Димон. Ладно. Фонарик только не выключайте. Пусть горит вместо маяка, а то и я заблужусь. (Уходит, некоторое время слышны его крики: «Эге-гей! Телеводитель!»)

Лавруша. Киля, не сопи так жалобно. Нога, что ли, болит?

Киля. Не.

Лавруша. А что?

Киля. Мать жалко. Извелась поди.

Лавруша. А моя, думаешь, нет? Твоя хоть смелая, виду не покажет. А моя, наверно, уже валерьянку хлещет. На пару с бабкой.

Стеша. Мне иногда хочется, чтобы изобрели какое-нибудь особое забывальное устройство. Специально для родителей. Чтоб нам можно было, уходя из дома, его — чик! — включить, и родители бы про нас не помнили. И не волновались.

Лавруша. Ой, и мне бы такое! Мне один случай во как надо забыть.

Киля. Какой?

Лавруша. Даже вспоминать неохота.

Стеша. Что — хуже, чем сейчас, было?

Лавруша. В сто раз. Я летом зайчонка нашёл в лесу израненного. Видно, сова его рвала или кто. Совсем клочья от него оставались, а всё пищал.

Стеша. Ну и ты?

Лавруша. А что тут оставалось? (Делает вид, будто поднимает ружьё и спускает курок.)

Стеша (закрывает лицо). Ужас… А я две строчки однажды забыла. На сцене. Перед полным залом, «Вьюга злится, вьюга плачет, кони чуткие храпят…» А дальше не помню, хоть убей.

Лавруша. С забывальным устройством ты и весь стих можешь забыть. И целую роль.

Стеша. Киля, а у тебя? Было что-нибудь самое-самое плохое, что хочется забыть?

Киля. А то нет.

Лавруша. Наверно, когда ты мороженое на Алексей Федотыча с третьего этажа уронил?

Стеша. Или когда семейную сберкнижку дал корове сжевать.

Киля. Вот и нет. А когда вы этим летом на остров плавали — вот когда.

Лавруша. Так тебя ведь и не было с нами.

Киля. Ну да, Я прибежал на берег, гляжу, лодки нет, цепь пустая висит. Нарочно, думаю, без меня уплыли. А ведь обещали. Мне бы только эту цепь пустую забыть, а остальное — ничего. Можно помнить.

Ребята смущённо молчат. Дверца кабины открывается, появляется голова Димона.

Димон. Ребята, там, внизу!.. Только, чур, спокойно. На пол не падать, сознания не терять…

Стеша. Ну что?

Лавруша. Водителя нашёл?

Стеша. Говори же.

Киля. Дорога? Шоссе?

Лавруша. Да не томи!

Димон. Там под обрывом — дом! Слышите — до-о-о-м! Настоящий! Трёхэтажный! И окна светятся!

Все. Ура! Вали, ребята! Вперёд! (Один за другим выбираются из кабины вездехода.)

В «Карточном домике». На первом этаже видна большая кухня с плитой и холодильниками, рядом с ней — зал кафетерия. В стене, разделяющей их, — дверь и узкое раздаточное окно.

На втором этаже виден коридор, в который выходят двери лабораторий. На полу кафетерия — двое. Один лежит ничком, другой сидит, привалившись к стене, смотрит перед собой неподвижным взглядом. Оба без сознания.

Появляется человек в комбинезоне и унтах. Он равнодушно оглядывает лежащих, затем достаёт из нагрудного кармана тяжёлый пистолет (ракетницу), гасит свет в кафетерии и выходит. Появляется на втором этаже, проходит по нему, не выпуская пистолета из рук, и исчезает.

Освещённой остаётся только кухня.

Немного погодя задняя дверь её, ведущая на улицу, распахивается, и один за другим появляются облепленные снегом ребята.

Стеша (жмурясь на свет). Здравствуйте! Можно войти?

Димон (проходит через кухню, толкает дверь в кафетерий, но она не поддаётся). Заперто.

Лавруша (идёт за ним и просовывает голову в щель раздаточного окна). Есть кто-нибудь?

Димон. Куда же все подевались?

Лавруша. Поужинали, наверно, и разошлись. В санаториях рано ужином кормят.