– Ааа! – завизжала она, задергалась, перестав походить на умирающую от передоза. – Чего привязался?.. Да пошел ты…

На шум прибежала милосердная сестра, Марин жестом свободной руки приказал не приближаться. Аня вжалась в стену, вытаращив глаза, ничего не понимая, а лишь наблюдая, как младшенькая извивается, вися на одной ноге, опираясь руками и второй ногой о кровать, вдобавок верещит:

– Мне больно, грязный ублюдок! (Выражение явно почерпнула из кинематографа.) Че пристал! Гад! Сволочь! Откуда ты взялся? Ма-а-ма!..

– Не груби старшим, – воспитывал ее Марин. – Либо договариваемся, либо укатаю тебя в асфальт как лишний элемент. Но прежде… прежде всю кровь из тебя выпью, Ноктюрна. И со мной ты не поборешься, я сильней.

Доказывая силу, он встряхнул девочку, та и завизжала:

– Ладно, ладно… Все скажу… Больно! Отпусти-и…

Отпустил. Зойка плюхнулась на постель, мигом сгруппировалась и отползла в угол между спинкой кровати и стеной. Потирая ногу, она злобно выстреливала в него зарядами из глаз и что-то шептала, видимо, готическую молитву, призывая на помощь чертей с упырями. А Марин снова оседлал стул и спокойно начал допрос:

– Мне известно, что старший у вас… – Забыл! Аню не хотелось подводить, ей же с этой дурочкой жить предстоит. Однако не было ситуации, в которой Марин потерялся бы. – Бог смерти… Ну?.. Называй его имя.

– Анубис, – выдала Зойка.

– Я настоящее имя спрашиваю.

– Мирского имени никто не знает. Он ни разу не был на собраниях.

– Да ну! А этот… Умбрик тоже не появлялся?

– Появлялся. Он принимал новеньких.

– Адрес?

– Не знаю! – Стоило Марину приподняться, сдвигая рукава рубашки и джинсовой куртки за локти, она замахала кистями. – Я покажу… я была у него… помню… но не помню цифр дома и квартиры…

Он окинул глазом комнату в идеальном порядке, благодаря старшей сестре, заметил черные вещи на спинке стула, сгреб их и кинул Зойке:

– Одевайся, едем к Умбре.

Марин скрестил на груди руки, дав понять, что ни отворачиваться, ни тем более уходить не собирается. Это был акт недоверия: она же дурочка, в окно может сигануть.

– Я не нашла денег! – встретила Тата дочь, когда та вошла в кухню в ненавистной пижаме – полосатой, тюремной, висевшей мешком на ней.

Сабрина, вылив из турки в чашку остатки маминого варева, пригубила и покривилась – матери не удается даже кофе, а ведь варила для себя ненаглядной.

– Ты и не могла их найти, – сказала она, закручивая волосы в жгут. – Чемоданы с деньгами валяются на дорогах только в сериалах для умственно отсталых старушек.

И отправилась в ванную, даже не намекнув, чем закончился вчерашний поход к отцу. Тата сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и двинула за дочерью. Из ванной доносилось, как вода бьет из рассекателя, будто из шланга, а у них, между прочим, счетчик стоит. Тата облокотилась о стену, полюбопытствовав:

– Ты говорила с отцом?

– Нет, – послышалось из ванной.

– Почему, черт возьми, тянешь?.. Сабрина!.. Я задала вопрос!.. Кстати, вчера тебя спрашивал молодой человек, мне не понравилось его… В общем, у него мурло, как у твоего папочки. Кто он?.. Ты хоть, когда намыливаешься, отключай воду, каждая лишняя капля безбожно грабит нас.

Вода прекратила литься, через незначительную паузу появилась Сабрина в халате и с полотенцем на волосах, пронеслась мимо матери в кухню. Машинально вынув сигарету из пачки на столе, она закурила, взяла пепельницу, залезла с ногами на диванчик-полуинвалид, ибо куплен он еще отцом, и посмотрела на мать как верховный судья:

– Через твои руки столько денег прошло – куда ты их дела?

Тата сделала свои выводы: дочь не в духе. Далее вывод: Шатун оказался последней сволочью, отказался помочь, что, собственно, не трудно было предугадать. Ну хотя бы теперь Сабрина примет точку зрения матери, а то понадеялась на папу.

– Что ж, будем сами думать, как спастись. Тебе мое дело продолжать, а мне бы… найти старичка богатенького и отойти от дел.

Чего не ожидала Тата, так это агрессивности со стороны Сабрины, обычно сдержанной и тактичной. Она просто ранила мать обличительным монологом, пронизанным злобой, которой должна была бы облить папочку:

– Не потеряла б повара – не пришлось бы экстренно спасать. Твой кабак держался на ее кулинарных секретах, теперь гадость из твоей кулинарии не берут, а в ресторане ты всегда плохо кормила. Даже если достанешь денег и научишься класть положенные ингредиенты, а не обманывать людей, к тебе не пойдут! Репутация у тебя – хуже не бывает.

– Повариха на голову села! Возомнила о себе…

– Это ты возомнила себя барыней и секс-символом! Держишь всех за дураков, начиная с отца. Додуматься: уйти с любовником с банкета в кабинет, чтоб там… Фу! Не стыдно было возвращаться за стол? Или думала, никто не понимал, чем вы занимались?