а убивает их? — Я слышал то же самое даже от некоторых своих коллег. Но мне кажется, что такой довод неверен. Этот человек глубоко потрясен каким-то насилием. И если человек начинает жить в мире, полном страдания и боли, он сделает все, чтобы выбраться из него… Предполагаю, он уже обращался в органы правосудия и убедился, что они бессильны. Он не хочет, чтобы преступников отдавали под суд, он озабочен тем, чтобы устранять сиюминутные опасности сиюминутно, уничтожая злодеев сразу. — Вы думаете, он стал жертвой преступления и увидел, как суд отпустил преступника? — Вполне возможно. Если вам хотя бы в общих чертах знакомы наши суды, то вы, должно быть, встречались со случаями, когда дело, на которое прокуратура потратила многие месяцы, рушится показаниями одного свидетеля, который опровергает все обоснованные юридические доводы просто потому, что ему не нравится цвет галстука прокурора или у него есть сестра, которая похожа на мать обвиняемого. Наша юридическая система представляет собою хаос. Наказание, чтобы быть действенным, должно быть немедленным и беспристрастным, а таковым оно не является в наших судах. У меня смутное ощущение, что этот человек знает это из своего опыта… Похоже, доктор Перрине высказывает некоторые необычные для психиатра мысли. Я напрямик спросил его об этом: — Нередко представители вашей профессии становятся на сторону обвиняемых: преступление — это болезнь, которую нужно лечить. — Я не придерживаюсь этих старых идей. У нас есть законы, потому что мы должны защищать себя. Нарушить эти законы — значит навредить обществу. Главная цель нашего мстителя — не дать потенциальным преступникам совершать дальнейшие злодеяния. Этот человек прожил свою жизнь как совестливый либерал. Я убежден в этом. А теперь он восстает против того, чему его учили: против идеи терпимости. Он осознал, что терпимость не всегда является добродетелью. Терпимость ко злу может сама стать злом. Он считает, что начал войну, а как сказал Эдмунд Беркс: «Войны нужны тем, кому они необходимы». Для этого человека его частная война является абсолютной необходимостью. В противном случае он не начал бы ее. Он очень напуганный человек. — А мне казалось, как раз наоборот. Возникает впечатление, что у него нервы, как стальные канаты. — Напротив, он в ужасе. Но дело в том, что его гнев сильнее страха. — Как вы думаете, его страх настоящий или воображаемый? — Страх всегда реален. Вопрос в том, оправдан ли он фактической обстановкой. Если нет, то, значит, это паранойя в той или иной форме. — По-вашему, он параноик? — В какой-то степени все мы параноики, если, конечно, живем в городах. Обычно мы справляемся с этим, нам помогают наши защитные механизмы. Но иногда эти механизмы отказывают, и. подсознательные ужасы прорываются в сознание. — Доктор, если бы вас попросили составить психологический портрет мстителя, что бы вы сказали? — Это трудно. Очень многое зависит от факторов, которых мы не знаем: его воспитания, жизненного опыта… Но мне кажется, можно сказать следующее. Он осторожен, умен, образован. Разумеется, он не очень молод, ему больше сорока. — Почему вы так думаете? — Ну, тут можно провести аналогию с нашей эмоциональной реакцией на космические полеты. Люди моего поколения были потрясены ими, а дети принимают это как само собой разумеющееся. Моя младшая дочь не так давно спросила меня вполне серьезно: «Папочка, когда вы слушали радио, на что вы смотрели?» Молодые люди выросли, привыкнув к изменяющимся обстоятельствам и нестабильным ценностям. Возможно, им не нравится то, что происходит, возможно, они даже взбунтуются, выражая свой идеализм, но в душе они понимают и принимают тот факт, что это происходит. Когда они действуют, они действуют группами, и это примета времени. Невозможно найти ни одного подростка, который отправился бы в лес и построил там ферму: они делают это общинами. Никогда не встретишь отдельных людей, протестующих против войны, у здания Пентагона всегда группы, как бы плохо они ни были организованы. Наша молодежь ориентирована на группу; возможно, здесь сказывается влиял не марксизма. Но откровенный индивидуализм, за который выступает этот человек, является именно тем, от чего столь решительно отказалась наша молодежь. Этот человек озадачен и обижен тем, что видит вокруг себя, он не понимает этого, не может осознать, что произошло, тем более принять. Он сопротивляется, но делает это в соответствии с традициями своего поколения. — Значит, вы составили портрет пожилого мужчины, хорошо образованного, осторожного, интеллигентного. Могли бы вы что-нибудь добавить к этому? — Он, видимо, очень одинок, и такая ситуация внезапна в его жизни. Вполне вероятно, что его семья недавно погибла, возможно, от рук убийц. — Вы убеждены, что мститель мужчина, а не женщина? — Женщины обычно не прибегают к открытому насилию, как это делают мужчины. Револьвер — не женское оружие. — В прессе обсуждался тот факт, что орудие убийства — револьвер тридцать второго калибра, обычно такие револьверы называют дамскими. — Револьвер маленького калибра производит меньше шума, чем сорок пятого калибра, например. Но у меня создалось впечатление, что этот человек не очень хорошо знаком с огнестрельным оружием. С маленьким пистолетом легче обращаться, меньше отдача и шум, легче спрятать в кармане… Вот и все. Но если доктор Перрине прав — а он ошибается редко, — надо искать пожилого либерала из среднего класса, который только что потерял свою семью, возможно по вине преступников. Им может быть любой. Кто-нибудь из тех, кого знаю я или знаете вы. Им можете быть и вы». Весь уик-энд он провел дома, если не считать воскресной поездки с Джеком в Принстон. Разглагольствования психиатра встревожили Пола: учитывает ли полиция его мнение? Не придет ли им в голову начать допрашивать всех пожилых мужчин, чьи жены стали жертвами нераскрытых преступлений? И сколько таких, как он? Револьвер был единственной реальной нитью, за которую они могли ухватиться. Хорошо бы его спрятать подальше. Но Полу он был еще нужен. Без него он снова жил бы в страхе… Почти нигде в городе нельзя ходить вечером безоружным, а кое-где безоружным нельзя ходить даже днем. Рискнуть. Это лучше, чем испытывать страх. — Мне звонил Джордж Энг, — сказал Хэнри Ивс. Он смотрел, щурясь, словно от яркого света. Пол почувствовал, что мускулы на его лице дергаются. Я где-то прокололся, решил он. В улыбке Ивса не было ничего угрожающего, но Пол ощутил озноб. На виске у Ивса пульсировала вена, словно подчеркивала сдерживаемый гнев. После продолжительного молчания, в течение которого у Пола чуть не сдали нервы, Иве произнес холодным учтивым голосом: — Вы проделали прекрасную работу при проверке фирмы Джейнчилла, Пол. Джордж очень благодарен. Он сейчас на пути в Аризону — хочет заключить сделку для «Америкона». Он просил меня передать вам его поздравления: все мы знаем, в каком напряжении вы были. Требуется много сил, чтобы взять себя в руки, как сделали это вы. Пол с облегчением вздохнул; ему с трудом удалось придать лицу выражение скромной благодарности. — Признаюсь, — продолжал Иве, и его брови сурово насупились, — мы следили за тем, как вы справитесь в такой ситуации. Некоторые думали, что пройдет немного времени и вы станете заказывать по три мартини на обед и забросите работу. Лично я чувствовал, что вы из другой породы, но я дал своим партнерам убедиться в этом. Теперь я могу сказать вам, что вы прекрасно выдержали этот экзамен. Сегодня утром мы собрались в кабинете мистера Грегсона. Я предложил, чтобы вас пригласили вступить в нашу фирму полноправным партнером. Я рад сказать, что это предложение было принято единогласно. Пол с удивлением поднял голову. Голос Ивса понизился до шепота, в котором звучала добродушная фамильярность. — Мы все считаем, что вы заслуживаете этого, Пол. Он с трудом поднялся и, шаркая, обошел вокруг стола, протянув для поздравления руку… Вечером Пол перечитал интервью с психиатром в журнале «Нью-Йоркер». Психиатр был чертовски близок к правде в описании мстителя. Насколько верны остальные его рассуждения? Что же я за чудовище? Он смотрел на себя в зеркало. Лицо казалось изможденным, под глазами были мешки. «…так же влияют на общую картину преступности, как, скажем, две таблетки аспирина на бешеного волка». Ну, это неверно. Он потряс город. Об этом трезвонили все средства массовой информации. Повсюду говорили только о нем. Полицейские публично заявляли, что они приветствуют мстителя. В сегодняшнем номере «Пост» помещена заметка об пуэрториканском мальчишке-наркомане, частом госте в полиции: его нашли заколотым в аллее возле школы в Бедфорд-Стювезанте. А три дня назад газеты писали о мужчине, убитом из револьвера 22-го калибра на Восточной Девяносто седьмой улице. Этот человек два раза сидел в тюрьме за вооруженное ограбление; его нашли с пистолетом в кармане. Газеты строили догадки. Но эти убийства не были совершены Полом, ему помогали другие. Не достаточно ли я уже сделал? Пол вспомнил о бесчисленных ковбоях в вестернах, которые хотели одного: поскорее повесить свои револьверы на стену. Так нельзя. Это ведь не кино, где все негодяи умирают в последней части. Они все еще там, на улицах. Они всегда будут там. Нельзя остановить всех. Но это отнюдь не значит, что должен остановиться он. Важно сознавать, что ты ни перед чем не остановишься. Он набрал телефон Джека. — Ты звонил туда сегодня? — Да, никаких изменений, мне кажется, что нам придется смириться с этим, папа. — Думаю, ты прав… Повесив трубку, Пол надел свой специальный пиджак и взял перчатки. Нащупал револьвер в кармане, посмотрел на часы: одиннадцать десять. И вышел на улицу. Перевел с английского Л. ДЫМОВ