Каверин Вениамин Александрович
Шрифт:
— Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, путаница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить! — Он с досадой посмотрел на груду еще не просчитанного оружия, — Поднимись в третий этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока…
……………………………………………………………………………………………….
На третьем этаже стояли матросские караулы. Было уже четыре часа дня, в Военно-революционный комитет давно уже была послана телеграмма о том, что «Гатчина занята Финляндским полком, казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством», а капитан пущенного ко дну корабля под защитой матросской шинели и синих консервов уже более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.
«Турбин? Да ведь это, должно быть, тот самый прапорщик Турбин! Это к нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так его и не нашел тогда…»
Один из матросов провел его к запасной гостиной, той самой, в которой военный совет при штабе Керенского пять дней назад обсуждал план наступления на Царское Село.
Матрос вошел в гостиную и через несколько минут вернулся обратно.
— Занят. Говорит, что если насчет отряда, так пускай отыщет товарища Кривенко.
— Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?
— Подпоручик Лебедев.
— К-какого полка?
— Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.
Турбин на листке из блокнота отметил это показание и, морщась, дважды подчеркнул какие-то слова.
— Лит-товского полка?
Офицер смотрел на него, приподняв голову.
— Да, Литовского полка.
— А где стоит Литовский полк?
— В Петрограде на Кирочной улице.
— Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?
— Как лицо подчиненное, я был обязан исполнить распоряжение моего командования.
— К-кто приказал вам п-покинуть вашу часть?
— Я выехал из Петрограда двадцать восьмого октября по приказанию капитана Козьмина.
Турбин пробормотал что-то невнятно.
— Однако ж вы, п-по вашим словам, служите в Литовском полку, а оказались в ш-штабе Третьего конного корпуса. Литовский полк к корпусу Краснова не принадлежит.
Офицер хотел возражать.
— Да нет, это н-неважно, — пробормотал нехотя Турбин (видимо, все это — и дело, и самый допрос были ему неприятны до крайности). — Вам известно, по какому поводу вы задержаны?
— Нет. Я считаю мой арест простым недоразумением.
— Н-не-до-ра-зу-мением? — по слогам переспросил Турбин. — Так п-почему же вы отстреливались, когда вас задержали м-матросы?
Что-то дрогнуло в лице офицера. Он ответил, вежливо улыбаясь:
— Я, знаете ли, щекотлив, а они меня как-то неловко схватили под мышки.
— Вы арестованы по п-подозрению в переброске казачьих войск н-на Дон с целью сосредоточения там крупных сил для п-поддержки п-правительства Каледина, — хмуро сказал Турбин и добавил немного погодя: — Это к-контрреволюция, за которую нужно судить по всей строгости законов революционного времени. А теперь будьте д-добры ответить на эти вопросы. Прошу вас, как можно подробнее.
Он развернул согнутый пополам лист; на левой стороне его были несколько вопросов. Офицер внимательно и спокойно прочел один вопрос за другим и тотчас, не задумываясь, принялся записывать свои показания на правой стороне листа.
1. Состояли ли вы 1-го ноября с. г. на действительной военной службе в Гатчинском отряде?
1. Да, состоял. К отряду был причислен согласно распоряжению штаба корпуса от 28 октября.
2. Кто и когда вызвал отряд с фронта, какие части, с каких мест?
2. Отряды с фронта вызывались от имени верховного главнокомандующего. Названия частей не могу указать, так как об этом велись неизвестные мне переговоры в порядке командования.
3. Каким эшелонам генерал Краснов посылал телеграммы о переброске их на Дон и о каких частях идет речь в телеграмме фронтового казачьего съезда от 30 октября?
3. Из телеграмм, полученных штабом корпуса за время моего пребывания в Гатчине, мне известны:
1) от генерала Духонина — о подчинении Временному правительству;
2) от Кавказской армии — то же;
3) задержании большевиками трех эшелонов с броневыми машинами на ст. Режица.
4. Известны ли вам обстоятельства, при которых А. Ф. Керенскому удалось скрыться, и что вы сделали, чтобы это предупредить?
4. Последний раз я видел Керенского 1 ноября в 11 часов дня. На мой вопрос о положении дел в Гатчине он ответил одним словом «скверно». Через час, проходя по тому же коридору, я встретил бегущего прапорщика Брезе с пальто Керенского на руке. От него я узнал, что Керенский бежал. С этим известием я явился к генералу Краснову и здесь был задержан матросами.
5. Когда была послана телеграмма Каледину с требованием захвата волжской флотилии и подчинения Донскому правительству войск на Кубани и на Тереке?
5. Никакой телеграммы Каледину я лично не посылал и за посылку таковой, как лицо подчиненное, не ответствен.
Офицер хотел отвечать на остальные вопросы, но Турбин, внимательно следивший за каждой фразой, которую он вносил в протокол допроса, остановил его.
— Т-так, вы ничего не знаете о связи Каледина с Красновым?
— Ничего.
— А известно вам, что за л-ложные показания…
— Я ответил на каждый вопрос все, что мне известно, — перебил офицер; глаза у него потускнели, лицо передернулось.
Турбин вдруг побагровел и, пробормотав что-то про себя, с силой хлопнул ладонью по столу.
— Вы называете себя п-подпоручиком Литовского полка Лебедевым?
— Да.
— А мне известно, что вы…
Он остановился и докончил спокойно:
— Что вы исполняющий д-должность штаб-офицера для поручений при начальнике Третьего конного корпуса, поручик Тарханов.
Офицер встал, пошатываясь, и дрожащей рукой схватил со стола протокол допроса.
— Вам было п-поручено д-держать связь с с-советом с-союза к-казачьих войск, — отчаянно заикаясь, продолжал Турбин, — вами была отп-правлена телеграмма Каледину, вами…